Вирджиния Нильсэн - Колдовские чары

• Название: Колдовские чары
• Автор: Вирджиния Нильсэн
• Издательство: ЦЕНТР-2000
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-7635-0013-Х

У женщины появляется мужчина и всю ее подчиняет только страсти. Состояние экстаза, которое она сразу же испытала, знаменует собой лишь только начало этого калейдоскопа безумия.

Существует любовь, которую не способна забыть ни одна женщина на свете, нельзя забыть ни ее удовольствий, ни ее страсти, ни той цены, которую приходится за все это платить…

Не было в Новом Орлеане женщины прекраснее, чем Анжела, не было и рассудительнее. Она заботилась только о своих землях и о своей личной свободе… но лишь до той поры, пока на горизонте не появился очаровательный француз, который сразу же предъявил свои права на ее тело и сердце…

Филипп, околдовав ее жаркую плоть, подчинил ее здравый рассудок, увез Анжелу из Луизианы и представил при дворе Наполеона Бонапарта.

Их обоюдная страсть завершится леденящим душу наваждением и запретным чувством, взращенным в их сердцах колдовством любви.

---

— На самом деле? — переспросил маркиз. — Мне кажется, сахар, выращиваемый в Вест-Индии, значительно лучше по качеству местного. Сахар Луизианы, по сути дела, часто выкристаллизовывается лишь наполовину.

— Вы правы, — согласился Этьен, — но через несколько лет…

В разговор резко вмешалась Анжела:

— Клотильда, не могла бы ты привезти вашего гостя в "Колдовство", где я ему продемонстрирую наши экспериментальные поля.

— Мы приедем завтра же утром, — сказала Клотильда, улыбаясь с облегчением из-за проявленного кузиной доброжелательства.

— А вы хотели бы туда поехать, месье?

— С огромным удовольствием, — ответил с улыбкой Филипп.

Но Анжела расценила его ответ и его улыбку, как проявление терпимости с его стороны, которую она считала просто невыносимой. Она тут же прикусила губу, чтобы грубо не возразить ему и ответить так, как ей этого хотелось бы в эту минуту. Она не понимала, почему сама нарывается на ссору, но как же ей хотелось обрушить всю свою страсть и ярость на этого человека. Это, несомненно, сняло бы с нее ту напряженность, которая довлела, все время усиливаясь, у нее в груди.

"Подали жареную оленину. Значит, придется торчать за столом еще минимум целый час", — подумала Анжела. Она решила привести в порядок свои раздраженные нервы, общаясь только с тетушкой и дядей, и как только после обеда представилась первая возможность, вежливо попросила подогнать к дому ее коляску.

Анжела перевела на бешеный галоп свою лошадь, которая буквально наступала на пятки босоногих детишек, устремившихся сломя голову впереди нее, чтобы открыть ворота. Она получала от этого большое удовольствие. Их вопли восторга от вновь выигранной гонки звенели у нее в ушах, когда перед ней отворились ворота, и она безрассудно рванулась вперед на бешеной скорости. Ее охватил пронизывающий душу страх, когда резко, на полном ходу, повернув на дорогу вдоль ручья, она почувствовала, как завихляло одно колесо.

Казалось, за своей спиной она слышат, как смеется Филипп де ля Эглиз, хотя, конечно, она не могла его услышать, — было уже далеко.

Когда Анжела подъезжала к поместью, она немного успокоилась. Она проехала всего три мили. Как всегда при первом взгляде, брошенном на построенный отцом дом, она испытала острое удовольствие от возвращения в родные пенаты. Дом фасадом выходил на лодочную пристань, но она подъехала к нему с другой стороны, чтобы избежать поворота к ручью. Вечернее солнце высвечивало диагональные полосы на его кремовых стенах и темно-голубых ставнях.

Поместье "Колдовство" не сильно отличалось от прочих французских колониальных строений, расположенных вдоль ручьев и небольших речушек, впадавших в Миссисипи. Особняк возвышался над землей на два с половиной этажа, чтобы уберечь жилые комнаты во время наводнений, когда разлившаяся река преодолевала построенные у нее на пути дамбы. На доме была типичная четырехскатная крыша, нависающая над верхней и нижней галереями, которые окружали весь дом.

Особое очарование производили стройные колонны, опиравшиеся на прямоугольные кирпичные основания и достигавшие кромок крыши. На его архитектуру оказал влияние тропический стиль, популярный в среде местных плантаторов, которые вывезли его из Вест-Индии, и он, этот стиль, как нельзя лучше подходил к климату Луизианы.

Камелии и азалии Анжела высадила еще до смерти отца, и каждую весну они окружали весь дом огромной розово-красной массой, и все они выглядели потрясающе под лучами заходящего солнца. Любуясь ими, Анжела вдруг осознала, что она смотрит на все здесь так, как бы если здесь вместе с ней присутствовал Филипп де ля Эглиз, но тут же с негодованием отмела мысли о нем.

В "Колдовстве" не было ворот. На широких ступенях лестницы, ведущей на нижнюю галерею, ее уже поджидал грум, который должен был принять у нее поводья, отогнать ее коляску на конюшню за дом, где еще два мальчика-конюха вытрут лошадь досуха, напоят и накормят ее. Полный достоинства, седоволосый человек, который когда-то был слугой ее отца, а теперь служил у нее дворецким, открыл перед ней освещенную целым веером фонариков дверь.

— Благодарю вас, Дюваль. — Она прошла мимо него, погружаясь в относительную прохладу внутри дома. — Где Мими?

— Я здесь, мамзель. — На площадке изящной лестницы, ведущей из прихожей наверх, появилась хрупкая женщина-квартеронка[2], которая казалась одного с Анжелой возраста, а на самом деле была на десять лет ее старше. Анжела поднялась к ней, бессознательно, ласково поглаживая рукой перила балюстрады, прекрасно решенную в самом простом дизайне.

— Приготовь для меня ванну, Мими. Только похолоднее, прошу тебя.

— Да, да, бедняжка, моя дорогая. — Голос у нее был глухим, с гортанными тонами, но французский она знала в совершенстве. — Вы сегодня не в духе, правда? — Она с состраданием разглядывала пыльные кудряшки волос, оттенявшие лицо Анжелы.

— Да, потому что на улице жарко, жарко! — Анжела неторопливо прошла мимо нее к себе в спальню.

Мими занимала уникальное положение в ее доме. Она была помощницей няни Анжелы в Санто-Доминго, а потом, когда стала взрослой, стала ее служанкой. Теперь, когда Анжеле приходилось уделять столько времени управлению плантациями, она поручила Дювалю присматривать за ее остальными четырьмя слугами в доме — поварихой, двумя молодыми горничными и лакеем, — все они были людьми работящими и дисциплинированными. Но Мими стала не только ее помощницей, но и ее доверенным лицом и часто передавала ее поручения самому Дювалю. Нервы у Анжелы были на взводе, и она понимала, что ее раздражала мысль о предстоящем браке Клотильды. Клотильда рассказала маркизу правду об их близких отношениях. В любовь Анжелы к Клотильде вкралось что-то материнское, вероятно, все на самом деле началось в те времена террора и великих опасностей, во время их страшного морского путешествия, когда она нежно укачивала свою маленькую кузину, а в это время взрослые, как белые, так и чернокожие думали только об одном, — как благополучно добраться до надежной гавани. Ее мать была настолько слаба, что могла и не выдержать всех злоключений.

Нельзя сказать, что Клотильде было еще рано выходить замуж, — в свои семнадцать лет она уже давно перевалила за тот возраст, когда большинство местных девушек креолок вступают в брак. Нет, дело тут было в избранном ею человеке, и Анжела никак не могла объяснить, откуда появился в ней этот инстинкт, заставлявший ее так яростно сопротивляться предполагаемому браку.

Мими привела одну из чернокожих девушек, которая принесла чайник с кипящей водой, приказала ей поставить его на пол, а сама извлекла из кладовки оловянную ванну. Именно Мими, плод любви вест-индейского плантатора и его рабыни, предупредила их всех о грядущем мятеже и помогла бежать из Санто-Доминго.

Много лет спустя Анжела начала догадываться, почему Мими так поступила, но старалась вытолкнуть такую мысль из своего сознания, вспоминая только о том, как эта чернокожая девочка ухаживала до самой смерти за ее матерью, как, впрочем, и за ней самой, сраженным великим горем ребенке.

— Минетт! Оюма! — резко позвала Мими, услышав детские голоса на лестнице. Двое детишек, тяжело переступая, прошли через прихожую в комнату, неся в руках ведра с холодной водой, которую предстояло смешать с кипятком. Их никак нельзя было считать детьми Мими: ее полные, вывороченные губы, слегка приплюснутый нос смотрелись куда более красноречивее, даже чем кофейно-молочный цвет ее кожи, свойственный ее африканским предкам. Оба ребенка Мими были более утонченными, чем мать, черты их лиц выдавали наличие французской крови.

Минетт всегда была прелестным ребенком, с блестящими темными глазами, сверкающими волосами, которые мягкими локонами послушно спадали на ее пикантное личико. Отец Анжелы стал называть ее "Минетт" — "котенок", и эта кличка к ней с тех пор пристала. Мими научила девочку правильно накрывать на стол, когда она еще была совсем маленькой и была вынуждена при этой процедуре стоять на деревянном ящике. Глядя на ее бутоны — грудки, на маленькие, но уже аппетитные ягодицы, Анжела отдавала себе отчет в том, что они у нее были типично африканские. Она заранее уже знала, что эта девушка никогда не смирится со своей ролью домашней прислуги.

Другие дороги были открыты для прекрасной октарунки[3] — Минетт обещала превратиться в настоящую красавицу. Анжела решила как-нибудь поговорить о судьбе девочки с дядей Этьеном. Но пока нечего ей беспокоиться об этом.

Для брата Минетт, Оюмы, в поместье "Колдовство" тоже найдется место. Крепко сбитый четырнадцатилетний мальчишка, он был малоразговорчив, но его смышленые черные глаза говорили обо всем. Если бы был жив ее отец, он дал бы Оюме образование. Ей придется подумать и об этом.

Дети налили воду в ванну и, заметив кивок матери, тут же выбежали вон из комнаты. Анжела, зашпилив тяжеловесную копну волос на голове, стала напротив Мими, чтобы дать ей возможность расстегнуть платье. Когда она выпростала из рукавов свои руки, платье, скользнув по ее узким бедрам, упало на пол. Теперь Анжела могла из него выйти. Потом Мими расстегнула ее легкий, стягивающий талию корсет и подтолкнула вверх ее небольшие круглые груди.