Надежда Ожигина - Путь между

• Название: Путь между
• Автор: Надежда Ожигина
• Издательство: ООО «Издательство ACT»
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-012750-2

Говорят — была страна эта некогда полем Великой Битвы — битвы, в коей эльфы, гномы, люди и велиары сражались не на жизнь, а на смерть с воинством Слуги Пустоты.

Говорят — милостью высоких богов победила мощь Света могущество Тьмы, но не погибла Тьма, а — лишь затаилась, выжидая часа Отмщения…

Говорят — но… нечего уже говорить во дни, когда настает час сбыться рассказанному.

Когда настанет время сразиться с восставшим Врагом для последнего из королей страны, для последнего из рода властительницы эльфов и супруга ее, мага по прозванию Создатель Туманов.

Когда сойдется в бою со Злом последний, носящий титул «Идущий между, Хранитель Равновесия»…

---

Представление удалось на славу, и король заснул со счастливой улыбкой на лице. Впервые за долгое время он не боялся пришедших за ним снов…

Ему приснилась трехликая Богиня Теллилай, покровительница Искусств.

Король попытался выразить ей свое восхищение, но богиня рассмеялась и внезапно распалась на три силуэта.

— Кого из нас ты благодаришь, Потомок Богов? — звонко воскликнула одна из трех сестер, похожих друг на друга, как листья дерева. — Кого? Тел? Ли? Лай? Тьму, Равновесие или Свет?

— Вас трое? — оторопело пробормотал Король. — Неужели в мире не существует другого числа? Вечная троица…

— Но ведь в пространстве и времени есть Три цвета: белый, черный и цвет Между, серый, — возразила вторая. Или третья? Совсем он запутался…

— Почему мы должны быть исключением, Потомок Богов? Тел создает причудливый рисунок Танца, а кто танцует величественнее темных веллиаров? Лай дружит со светлыми эльфами, и дивные звуки дарят миру их лютни и арфы. И кто, скажи мне, обращается со словом сильнее гномов, что пишут так же, как строят и куют: просто и без излишеств?

— Бедная твоя головушка, Потомок Богов, не понимает она взаимосвязи, видит одну ересь, — засмеялись все три.

— Есть и четвертая Сила, — сурово напомнил болтушкам король. — Всеразрушающая Сила Той, За Которой Нет Трех. И ей служит Тьма. Выходит, Танец — порождение Пустоты?

— Опять за свое, — услышал он в ответ усталый шепот Йоххи. — Не поминай ты ее, стоя так близко от Кромки Последнего Порога…

И король проснулся. За окном выплескивалось наружу чудесное майское утро, и птицы возбужденным гамом приветствовали встающее светило Санди в повозке не оказалось, зато перед гримерным зеркалом корчила забавные рожицы маленькая обезьянка Браза. Денхольм улыбнулся милой потешнице и выскочил из возка.

Солнце вызолотило старые облезлые стены домов, заставило давно не чищенные улицы сверкать и искриться — и древнее творение гномов, казалось, гордо выпрямило согбенную годами спину. Добрый старый Кронт, пришедший в упадок с уходом своих создателей на дальние копи, вспомнил о былой славе, о шумных торжищах и пышных праздниках, о былом достатке и красоте — вспомнил, вздохнул, но не склонил головы. Король приветствовал его, касаясь рукой шершавых стен ратуши, и прошел в гостиницу в надежде на остатки завтрака. В принципе он и сам мог бы спать под крышей в теплой постели, но, проведя всю жизнь в четырех стенах, не разделял восторга лицедеев, привыкших ночевать в повозке.

Навстречу ему уже спешил Менхэ, и издалека казалось, что рук у него по меньшей мере десять. Или одиннадцать? Король не успел сосчитать.

— А вот и вы, сударь вы мой, — услышал наконец Денхольм обрывок монолога. — Хорошо спали, крепко, Лайса говорит, здоровы совсем… А приятель ваш еще раньше подскочил, все осмотрел. И лошадей, и верблюда нашего, все парики Браза перемерил. — Тут лицо толстяка сморщилось и веселый говор стих. — С Бразом беда, господин вы наш хороший, ходит мрачнее тучи. Переиграл он вчера, для вас старался. Выплеснул больше, чем надо, сегодня не выйдет на подмостки. Ума не приложу, как и быть: без клоуна что за представление!

— Меня возьмите! — Неожиданно возникший за спиной короля Санди смотрел одновременно нахально и умоляюще.

— Вас, господин? Клоуном? — опешил Менхэ. — Благородный человек в шутовском колпаке? Да у меня язык не повернется…

И тут Санди принялся хохотать до слез, до истерики, до изнеможения.

Горек был его смех, ох и горек, у короля аж скулы свело. Шут, которому запрещали играть на сцене. Запрещали смешить людей!

Прибежавшая на шум Лайса тщетно пыталась успокоить задыхающегося и хрипящего «куманька». А Менхэ только хлопал ресницами и разводил руками.

Когда вниз спустился Браз, решивший выяснить причину столь бурного и нездорового веселья, королю показалось, что вокруг сгустились сумерки и за окном идет промозглый осенний дождь. Болезненно сморщенный и пожелтевший лицедей положил руку на плечо бьющегося в истерике Санди — и тот затих. Клоун заглянул в глаза шуту и кивнул:

— Бери его, толстяк, не прогадаешь. Он — как я. Или почти как…

— Ну, если ты говоришь, — растерянно согласился Менхэ, — тогда конечно. Но ты бы поработал, программу показал…

— Нет, — отрезал Браз, — у него свой стиль. Незачем ломать парня, — повернулся и пошел прочь.

Санди проводил его изумленным взором.

— Ну дает лицедей, — тихо прошептал он.

— Он знает, кто мы, — еще тише пояснил король.

Санди нахмурился, невольно ища на бедре любимые метательные ножи, но быстро расслабился и весело махнул рукой. И побежал примерять роскошный, невероятно яркий клоунский костюм.

А король, наскоро перекусив, поднялся из общего трактира в комнаты для постояльцев.

Браза он нашел в маленькой комнатенке. Браз метал дротики в деревянного идола в углу. У Денхольма немедленно заныло под сердцем — такой тоской веяло от лицедея. Браз мимолетно оглянулся и продолжил свое увлекательное действо: на деревянной груди идола вырисовывался правильный треугольник основанием вверх. Знак, отвращающий Пустоту. Знак победы Светлых Сил над Темной.

— Со мной очень трудно общаться в это время, государь, — мрачно проворчал лицедей. — Не лучше ли подождать до вечера?

— Я потерплю, — улыбнулся король, поудобнее устраиваясь на низком топчане. — Иначе умру от любопытства. Почему ты такой, Браз? Почему у тебя взгляд то клоуна, то палача?

— Раньше я был наемным убийцей, государь, — пожал плечами артист. — Это в прошлом, но это было.

Они помолчали, Браз выдернул из дерева дротики и снова стал в позицию. Хмуро взглянул на короля:

— У меня особый Дар. Я вбираю в себя чужой смех, улыбки, шутки, я коплю и свое хорошее настроение, словно прячу его на потом. И когда наступает это «потом» — на подмостки выскакивает Клоун и зрители хохочут до упаду. Случается так, что я отдаю больше, чем имею. И тогда одним клоуном становится меньше. А одним убийцей больше. Чаще всего я отсиживаюсь в своей каморке, чтобы ненароком не загубить невинную душу, иногда метаю ножи, отбиваюсь мечом от дождя, щекочу нервы разиням в первом ряду…

Дротики полетели один за другим, рисуя стрелу, устремленную в небо.

— А ты не пробовал иначе, Браз? Чтобы между? Чтобы наполовину?

— А кому я буду нужен — наполовину? Лучше уж скрипеть зубами от тоски и злости, но потом… Потом видеть счастливый смех и горящие глаза тех, кто давно забыл, как это — смеяться от души.

— Может, ты и прав. И лишний убийца — не слишком большая плата за одного очень хорошего клоуна…

— Вы никогда не задумывались, государь, — перебил лицедей, — почему ваш брат Йоркхельд ушел из дворца?

— Он хотел увидеть мир…

— Он не хотел наполовину. Потомок Светлых Богов — но только потомок. Не Бог, не Человек, так, болтался между. А это трудно, безумно трудно, государь. Он не мог стать Богом. Он решил стать Человеком до конца.

— Быть Человеком тоже нелегко. И Богом — не менее тяжко. Зачем сворачивать с Пути?

— Не знаю, государь, но поверьте: наполовину — труднее всего.

И Браз отвернулся к стене, обрывая разговор на полуфразе.

— Что лучше, Браз? Недоговорить или промолчать?

— Промолчать, государь, — не задумываясь, ответил лицедей. — Сказанные слова теряют Искру Истины.

— Тогда зачем рвать недоплетенную нить разговора?

— Вы правы, государь. Лучше недоговорить. Недосказанное заставляет думать и приводит к Мудрости.

— Спасибо, Браз-философ. До встречи. — И король вышел, оставляя лицедея наедине с живущим в нем убийцей.

Денхольм долго бродил по городу, впитывая в себя всю неторопливую монументальность гномьих построек. Временами он натыкался на осколки барельефов, повествующих о жизни Великого гномьего Бога, которого они называли просто Кователем, и пытался понять, что за разрушающая сила стесала камень, обработанный столь умелыми руками. А потом неожиданно понял, что барельефы скалывали люди, люди, желавшие украсить свои особняки, бассейны и парки образчиком резьбы древних мастеров.

Король совсем приуныл и поневоле вспомнил, как встряхнулся лицедей к концу их разговора. И как растворилось во мраке его каморки хорошее настроение самого Денхольма.

Он вздохнул, вернулся в трактир пообедать и полез на скалы. Горы манили его с рождения. Каждый раз, глядя на дальние пики Знаменных гор к западу от Итанора, король испытывал странное головокружение; желание уподобиться птице и ощущать мир крохотной картинкой у себя под ногами росло и крепло в его сердце. Дрожа от нетерпения, он вскарабкался на первый уступ, но, обернувшись, увидел город, примостившийся в каменных ладонях отрогов, а за ним солнце, стремящееся к горизонту, — и сник.

Потому что ломиться дальше означало опоздать на первое представление Санди. Смертельно оскорбить лучшего друга Денхольм не мог и с сожалением полез обратно.