Петр Фролов - Исповедь палача с Лубянки. Эмиссар Берии с особыми полномочиями

• Название: Исповедь палача с Лубянки. Эмиссар Берии с особыми полномочиями
• Автор: Петр Фролов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9955-0277-7

Самые сенсационные мемуары Сталинской эпохи! Шокирующая исповедь палача с Лубянки, впервые нарушившего «обет молчания». Свидетельство очевидца и участника казней конца 1930-х годов. Леденящие кровь откровения исполнителя смертных приговоров.

Были ли приговоренные к «высшей мере социальной защиты» невинными жертвами «кровавой гэбни» – или настоящими врагами народа, получившими по заслугам? Каковы подлинные, а не вымышленные антисталинистами масштабы репрессий? Что такое «Бериевская оттепель» и как ему удалось в кратчайшие сроки реформировать органы государственной безопасности, очистив их от выкормышей «кровавого карлика» Ежова, садистов, предателей и коррупционеров? Сколько на самом деле было расстреляно в Прибалтике и на Западной Украине после их присоединения к СССР – сотни тысяч, как утверждают «правозащитники», или несколько сотен человек, как свидетельствует автор этой книги? Его мемуары – уникальная возможность заглянуть в расстрельные подвалы НКВД, откровенная исповедь палача, у которого своя правда и свое объяснение сталинских репрессий.

---

Признаюсь, я был в шоке, когда узнал подробности происходившего при Литвине и при попустительстве Ежова беззакония. Порой у меня возникала мысль, что творили они все это сознательно, чтобы максимально дискредитировать и тем самым нагадить советской власти. Сразу вспоминались рассказы Блохина о многочисленных вредителях в промышленности и сельском хозяйстве. Так, может, и здесь действовали аналогичные антисоветские элементы? Только уничтожали они не заводы и фабрики, а жизни людей?

Глава 2 С особыми полномочиями

Когда я вернулся из Ленинграда, то несколько дней потратил на подготовку подробного отчета. Берия приказал мне не торопиться и указать в документе все, даже малозначительные, на мой взгляд, факты. Комендант освободил меня от выполнения всех служебных обязанностей.

Кабинет, где я писал текст, даже по меркам конца тридцатых годов, был обставлен скромно. Письменный стол без ящиков, пара стульев. В углу вешалка для верхней одежды. На стене портрет товарища Сталина. На столе – печатная машинка. Рядом с ней стопка чистых листов бумаги. В углу пузатый сейф. На нем запыленный графин без воды и два стакана.

Вручив мне ключ, Блохин предупредил:

– Когда начнешь работать, дверь запрешь изнутри. Когда в сортир захочешь или в столовую пообедать, документ в сейф уберешь. Замок опечатаешь, как и входную дверь. Охрана в коридоре предупреждена, что никто, кроме тебя, сюда входить не имеет права. Когда закончишь, то зарегистрируешь отчет в канцелярии и сдашь в секретариат наркома. Там предупреждены. Действуй.

Вставив первый лист в печатную машинку, я рассчитывал, что к вечеру все закончу. Когда за окном начала властвовать темнота ночи и город начал готовиться ко сну, а я прочел все напечатанное за день, то понял, что передо мною лежит черновик отчета. И даже если я буду работать всю ночь, то к утру все равно не успею.

До дома я добрался пешком. Трамваи уже не ходили. Несколько часов беспокойного сна, скромный холостяцкий завтрак, бритье, и снова за пишущую машинку. К концу второго дня получилось то, что мне хотелось. Хотя и этот текст нуждался в редактуре. Чем я и занимался на третьи сутки. И только на четвертый день, после обеда, я начал печатать окончательный вариант. Поздно вечером, зная, что все подразделения наркомата работают до трех часов ночи – время было тревожное, предвоенное, я сдал отчет в секретариат наркома внутренних дел. Затем отыскал Блохина и доложил ему о выполнении задания. В ту ночь начальник уже успел принять на грудь.

– Пишешь ты складно, наркому должно понравиться, – произнес комендант загадочно и добавил: – Иди, отдыхай, сил набирайся. Тебе они скоро потребуются.

Такое странное поведение Блохина удивило меня. Обычно в пьяном виде он начинал со мной беседовать «за жизнь» или рассказывать о деяниях «врагов народа». А в тот вечер почему-то отправил меня домой.

Я подумал, что, может, комендант каким-то образом узнал или догадался, что я регулярно готовлю для Берии отчеты обо всем, что происходит в спецгруппе, и о поведении Блохина. С одной стороны, это «стукачество», но с другой – единственный шанс защитить Блохина. За время службы на посту коменданта он стал самостоятельным, оброс многочисленными связями, в т.ч. и с «врагами народа», при общении с руководством наркомата держался на равных и прекрасно понимал, что любой из начальников, пусть даже самых больших, мог оказаться в подвале, где на несколько минут власть над приговоренным к смерти обретет палач. Помнил Блохин взлет и падение двух наркомов – Ягоды и Ежова, а также судьбы их подельников. Да и к своему месту службы относился философски. Я не уверен, что комендант знал, что такое дамоклов меч, но точно постоянно ощущал присутствие этого предмета не только в кабинете, но и дома или на отдыхе в санатории. Знал ведь, что «врагов народа», чтобы они не успели перед арестом еще больше советской власти навредить, задерживали не только на работе или дома, но и, например, в купе поезда.

В своих отчетах я старался изобразить Блохина ярым сторонником текущей линии партии, который не только одобрял все решения Политбюро, но и стремился воплотить их в жизнь. В восьмидесятые годы, вспоминая предвоенную службу, я начал постепенно осознавать, что Блохин и Берия не были фанатичными приверженцами генеральной линии партии. Скорее они были жесткими прагматиками, которые считали, что ради победы можно не только использовать любые средства, но и при необходимости менять их на другие.

Когда Берия увидел, во что «враг народа» Ежов превратил органы госбезопасности, то не только ужаснулся, но и приказал навести порядок. «Чистка» была жесткая, тщательная. К июню 1941 года мы имели систему – эффективно работающую и нацеленную на нейтрализацию подлинных, а не мнимых врагов советской власти. Расставленные подручными Ежова кадры были частично репрессированы (расстреляны или отправлены в ГУЛАГ) или уволены из органов госбезопасности. На их место пришли новые сотрудники. Одним из них был погибший на рассвете 22 июня 1941 года Василий Черкесов.

На следующий день после сдачи отчета меня вызвал сам нарком. Войдя в знакомый кабинет, я доложил о своем прибытии.

– Прочел я ваш рапорт, – Берия вышел из-за стола и приблизился ко мне. Нас разделяло не больше метра. Внимательно глядя на меня, он спросил:

– Вы уверены, что все написанное вами правда?

– Так точно, – твердо ответил я, не отводя взгляда. Какое-то время мы молча стояли, пристально глядя в глаза друг другу, и ожидали, кто из нас первым моргнет или отведет взгляд. Не знаю, что при этом испытывал противник, лично я – ничего. Внутри пустота и безмолвие. Ощущение времени отсутствовало. Сложно сказать, сколько мы простояли вот так. Может, минуту, а может, пять. Внезапно Берия усмехнулся и заметил:

– А вас трудно испугать. Значит, я в вас не ошибся, когда назначил в помощники к Блохину. Читаю я все ваши отчеты по спецгруппе. И о дружке вашем Блохине. Зря вы его пытаетесь спасти. Помочь не поможете, а себе жизнь точно осложните. Не вам решать – виноват он или нет. Слишком много он с «врагами народа» общался, а это бесследно не проходит. Вот в Ленинграде что произошло. Прислали дружка Ежова Литвина, так тот все управление заразил инфекцией беззакония. Словно проститутка всех своих клиентов сифилисом. Теперь вот пытаемся вылечить. Это вы правильно сделали, что с Черкесовым сдружились. Талантливый и честный следователь. Это он ведь первым сообщил мне о том, что в управлении происходит. Приказал Гоглидзе всячески помогать ему, а еще бригаду прислал. Вас в том числе. Гадюшник жуткий там после себя Литвин оставил. Не зря он застрелился. Понимал, что за все содеянное им только расстрел, и даже собутыльник Ежов не спас бы его. А так он думал всех обмануть. Дескать, «сгорел на службе». Похороны с воинскими почестями. Супруге пенсия по потере кормильца. И никто не узнает, чем он занимался. Не вышло. Нашлись честные люди, кто сообщил о его преступных деяниях...

Нарком говорил еще минут пять. Признаюсь, я редко встречался с Берией, но обычно он не был лаконичным. И того же требовал от подчиненных. Странно было слушать его монолог.

Внезапно говоривший умолк, прошелся по кабинету, а потом продолжил говорить, внимательно глядя на меня:

– Кроме Ленинграда, сообщники Ежова действовали в других городах. Сейчас там работают специальные комиссии. Выявляют все случаи нарушения соцзаконности. Командированные – люди опытные. Вот только почти никто из них не знаком с процедурой расстрелов. Есть коменданты и стрелки, но они, как понимаете, люди заинтересованные и против себя свидетельствовать не будут. Поэтому вам придется проверить их деятельность при Ежове. Вопросы есть?

– Так точно, – ответил я, мучительно пытаясь сообразить, сколько времени у меня уйдет, чтобы проверить все областные и республиканские управления. Это ведь нужно в каждом городе недели по две находиться. Пока всех допросишь, между собой их показания сравнишь... Это же уйма времени уйдет!

– Вам не нужно будет по всем городам ездить, – словно прочитав мою мысль, произнес Берия. – Сразу видно, что не было у вас опыта управления наркоматом. Я обо всем позаботился. Сотрудникам комиссий приказано все, что они узнают о случаях нарушения соцзаконности при исполнении смертных приговоров, сообщать мне лично. Плюс все жалобы с мест и даже анонимки. Ваша задача из этих кусочков сложить картину. Все необходимые материалы будут вам предоставлены. Вопросы есть?

– Никак нет. Разрешите приступить?

– Не спешите. Знаю, о чем вы сейчас подумали! – Берия снова внимательно посмотрел на меня. – Почему это задание поручили именно вам? Объясняю: вы за время службы у Блохина узнали, как должна быть организована процедура смертной казни в идеале. Любое отступление от этого порядка – это нарушение. Все коменданты должны организовывать расстрелы согласно инструкции. Блохин ее полностью соблюдает, поэтому он так долго и служит. Остальные коменданты нарушают. Ваша задача – сообщить мне глубину и масштаб нарушений каждого из провинциальных комендантов. А как за это карать – это не ваша забота. Каждый должен заниматься своим делом. Вам ясно? – нарком пристально взглянул мне в глаза.