Митрополит Георгий (Ходр) - Митрополит Георгий (Ходр) Призыв Духа

• Название: Митрополит Георгий (Ходр) Призыв Духа
• Автор: Митрополит Георгий (Ходр)
• Издательство: Дух и литера
• Жанр: Религия
• Год: 2006

Род. 6.6.1923, Триполи, Ливан), изучал юриспруденцию в Ливанском ун–те, участвовал в 1943 г. в борьбе за независимость Ливана, в 1944 создал в Бейруте православное молодежное братство, в 1952 г. окончил институт преп. Сергия в Париже, в священники рукоположен в декабре 1952, служил в Триполи. В епископы рукоположен в феврале 1970 г. Профессор Баламандского ун–та и Бейрутского. Митрополит Библоса, Ботриса и Гор Ливанских (Антиохийский Патриархат), выпускник Св. — Сергиевского института в Париже, почетный доктор богословия Св. — Владимирской семинарии. В 1953 вместе с Мейендорфом, Шмеманом, Николаем Ниссиотисом создал «Синдесмос».

Его:

L'Appel de l'Esprit. Eglise et societe, 2001 — Призыв Духа. Изд–во Le Sel de la Terre, les editions du Cerf — textes choisis et mis en forme pae Maxime Egger.

Parole orthodoxe: Conversion — Au c?ur de la foi — Communion ecclesiale — Priere et liturgie — Paques, 2000

Christianisme, judaisme et islam. Fidelite et ouverture, 1999

Revue d'ethique et de theologie morale n° 162. Foi chretienne et pouvoirs des hommes, 1987

*

Эта книга содержит раздумья иерарха Антиохийской Православной Церкви о жизненной позиции христианина в современном мире. Владыка Георгий Ходр касается в ней таких острых тем, как отношение христианина к общественной деятельности и политике, технологической цивилизации, социальной и национально–освободительной борьбе. Значительное внимание уделяется проблемам так называемого «третьего мира». Автор неоднозначно высказывается по вопросу о возможности для христианина применить оружие ради торжества дела, которое он считает правым. Главная мысль книги в том, что принадлежность к Церкви должна перестать быть внешним и формальным обстоятельством в жизни человека и стать определяющим фактором во всех его делах.

---

Любя деньги и телесную силу, мы рискуем дать им поглотить нас и помешать нам положиться на Бога. Бог примет нас только тогда, когда мы совлечемся всех этих вещей, — так как деньги, сила, тело — все это действительно только «вещи», — и даже самих себя. Мы становимся вещью, когда воспринимаем себя, как свою собственность: мы погибаем, если дружим с тем, что обречено погибели. Князь Негое Бассараб, который правил в XVI веке Румынией, писал своему сыну: «Кто одарен просвещающим разумом, того не помрачит ни царство, ни господство, ни патриаршество, ни епископство, ни игуменство, ни все то временное, что занимает нас; одна у него забота — любить Господа Бога всем сердцем своим».

Такой человек знает, что в нем явлен Христос и что он, таким образом, дает бытие миру. Кто одушевлен великой верой, тот не происходит от мира. Это мир происходит от него. Он не боится, ибо он не от мира. Он созидает любовью новую вселенную. Верующие немногочисленны, но именно их вера движет мир к преображению. Все лучшее в мире — от добрых дел чистых сердцем людей. «Мудрые мира» считают истинно верующих наивными, ибо те не бывают ни агрессивными, ни хитрыми. «Мудрые» считают того, кто отвергает ложь и лукавство, простаком. Напротив, для того, кто живет в чистоте, «преображенный» проходит сквозь времена и господствует над ними, щедро наполняя их своими плодами. Все вещи он понимает в Боге, тогда как другие блуждают по поверхности своего бытия вразброд и принимают свою тоску за действительность.

Когда апостол Павел пишет: «Те, которые Христовы, распяли плоть со страстями и похотями» (Гал. 5, 24), он хочет сказать, что только распятие верующего, ступившего на путь очищения, отражает красоту Спасителя. Вне такого распятия «похоти» христианина превратятся в гнет для других. Далее апостол говорит: «А я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, которым для меня мир распят и я для мира» (Гал. 6, 14). Этим он напоминает нам, что верующий должен радоваться своему распятию, ибо оно делает его независимым от мира, и потому его господином. Напротив, если верующий даст себя увлечь невоздержанности, — а властолюбие — один из ее видов, — он может хвалиться лишь скорбями, которые причиняет другим. Верующий не ищет креста с горячечным безумием; крест сам ищет его, злые люди жестоко уязвляют его, не спрашивая позволения. Это не значит, что христианин должен наслаждаться преследованиями и не в праве сопротивляться несправедливостям и притеснениям, объектом которых он может стать, — отцы–мученики не раз восставали против воли императоров, — но истинный христианин знает, что мирские люди желают его гибели и что таков его удел на земле живых. Он пытается научить их свободе, зная притом, что истинная свобода — та, которая в истине и правде освобождает и восхитившего ее, и других людей, — великая редкость, ибо она — дочь евангельской веры, живущей во всепоглощающем служении и в непрестанном труде. У кого есть опыт этой свободы, те опасаются за нее, ибо знают, как она хрупка. Они осознают, что поиск этой свободы не кончится никогда и что никакое общество не сможет считать ее обретенной. Ибо правительства часто склонны не придавать значения текстам, а демагогия дает волю злобе и ненависти. Одна трагедия следует за другой, так что всегда необходимо, по мере возможного, пытаться обеспечить свободу на уровне законодательства и государственных структур.

Истинная поддержка наша — в Боге. В Нем мы ищем первых плодов новой жизни. В эти сумрачные времена, когда нас всякий день притесняют и «домашние», и соседи, мы не можем больше обольщаться обещаниями и продолжать увлекать ими других. Мы с Христом словно стоим на шаткой скале, действуя — и видя, как действуют другие — слабо, бессильно. Мы умаляемся, «чтобы дать пройти гневу Господню», когда страдания мира пригибают нас, но и поднимаемся к вершинам надежды, цепляясь за былинки, которые Господь не перестает нам посылать. Так идет наша жизнь, и так будет до конца времен, до второго и славного пришествия Христова.

Если, предстоя Кресту, мы хоть на мгновение забудем о грядущей победе, значит, мы соглашаемся с тем, что страдание спасает, тогда как наверняка знаем, что оно — лишь выражение нашей осужденности, экзистенциального падения. Останавливаясь духовно перед Крестом, мы не должны видеть в нем лишь орудие казни Спасителя; созерцая Крест, мы поклоняемся ему, ибо благодаря ему вселенную наполнила радость.

Вот почему в византийском искусстве Распятый первоначально изображался с открытыми глазами во всей полноте Своей подлинности и реальности — умершим и, однако, Царем: «Ибо надлежало, чтобы Тот, для Которого все и от Которого все, приводящего многих сынов в славу, вождя спасения их совершил через страдания» (Евр. 2, 10). Христа Бог «совершил» — т. е. сделал совершенным в его человеческом естестве — через страдания на Кресте, и Крестом Он был прославлен.

Во время последнего Своего противостояния царству смерти Иисус говорит: «Душа Моя теперь возмутилась; и что Мне сказать? Отче! избавь Меня от часа сего! Но на сей час Я и пришел. Отче! прославь имя Твое!». Ему отвечает глас с небес: «И прославил и еще прославлю» (Ин. 12, 27–28). За этим эпизодом следует очень сжатая речь о свете: «Я свет пришел в мир…» (Ин. 12, 46). И в прощальной речи Учитель развивает эту тему, завершая так: «И ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира» (Ин. 17, 5). Значит, эта слава, при воплощении скрытая в человеческой природе, никогда не покидала Господа в Его существе и вновь проявилась в Нем в Его смертный час.

Христос умер не вопреки своей воле, не насильственной смертью. Никто не мог Его принудить умереть. Его враги думали унизить Его, но это Он, из любви, даровал им жизнь. Смерть принесла Ему только честь и прославление. Христос не был побежден смертью. Он добровольно покорился смерти на мгновение, но в то же мгновение освободился и восторжествовал над нею.

Пасхальный гимн напоминает нам об этом: «Христос … сущим во гробех живот даровал». Люди видели смерть, но Он воистину пребывал вне гроба, куда они Его положили. Не через три дня, но немедленно Он смертию смерть попрал и дал тем, кого любит, силу освободиться от нее. Воскресение в третий день — это лишь зримое проявление в определенном и конкретном отрезке времени той вспышки света, которой просиял Христос в великую Пятницу. Перед нами не фильм, в котором образы следуют друг за другом, но спасительная действительность, и проявляется она по–разному. Мы в самом сердце тайны, непостижимой рассудку, и можем лишь всецело преклониться.

Мы далеки от той плоти и крови, которую в изобилии преподносят нам театр и кино в произведениях, посвященных Страстям Христовым. Скорбеть над Иисусом, сожалеть о Нем — значит отрицать божественную и светлую сторону спасения, словно Бог позволил погубить Своего Сына, дабы утолить Его кровью некий Свой, Божий, гнев. Нам говорят, что справедливость потребовала смерти Бога, ибо только такой смертью можно было удовлетворить ярость, которую вызвал у Бога человеческий грех. Эта ересь распространилась в средние века в западном богословии; ею отмечено и западное благочестие, поощряющее в христианах какое–то пристрастие к скорбям и побуждающее людей кичиться своими страданиями, считать их признаком благодати, словно калеки и уроды ближе всех к Богу.

Преувеличенный поиск несчастья стал признаком добродетели. И в постановках, посвященных Христу, стремились показать Его слабость, недужность, изобразить Его как труп. А между тем древняя традиция учит нас, что даже слово «труп» не подобает употреблять, говоря о Господе, о тайне Его смерти. Тело Христово на Голгофе и во гробе — то самое Тело, Которое восседает на престоле с Отцом и Духом.

Христиане, разделяющие два естества Христовы и настаивающие на Его страждущем человечестве — потому что так удобнее, и к тому же это уподобляет Христа нам, — такие христиане, фактически, впадают в несторианскую ересь. Верно, что Христос был, как мы, из плоти и крови, что уподобился нам во всем, кроме греха. Но он призывает нас стать такими, как Он, в ином смысле: Он возвысился над телесными скорбями, принял их на Себя, в Своей божественности, и обратил их в поле деятельности любви Божией.

Что Христос уподобился нам — это известно. Что мы должны уподобиться Христу — это призыв к нам. К сожалению, многие христиане не различают этого, предпочитая–и в своей духовности, и в своей вытекающей из нее ментальности, и в художественном выражении — практиковать нечто вроде несторианства, отрывая Его человеческое естество от божественного. Получается какое–то христианство умерщвления. Это хорошо видел Ницше, когда обличал христиан как упадочников. Сентиментальное, любящее скорбь христианство, как греческая трагедия, помещает человека в тень рабства.

Начиная с воплощения Христа и благодаря всему, что Он открыл нам о Себе, мы — люди воскресения. Дух воскресения есть и в Его словах, и в Его чудесах. Его духовность светла и радостна. Он перевязывает раны и озаряет их венцами света.