Алла Дымовская - Вольер

• Название: Вольер
• Автор: Алла Дымовская
• Жанр: Научная Фантастика

Грядет буря, грядет революция! Вслед за буржуазной и пролетарской пришел черед революции интеллектуалов! Самая гонимая, самая беспомощная часть человечества отважилась, наконец, взять власть в свои руки. Царство разума на земле или милосердие к побежденным? Но овцы не могут пасти волков. Поэтому без крепких решеток не обойтись, дабы чудовище не вырвалось на свободу. Рай и ад разделились в реальном мире, и низ поменялся местами с верхом.

В сборник вошли роман «Вольер» и рассказ «Мы, народ…».

---

– Погоди. Постой. Побежали лучше на речку. Я чешусь весь – уж очень злая эта крапива, – жалобно попросил он подругу.

– Ах ты, бедняжка, – Аника пожалела его. Голос девушки звучал неровно – она дышала прерывисто от быстрого бега и захватывающего ощущения уже сотворенной новой шалости. – Я тоже хочу на речку. На речку! На речку! – Аника закружилась на месте, и Тиму пришлось кружиться вместе с ней.

На реке плескалось несколько парочек, и еще одна сидела в обнимку на скамейке. Никто не обращал ни на кого внимания – неписаное правило: делай что хочешь, только другим не мешай. Тим скинул на бегу разношенные сандалии, резво проскакал по мосткам – миг, и он уже уверенно рассекал воду, словно хитрая рыба голавль. Ему сразу полегчало, прохладная вода ласкала обожженную лютой крапивой кожу, лучше всякого снадобья врачевала ноющие мелкие укусы‑пузыри. Короткие штаны его намокли, плавно и упруго сдавили ноги и бедра, по телу пробежало приятное покалывание, мышцы стали сокращаться сильнее. Тим двигался в воде совсем быстро – чудное дело, эти штаны. Без них далеко и скоро не заплывешь. Однажды еще маленьким мальчиком он спросил у отца: как устроены его летние штанишки и почему в них удобнее плавать, чем без них? Отец немного удивился, но решил все же ответить сыну‑несмышленышу, ответить раз и навсегда:

– Потому, что так захотели Радетели. Захотели и сделали. А как, не наше это дело. На то они и Радетели, чтоб у них голова болела.

А Тим немного подумал и спросил:

– Разве у Радетелей может болеть голова?

Отец тогда очень рассердился, даже отвесил Тиму легкий подзатыльник, но после все‑таки снизошел до объяснения:

– Конечно, не может! Разве может болеть что‑то у солнца или у земли?

– Значит, Радетели, они как солнце или земля? – не унимался все равно Тим.

И тогда отец произнес очень медленно, с чувством собственного превосходства старшего над младшим:

– Что ты, малыш. Они гораздо главнее. И сильнее. Они самые важные боги и потому могут делать что хотят. А солнце и земля не могут. Солнце – оно разве ходит по небу, от одной воды до другой. И земля может всего‑навсего лежать, чтобы мы жили на ней. Вот Радетель, тот да! Ежели пожелает, возьмет и перевернет ее вверх тормашками.

– Как масленичный блин в тарелке? – засмеялся маленький Тим.

– Вроде того. Только ни один Радетель такого не сделает, пока мы будем хорошо себя вести. Соблюдать Единый Закон и уважать друг друга, – наставительно произнес отец.

На том давний тот разговор меж ними и кончился. И надо сказать, что Тима он вполне удовлетворил. Тогда. Не теперь. Он плыл и думал: «А в самом деле, как устроены мои штанишки? И почему никто в поселке не может самостоятельно сшить такие же?» Тим в последнее время вообще много думал. Особенно после того, как нашел ту старую, запыленную книжку. Впрочем, понятие «ту» предполагало, что кто‑то находил еще и «эту». Вообще‑то книжка была лишь одна, и даже простой факт, что это именно книжка, Тим установил много времени спустя, когда уже разобрал ее до середины. Отец, он вообще считал, будто Тим отыскал новую игрушку на чердаке Зала Картин, его самого она не заинтересовала. Охота Тиму возиться со всяким дремучим старьем – его право.

Тим действительно нашел книжку на чердаке, и действительно над Залом Картин. Но только игрушкой она не была. Он очень скоро это понял и очень скоро полюбил свою находку превыше всего на свете. Может, превыше, чем Анику. Нет, это он хватил через край. Пожалуй, столько же, сколько и Анику, если любовь вообще можно мерить, в чем Тим сомневался.

– Погоди, ой, погоди же! – кричала ему вслед Аника, она прыгнула в воду гораздо позже, потому что ей прежде надо было снять платье и завязать в узел непокорные волосы. Теперь Аника догоняла его и никак не могла догнать.

Тим плавал куда быстрее.

Они стали плескаться и расшумелись. Пока один из плавающих в воздухе фонарей не завис над ними, предупредительно мигая ослепляющим красным светом. Значит, они нарушили общественную тишину, значит, надо немедленно замолчать и угомониться. Нехорошо это – доставлять беспокойство другим людям. Это было еще не наказуемо, но обитатели поселка могли плохо подумать о тебе, а если о тебе думали плохо слишком многие, то исход заранее известен. В один страшный день они не захотят жить с тобой вместе, и тогда тебя отправят в другое селение, и там тоже будут заранее знать, что ты за человек. И долго придется доказывать всем, что на самом деле ты хороший. Пока они не поверят, что ты исправился. Вот как Фавн, например. Он вовсе не родился в поселке «Яблочный чиж», он даже не помнил, откуда он и где жил прежде. И вообще в его седой голове было столько странного и чудного, что многие его сторонились. Хотя сам Фавн, скорее всего, плевать на это хотел. Он не нарушал правил – его не трогали. А уж чем он там занят у себя на веранде, его, Фавна, личное дело. Обычно Фавн вырезал из дерева неуклюжие фигурки, которые пытался затем дарить кому ни попадя. Но никто у него ничего не брал. Фигурки были некрасивые. Даже маленькие дети не хотели ими играть, у них полно настоящих игрушек, куда более интересных.

Домой Тим вернулся, когда стрелка на Колокольне Времени уже прошла черный час. Отец давным‑давно храпел на открытой террасе. В воздухе гудел «мышиный писк» – квадратная штука, отпугивающая комаров‑кровопийц и заодно навевающая глубокие сны. Но Тим не хотел снов. Ни быстрых, ни глубоких. Он не лег, как обычно, на соседний топчан, а поднялся к себе, на второй этаж, распахнул настежь огромное сизое окно и стал смотреть на луну. Сегодня она не была полной, бродяга шла на убыль, один бок ее ущербно скалился из кромешной небесной тьмы. А еще сегодня луна меняла цвет. Это случалось иногда, только в поселке луна никого не интересовала сама по себе, и Тим наблюдал неприкаянную бродягу в одиночку. Он знал, почти всегда она белая‑белая. Но в иные ночи, вот как сегодня, отчего‑то наливается густым оранжевым светом и по ней бегут ослепительные вспышки, как если бы кто‑то высекал забавы ради из камня короткие искорки. Отчего это было так, Тим, конечно, не знал. Он только наблюдал бродягу. И думал. Зачем она такая плоская и все время неодинаковая? И почему, когда она круглая, то плывет по небу, хотя удобнее ей вышло бы катиться? И что у бродяги нет дома, ни на деревьях, ни в озере. Так и ходит туда‑сюда, даже когда светло, ее порой видать в пасмурную погоду: прозрачный молочного цвета круг, который ясным днем затмевается отдохнувшим за ночь солнцем. Бродягу было жаль, и Тим подумал, отчего Радетели не назначат ей какой‑нибудь приют? Или луна провинилась перед ними и тоже вела себя нехорошо? А может, нарушила однажды Единый Закон, и никто не решился взять преступницу к себе на поселение? Зато Тим был совсем не против, чтобы луна жила у них в поселке «Яблочный чиж», и замечательно вышло бы ей устроить домик у речки. Пускай там и спит, а когда хочет – купается. Куда направить свое заступничество за бродягу, Тим все равно себе не представлял. И поэтому стал думать о другом.

Ему страшно хотелось поделиться, безразлично с кем, тайной своей души, но Тим уже успел догадаться, что сделать это невозможно. Потому что бесполезно. Пару раз он с отчаянной надеждой пробовал показать свою находку и объяснить, путано и довольно бестолково, для чего она предназначена, но не нашел ни должного внимания, ни даже слабого интереса. Ни у отца, ни у Сима, своего старого дружка, жившего через улицу, ни у добродушной тетушки Зо, ни у Чичики, вечно строившей через забор глазки холостому соседу Яго. Даже Аника и та. Нет, она, конечно, слушала и смотрела в книжку очень недолго. А потом сразу забывала, когда на ум ей приходила новая проказа или забавная шутка. И Тим забывал вместе с ней. И то сказать, с Аникой ему почти всегда было не до тайны. Это оттого, что душа его находила себе иное занятие. «Отражаться в зеркале ее души», – сказал себе Тим теперь после того, как неожиданно научился нынешним вечером делать сравнения и выстраивать метафоры.

Тайна его не была нарушением ни одного из трех главных заветов. И нигде он слыхом не слыхивал, что за умение разбирать нарисованные знаки полагается наказание. Скорее всего, это умение было лишним и посторонним в поселке «Яблочный чиж», а может, и в других местах тоже.

Но вот то, что новое его знание вошло в непосредственное соединение с картинкой у границы, вот это‑то плохо! Потому что насчет границы существовал строжайший запрет. Правда, тоже не входящий в Единый Закон, но в поселке считали – нет худшего греха, чем посягнуть на ее неприкосновенность. Этому учили с малолетства, это было также непреложно, как и то, что после желтого часа следом всегда идет синий.

И теперь Тим стоял у распахнутого настежь окна и думал. Почему, если границу невозможно преодолеть, так нужен этот запрет? Раньше он никогда не находил ответа, хотя и задавался подобным вопросом не раз. Но сейчас он узрел скрытую до поры истину, будто внезапно сквозь рассеявшийся туман четко проступил противоположный, затаенный берег реки, о котором Тим не ведал, что он есть, этот берег. Потому, что границу, наверное, можно преодолеть. Иначе зачем на картинке сложилось из знаков слово ВЫХОД! Ему вдруг сделалось зябко и тесно в груди, будто бы остыла кровь и воздух больше не хотел выходить наружу, будто он нырнул глубоко‑глубоко, до самой придонной речной травы, и никогда ему больше не всплыть наверх. Это называлось страх. Тим испытывал его и прежде, и всегда страх случался отчасти приятным ощущением, потому что всегда можно было его избежать. К примеру, у края Колокольни Времени, когда достаточно отступить на шаг и холодные мурашки, бегущие вдоль по животу, пропадут сами собой вместе с боязнью. Но от нынешнего страха отступать получалось некуда. Оставалось на выбор: либо всегда стоять у края, либо сломя голову шагнуть вниз и будь что будет. До поры будет скверно, совсем скверно, подсказывал Тиму внутренний голос. И он знал, что голос этот говорит ему сущую правду.