Елена Чижова - Полукровка

• Название: Полукровка
• Автор: Елена Чижова
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-068369-7, 978-5-271-28387-1

Елена Чижова – автор пяти романов. Последний из них, «Время женщин», был удостоен премии «Русский Букер», а «Лавра» и «Полукровка» (в журнальном варианте – «Преступница») входили в шорт-листы этой престижной премии. Героиня романа Маша Арго талантлива, амбициозна, любит историю, потому что хочет найти ответ «на самый важный вопрос – почему?». На истфак Ленинградского университета ей мешает поступить пресловутый пятый пункт: на дворе середина семидесятых. Девушка идет на рискованный шаг – подделывает анкету, поступает и… начинает «партизанскую» войну. Одна против всех!!! Но кто она теперь? Жертва или безнаказанная преступница?

---

Валя действовала ловко. Разложив поверх простыни лист бумаги, она поставила больную ногу и принялась наносить кривые полоски, коротко и быстро опрокидывая бутылочку. Красноватые полосы ложились косыми клетками: от лодыжки до самых пальцев.

– Странно, – Маша следила за быстрыми руками, – почему не намазать все? Просто сплошным слоем?

– Сплошным? Не знаю... – Валя любовалась готовой работой, – может, чтобы кожу не выжгло, а так вроде дышит.

– Именно что – вроде... – Маша усмехнулась.

Верткая пробка вырвалась из пальцев. «Вот растяпа!» – ругнув себя, Валя нырнула под кровать.

Валина рука шарила в темноте.

– Да нет, там, – Маша показывала здоровой ногой. – Кажется, туда, под тумбочку, в угол.

Валя выбралась из-под кровати и послушно полезла в угол:

– Ой, ножки какие смешные! Похожи на лапы! – она настигла вертлявую пробку.

– На лапы? На какие лапы?

– Там, у стенки, не видела?

Не сводя глаз с тумбочки, покрытой коричневатой салфеткой, Маша слезала с кровати. Слежалые кисти свешивались ниже края, закрывая тумбочку почти на треть.

– Что ты, зачем, разве можно?

Встав на колени, Маша ощупывала ближние ножки: они были самые обыкновенные – деревянные, темные от времени. Морщась, она попыталась дотянуться до стены. Больная нога мешала.

Валя смотрела, ничего не понимая. Подвернув под себя распухшую лодыжку, Маша-Мария вытянула негнущуюся ногу и распласталась на полу. Пальцы зашевелились как щупальца и нырнули под тумбочку. Лицо, неловко прижатое к полу, вывернулось вбок.

– Черт! – Маша-Мария села.

Словно не замечая Вали, следившей ошарашенно, она снимала с тумбочки всё: хрустальную пепельницу, похожую на половинку раковины, деревянную лаковую шкатулку, украшенную пестрым орнаментом, высокую вазочку темно-синего цвета. Потом, решительно обернувшись к Вале, бросила:

– Помогай!

Валя подхватила с другой стороны.

– Так. Ясно.

Теперь, когда тумбочку поставили, как полагается, наружу торчали ножки, похожие на лапы.

– Смешно, – Маша-Мария улыбалась, но улыбка получилась кривоватой, во всяком случае, на Валин взгляд. – Сколько живу, не разу не догадалась. Взять и заглянуть, – словно забыв о боли, она пошла к дивану, ступая решительно и ровно.

– Может, обратно задвинуть, сделать, как было? – Валя предложила робко.

– Ну уж нет, – Маша-Мария вскинула злые глаза. – Зачем же прятать такую красоту, пусть все полюбуются... А то ишь, прикрылись салфеткой.

Кривоватая улыбка, пугавшая Валю, бродила по Машиным губам.

– В общем, так. Завтра я обязательно приду. Как-нибудь доковыляю. Будем надеяться, что твоя сеточка мне поможет.

– Хочешь, я заеду с утра, помогу, как же ты одна – в автобусе?

– Спасибо, – Маша-Мария покачала головой. – Доеду, не инвалид.

Оставшись одна, Маша подошла к тумбочке и, ухватившись за ящик, потянула на себя. Львиный зев был пуст. Маша достала библиотечный пропуск и пачку немецких требований. Вложив их в ящик, с силой повернула тумбочку обратно: лицом к стене. Коричневатые кисти спустились ровно на треть. На место встали и родительские вещи: пепельница, вазочка и шкатулка.

Вытянув ноющую ногу, Маша села на диван. Родители никогда не полезут. Не зря же так замаскировали. Оглядев тумбочку, стоявшую как ни в чем не бывало, она подумала: «Я – ни при чем», – улыбка получилась холодной и брезгливой.

Эта ложь касалась только родителей. Немцев, владевших львиной мебелью, выслали раньше, чем она родилась.

Глава 5

 1

В кабинет декана Маша вошла, почти не прихрамывая. Похоже, сеточка, вычерченная Валей, все-таки помогла.

– Вы меня... приглашали? Я болела.

– Да-да, – он встрепенулся, – собственно, дело не во мне. Вы прекрасно выступили, очень искренне, я просто заслушался. И, как выяснилось, не один я. Там, в президиуме, сидел профессор Успенский. Просил, чтобы я передал вам его приглашение.

– Приглашение? Куда? – Маша нахмурилась, не понимая.

– На кафедру, – декан уточнил торопливо. – Сказал, ваша речь произвела на него сильное впечатление, особенно это... О возможности учиться. Сказал, что вы просто созданы для научной работы.

– Спасибо, – Маша поднялась.

Обернувшись от двери, она заметила странную усмешку, мелькнувшую на губах декана. Поймав ее взгляд, Нурбек Хайсерович отвел глаза.

О профессоре Маша слышала и раньше. Заведующий кафедрой финансов. На их факультете Успенский читал лекции по основной специальности, которая начиналась с третьего курса. Однако был из тех преподавателей, чье имя знали все. Вокруг Успенского ходили какие-то невнятные слухи. Раньше Маша не обращала внимания, но теперь, после неожиданного приглашения, решила расспросить. Настораживала и странная усмешка декана.

«Если что и есть, – про себя Маша подчеркнула первое слово, – ленинградцев расспрашивать бессмысленно. Узнавать надо в общежитии».

Кое-что она припоминала и сама. Нурбек преподавал на кафедре финансов, которой заведовал Успенский. Говорили, что деканат достался ему в преддверии докторского отпуска: тяжелая и неблагодарная работа могла повлиять на результат. А еще поговаривали, что Успенский ему не благоволит и в защите не заинтересован, но подробности их отношений не выходили на поверхность.

Трясясь в автобусе, она жалела о том, что за эти месяцы не сошлась с общежитскими поближе: Валя в таких делах не в счет. Слишком шатко она чувствовала себя в чужом городе, чтобы прислушиваться и обдумывать. И вообще... Такой, как Валя, она была в прежние годы – глядела на мир чистыми глазами.

Автобус уже сворачивал с Невского, когда, заметив зеленоватую вывеску сберкассы, Маша вдруг сообразила: неожиданный визит будет выглядеть странно. «Ладно, соображу на месте».

Отвернувшись к окну, она думала о том, что само по себе приглашение еще ничего не значит. То, что декан усмехнулся, могло быть чистейшей случайностью, не имевшей отношения к Успенскому. Скорее эта усмешка имела отношение к самому Нурбеку: короткий разговор с отделом кадров, который декан вел в ее присутствии, наложил отпечаток на все его будущие усмешки. К «Чернышевской» Маша подъезжала с твердым решением: нельзя во всем следовать за братом, так смотреть на людей.

– Маша! – Наташка, стоявшая на автобусной остановке, кинулась навстречу. Болтая без умолку, потянула Машу за собой. – Здорово! Хорошо, что встретились! У Верки шикарная посылка, гульнем по-хорошему.

Под веселый Наташкин говорок тревожные мысли уходили.

Девочки и вправду обрадовались.

Кто-то резал хлеб, кто-то, присланную колбаску. Духовитый чесночный запах растекался по комнате. Он был веселым и праздничным, словно долетевшим из детства, и Маша забыла о тревогах.

– Колбаска – чудо! – Верка резала не скупясь. – Мама у меня в исполкоме, для исполкомовских – спецзаказы, специальная линия на мясокомбинате, – она объясняла весело, и все восхищались: исполкомовской мамой и колбасой.

– Я помню, в детстве мама такую покупала, – Маша произнесла тихо, но Верка не расслышала.

Валя прибежала из кухни с тазиком салата. За стол сели, не дожидаясь мальчишек.

– Оп! – Сережка влетел в комнату и, щелкнув портфелем, вытащил две бутылки. За ним потянулись мальчики. Бутылки они извлекали торжественно, как фокусники из-под плащей.

Прислушиваясь к веселым голосам, Маша ела салат и пила вино, и с каждой следующей рюмкой мысль о том, что брат рассуждает ошибочно, становилась все яснее. Оживленные лица сокурсников, сидевших за столом, казались ей каким-то защищающим кругом, в который не может прорваться ничего дурного.

– Ах, эта красная рябина среди осенней желтизны... – Наташка завела высоким резким голосом, и все, сидящие вокруг стола, подхватили проникновенно. За этой рябиной последовала другая, которая не могла перебраться к дубу, за ними еще и еще. Песни, плывущие над столом, были знакомыми. По радио их исполняли певцы и певицы, к чьим именам никто из ее одноклассников не относился всерьез. Такие песни могли распевать разве что родители, если бы им пришло в голову голосить за праздничным столом.

Машины школьные друзья пели под гитару. Прислушиваясь к девчоночьим голосам, Маша думала о том, что для бардовских песен о дальних дорогах, тайге и Геркулесовых столбах они совсем не подходят. Те песни полагалось петь нормальными человеческими голосами, не выводя высоких нот. «Наши-то про рябину, небось, не станут...» – память об университете царапнула острым коготком. Прислушиваясь к искренней разноголосице, Маша вдруг вспомнила картину, по которой когда-то в десятом классе делала доклад на литературе: Всюду жизнь.

Жизнь, в которую она сегодня вошла, показалась веселой и легкой. Словно возражая брату, тосковавшему по чужим странам, Маша радовалась, что не хочет никуда уезжать.