Андрей Богданов - Русские патриархи1589–1700 гг

• Название: Русские патриархи1589–1700 гг
• Автор: Андрей Богданов
• Издательство: ТЕРРА; Республика
• Жанр: Религия
• Год: 1999

Первые три главы (по Смуту) опубликованы отдельно: Богданов А.П. Тайны московской патриархии. М.: Армада, 1998. 377 с. Внесена авторская правка. Например, в издании 1998 года говорится на с. 9. о выделении денег «на помин души царя–кровопийцы», а в издании 1999 г. слово «кропийцы» опущено.

---

Когда после бурной перепалки, угроз и сетований приговор был подписан, в церковь ввели Никона. Приговоренный твердо решил продемонстрировать сонмищу неприятелей свое полнейшее безразличие и молчал, пока читали греческий текст, но когда архиепископ Рязанский Иларион стал читать русский перевод, Никон заявил, что «вины его написанные — все ложь и клевета!».

«Убийца, блудник, хищник!» — завопил в ответ Иларион, которого сам же Никон рукоположил в архиереи. Но Никон уже сдержал себя: «Чадо, благодать на устах твоих», — кротко сказал он Илариону и вновь надолго замолчал. Лишь когда восточные патриархи приказали снять с изверженного черный монашеский клобук, он отверз уста:

— Чего ради повелевают мне снять клобук?

— Понеже собор сей осудил тебя, и дела твои обличили тебя, и не подобает тебе называться патриархом, ибо ты сам гордостью своей оставил свою паству с клятвой!

— Хоть собор сей и осудил меня неправедно, хоть дела мои не бывшие обличили меня, но священномонашеский образ я сохраню до исхода души моей. Вы же делайте, что хотите, ибо вы пришельцы здесь, пришли из далечайших стран и с концов земли не для того, чтобы благо или мир сотворить, но пришли из турецкого порабощения как просители, чтобы и себя обеспечить, и туркам дань воздать.

— Вопрошаю вас, откуда вы взяли законы, чтобы так дерзновенно творить? Если бы и был я повинен и осуждения достоин — почему творите сие тайно, как тати? Привели меня в эту малую монастырскую церковь, где нет ни царя, ни всего его синклита, ни всенародного множества Российской земли. Или я по благодати Святого Духа паству свою и пастырский жезл в этой церковке восприял?! Истинно, что и саму эту церковку я построил!

— Я избранием Пресвятого Духа, желанием и прилежным слезным молением царя Алексея Михайловича, после его страшных клятв, засвидетельствованных самим Богом, восприял патриаршество в соборной церкви перед всенародным множеством. И если желаете ныне неправедно меня осудить и извергнуть — идем в церковь, где я восприял пастырский жезл, и если окажусь достоин вашего осуждения, то там что хотите, то и творите!

— Там или здесь — все едино, — ответили восточные патриархи, — все советом царя и собора архиереев совершается!

И сами восточные патриархи немедленно кинулись на Никона, сняли с него клобук с жемчужным крестом и драгоценную панагию, усыпанную самоцветами, а Никону дали простой бедный клобук.

— Как вы есть пришельцы и невольники, — сказал Никон, — то разделите драгоценности между собой, может, на некоторое время тем отраду себе обретете!

— О Никон! — сказал приговоренный сам себе, садясь в сани, чтобы отправиться в далекую ссылку. — Это тебе за правду — не говори правды, не теряй дружбы! Если бы приготовлял трапезы драгоценные и с ними вечерял — не приключилось бы тебе сего.

Боясь народного возмущения, в Кремле не объявили о низвержении и ссылке Никона. С него даже не сняли архиерейскую мантию и не отняли посоха. Лишь сопровождавшие низвергнутого патриарха архимандриты, особенно Спасо–Ярославский Сергий, кричали на него, требуя молчать, а стрельцы хватали тех, кто проявлял к Никону сочувствие. Царь так и не появился, но прислал с Родионом Стрешневым деньги и теплую одежду ссыльному на дорогу.

«Возвратите все сие пославшему вас, Никон бо сего не требует!» — заявил святейший, не склоняясь на уговоры Стрешнева, опасавшегося, что царь еще более разгневается. Одновременно Стрешнев от имени Алексея Михайловича просил у Никона благословения царю, царице и всему их дому.

«Если бы благочестивый царь желал от меня благословения, — отвечал ссыльный, — не являл бы ко мне такой немилости. Видно, он не хочет благословения, раз удаляется от него!»

Царь, как рассказывали Никону, весьма опечалился, не получив благословения, но был более озабочен тем, как избежать народной смуты, ибо слухи об осуждении патриарха уже расползались по столице и толпы начали собираться к Кремлю. Тогда Алексей Михайлович приказал объявить, будто «Никон патриарх пойдет из Кремля в Спасские ворота и по Сретенке». Когда же народ удалился в эту сторону, быстрые кони повлекли возки с Никоном и его спутниками через Каменный мост в Арбатские ворота столицы. Несколько полковников и более тысячи стрельцов в полной боевой готовности участвовали в этой операции. Алексей Михайлович наконец отделался от Никона.

Том 2

Патриархи Иоасаф II и Питирим

Никониане

Низвержение великого Никона с патриаршего престола и заточение этой харизматической личности в дальнем монастыре имело странный эффект. По логике вещей самодержец продемонстрировал реальное соотношение царства и священства в России XVII в. Вся история возвышения и падения Никона наглядно показала зависимость архипастыря Русской православной церкви от воли и каприза светской власти. Но огромные усилия, потребовавшиеся для борьбы с вроде бы бессильным патриархом, чрезвычайное беспокойство царя Алексея Михайловича относительно умонастроения опального и ссыльного Никона, наконец, возвращение умирающего старца царем Федором Алексеевичем, торжественное погребение тела его в Новом Иерусалиме и поминание в молитвах патриархом выходят за рамки грубо материалистического понимания истории.

Мощное воздействие Никона на умонастроения россиян нельзя отнести целиком к его месту в церковно–государственной иерархии: ведь после ухода с престола, осуждения церковным собором и в особенности заточения оно не ослабло, а в некотором роде даже усилилось. Не можем мы приписать эту незримую власть над душами и влиянию, как выразились бы в XIX в., «магнетической личности» экс–патриарха, которого царь Федор Алексеевич (1676—1682) первоначально притеснял, чтобы затем, без всякого намека на личный контакт, возвратить и возвысить — мертвого — до прежнего величия.

Очевидно, незримым фактором, нематериальной, но весьма действенной силой, проявившейся именно в остром, выходящем за обыденные рамки столкновении духовной и светской властей, была вера. Это утверждение находится лишь в видимом противоречии с цинизмом царской администрации, разыгравшей большой, чуть не вселенский церковный собор с помощью нанятых и к тому же ложных восточных архиереев, не гнушавшейся помощью турок, чтобы придать своим прислужникам легитимность и т. п. Хитроумие и энергия, с которыми юный российский абсолютизм стремился обмануть Бога, ясно свидетельствуют о месте, занимаемом верой в душах самых закоснелых в придворных интригах государственных дельцов.

Совестливость царей и в особенности царевых слуг можно воспринимать с иронией (если совесть политика вообще не является божественной шуткой). Она диктовала, однако, рамки и формы допустимого для них исполнения желаний. Именно внутренняя вера создала то нагромождение хитроумных мероприятий против Никона, которое пришлось столетиями распутывать историкам. И если слуги могли заглушать голос совести всеоправдывающей ссылкой на службу, защиту интересов и исполнение воли своего государя, то сам Алексей Михайлович не раз дрогнул во время расправы с Никоном и после многие годы тяжко страдал, а деятельный Федор Алексеевич не случайно и не по прихоти придворных дельцов восстановил в отношении опального патриарха справедливость в собственном истолковании.

Реабилитация Никона и одновременное сожжение староверов (Аввакума со товарищи) — любопытнейший психологический акт, своего рода рассечение гордиева узла, особенно учитывая внутреннюю схожесть узников: экс–патриарха и «огнепального» протопопа. Федору Алексеевичу, утвердившему в чине своей коронации идею вселенского Российского православного самодержавного царства, требовалась ясность позиции относительно раскола и истинной церкви. Но возвращение Никона из ссылки, погребение и поминание его как патриарха не случайно встречало упорное сопротивление нового архипастыря Иоакима и церковных властей.

Принято считать, что патриарх Иоаким Савелов опасался возвращения Никона к власти и потери своего престола, хотя ничего подобного о замыслах царя Федора источники не говорят [224]. Иоаким был уже третьим патриархом после низвержения Никона и полностью сохранял свою власть (достаточную, чтобы противоречить царю в весьма важных реформах). Вопрос стоял не о будущем, а о прошлом.

Злорадствуя над нестроениями западной церкви, еще до Лютерова раскола знававшей двух и трех пап единовременно, грамотные православные стремились избегнуть неудобного сознания, что и Святая Русь не была девственна в этом смысле. Посему один из пары одновременно возникавших митрополитов обязательно клеймился как «злой еретик» — и соответственно вовсе не «наш» архиерей. Даже в Смуту законно поставленный патриарх Гермоген счел необходимым выступить против клятвопреступления совместно с законно смещенным экс–патриархом Иовом. Понятно, что положение патриархов, взошедших на престол в тени заточенного, но не смирившегося с неправедными действиями светской власти Никона, вызывало большое смущение церковных историков и столетия спустя.