Мэгги Стивотер - Вечность

• Название: Вечность
• Автор: Мэгги Стивотер
• Жанр: Любовно-фантастические романы
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-54592-6

Сэм, юноша-оборотень, в которого влюблена Грейс, становится человеком. Зато сама Грейс превращается в волка-оборотня и уходит в лес. Коул Сен-Клер, рок-звезда и вундеркинд с задатками гениального ученого, пытается найти способ вернуть ей человеческий облик, но времени у него в обрез. Дело в том, что в окрестностях Мерси-Фоллз найдена загрызенная волками девушка и жители городка требуют от властей истребить опасную волчью стаю. Теперь вопрос только в том, кто достигнет своей цели раньше — Сен-Клер или жители Мерси-Фоллз.

Книги Мэгги Стивотер обрели читательское признание и стали бестселлерами во многих странах мира!

---

— Ну? — поторопил меня Коул.

Я прекратил играть на гитаре.

— Что — ну?

Коул приподнялся и оперся на руки, продолжая смотреть в небо. Он запел, совершенно не стесняясь но, разумеется, с чего ему было стесняться? Я был аудиторией на две тысячи человек меньшей, чем та, к которой он привык.

— «Есть тысяча способов сказать "прощай". Есть тысяча способов дать волю слезам».

Я паял аккорд ля минор, с которого начиналась песни, и Коул сокрушенно улыбнулся, поняв, что сфальшивил. Я снова взял тот же самый аккорд, но только на этот раз запел, и тоже без всякого стеснения. Коул уже слышал мою запись в машине и потому не мог разочароваться.

Есть тысяча способов сказать «прощай».
Есть тысяча способов дать волю слезам.
Есть тысяча способов повесить шляпу на крюк, перед тем как выйти за дверь.
И вот говорю я: «Прощай, прощай».
Я кричу во весь голос это «прощай».
Потому что, когда обрету голос вновь, могу позабыть все слова.

Пока я тянул «прощай-прощай-прощай», Коул запел гармонии, которые я записал на своем диске. Гитара была немного расстроена — вторая струна, вечно с ней проблемы, — да и мы оба тоже слегка не в голосе, но это не портило ощущения расслабленности и возникшей между нами связи.

Как будто изношенный канат протянулся через разделявшую нас пропасть. Его прочности не хватило бы для преодоления бездны, но зато мне удалось понять, что пропасть эта не настолько широка, как я считал поначалу.

Под конец разошедшийся Коул принялся изображать шум толпы фанатов. Потом вдруг резко умолк и взглянул на меня, склонив голову набок. Он явно к чему-то прислушивался, глаза его сузились.

Потом и я услышал их.

Вдали выли волки. Их приглушенные голоса сливались в стройный хор, лишь на миг сбиваясь, прежде чем снова вернуться к гармонии. Сегодня их песнь была тревожной, но прекрасной — как будто они, как и все мы, ждали непонятно чего.

Коул все еще смотрел на меня.

— Это их вариация песни, — произнес я.

— Доработка не помешала бы, — отозвался Коул и взглянул на мою гитару. — Впрочем, и так тоже неплохо.

Мы сидели молча, слушая волчий вой, перемежаемый раскатами грома. Я пытался различить в общем хоре голос Грейс, но слышал лишь, как перекликались волки, знакомые мне с детства. Я напомнил себе, что сегодня уже слышал ее настоящий голос по телефону. Ничего страшного, что в этом хоре ее нет.

— Только дождя нам и не хватало, — сказал Коул.

Я нахмурился.

— Возвращаемся обратно в барак. — Коул щелчком смахнул с плеча невидимую букашку и встал с пня. Он сунул большие пальцы рук в задние карманы джинсов и оглянулся в сторону леса. — Когда мы были и Нью-Йорке, Виктор…

Оп запнулся. В доме трезвонил телефон. Я дал себе мысленный зарок расспросить его о Нью-Йорке, но когда добрался до телефона, оказалось, это Изабел. Она сообщила, что волки загрызли какую-то девушку, не Грейс, но все равно нужно включить телевизор.

Я включил его, и мы с Коулом застыли перед экраном. Ом стоял, скрестив на груди руки, а я принялся переключаться с канала на канал.

Волки были во всех новостях. Когда-то давно в Морей-Фоллз волки загрызли девушку. Тогда в прессе об этом упомянули мимоходом. Преподносилось это как несчастный случай.

Теперь, десять лет спустя, когда погибла другая девушка, об этом трубили по всем каналам.

Звучало слово «истребление».

15 ГРЕЙС

Это был кошмар.

Со всех сторон меня окружала непроницаемая чернота. Не населенная силуэтами чернота моей комнаты по ночам, а абсолютная, непроглядная чернота места, куда не проникает свет. На голую кожу текла вода: стегали колючие дождевые струи и падали тяжелые капли, срывавшиеся откуда-то сверху.

Я была человеком.

И понятия не имела, где нахожусь.

Внезапно темнота взорвалась ослепительным светом. Скорчившаяся и дрожащая, я успела разглядеть змеистую рогатину молнии, пополам расколовшую небо над черными ветвями деревьев в вышине, собственные мокрые и грязные пальцы, растопыренные перед лицом, и фиолетовые призраки древесных стволов повсюду вокруг.

И снова воцарилась чернота.

Я ждала. Я знала, что это произойдет, но все равно оказалась не готова, когда…

Удар грома прозвучал так, будто исходил откуда-то изнутри меня. Бабахнуло с такой силой, что я зажала уши ладонями и втянула голову в плечи, прежде чем разум успел возобладать над страхом. Это просто гром. Он ничего мне не сделает.

И все равно сердце грохотало в ушах.

Я распрямилась в этой черноте — темно было просто до боли — и обхватила себя руками. Каждая клеточка моего тела гнала меня на поиски укрытия, места, где было бы безопасно.

И снова молния.

Вспыхнувшее фиолетовое небо, узловатые ветки и чьи-то глаза.

И затаила дыхание.

Снова вернулась тьма.

Чернота.

Я закрыла глаза, но увиденное уже ослепительным негативом отпечаталось в мозгу: крупный зверь всего в нескольких шагах. Устремленный на меня взгляд немигающих глаз.

Все волоски на моих руках медленно встали дыбом, безмолвно предупреждая об опасности. Внезапно я снова превратилась в одиннадцатилетнюю девочку, сидящую на качелях с книжкой. Я подняла голову от книги и увидела глаза — а в следующий миг меня уже стащили с качелей.

И снова оглушительный удар грома.

Я вслушивалась, пытаясь уловить волчью поступь.

Мир вновь озарила молния. Двухсекундная вспышка — и я их увидела. Глаза, бесцветные, сверкающие отраженным светом. Волчица. В трех ярдах от меня.

Это была Шелби.

Мир погрузился во тьму.

Я бросилась бежать.

16 СЭМ

Я проснулся.

Поморгал, на миг озадаченный полной иллюминацией посреди ночи. Мало-помалу в голове прояснилось, и я вспомнил, что сам не стал выключать свет в комнате: думал, не засну.

Однако же заснул — и теперь спросонья щурился на настольную лампу, отбрасывавшую косые тени. Блокнот, который я положил на грудь, съехал, строчки внутри плясали. Под потолком исступленно кружили на своих нитках бумажные журавлики, подхваченные потоками теплого воздуха из вентиляционных отверстий. Казалось, им отчаянно хочется вырваться из своих маленьких орбит.

Когда стало понятно, что заснуть снова уже не удастся, я высунул ногу из-под одеяла и большим пальцем включил проигрыватель дисков на столике в изножье кровати. Из динамиков полился гитарный перебор. Биение сердца эхом повторяло каждую ноту. Вот так же без сна я лежал до Грейс, когда еще жил в доме с Беком и остальными. Тогда популяция бумажных воспоминаний в журавлином обличье не грозила еще перерасти свой ареал обитания: моя жизнь медленно, но верно близилась к завершению, к тому дню, когда мне предстояло навеки перебраться в лес. Я в то время подолгу не мог заснуть, не помня себя от тоски.

Только тогда тоска была абстрактной. Мне хотелось того, что было для меня недостижимо: жизни после сентября, жизни после двадцати, жизни, в которой я больше времени был бы Сэмом, а не волком.

Теперь же предметом моей тоски было не воображаемое будущее, но конкретное воспоминание: и сижу в кожаном кресле в кабинете дома у Брисбенов с романом «Дитя человеческое»[4], а Грейс за письменным столом делает домашнее задание, задумчиво покусывая колпачок ручки. Мы молчим, потому что в словах нет никакой необходимости, я слегка разомлел от уютного запаха выделанной кожи, сопения Грейс и скрипа ее стула. Негромко играет радио: сорок хитов поп-музыки, которые сливаются с фоном, пока Грейс не начинает фальшиво подтягивать припев.

Скоро заниматься ей надоедает, и она забирается ко мне в кресло.

— Подвинься, — велит она мне, хотя двигаться некуда, и щиплет за бок, пытаясь втиснуться рядом.

Я возмущаюсь.

— Прости, я не хотела сделать тебе больно, — шепчет она прямо мне в ухо, но поверить в искренность этого извинения трудно, потому что, когда просят прощения от всего сердца, обычно не кусаются.

Я награждаю ее щипком в ответ, и она, рассмеявшись, утыкается носом мне в ключицу. Ее рука протискивается между спинкой кресла и моей спиной и добирается до лопаток. Я делаю вид, что читаю, а она делает вид, что дремлет у меня на груди, хотя на самом деле исподтишка щиплет за лопатку, а я щекочу ее свободной рукой, и в конце концов она хохочет и мы принимаемся безостановочно целоваться.

Нет вкуса изумительней, чем вкус чьего-то смеха на твоих губах.

Вскоре Грейс засыпает у меня на груди по-настоящему. Я пытаюсь последовать ее примеру, но безуспешно. Тогда я снова берусь за книжку и, поглаживая Грейс по голове, начинаю читать под аккомпанемент ее мерного дыхания. Теплая тяжесть ее тела пригвождает к земле разбегающиеся мысли, и в тот миг я чувствую себя нужным как никогда.