Андрей Кураев - ПЕРЕСТРОЙКА В ЦЕРКОВЬ

• Название: ПЕРЕСТРОЙКА В ЦЕРКОВЬ
• Автор: Андрей Кураев
• Жанр: Религиоведение

Слово «миссионер» привычно уже относить к католикам или протестантам, американцам или корейцам. Но вот перед нами книга, написанная миссионером Русской Православной Церкви. И это книга не о том, что было в былые века, а о том, как сегодня вести разговор о вере с тем, кто уже готов спрашивать о ней, но еще не готов с ней согласиться. И это книга не о чужих победах или поражениях, а о своих.

Ее автор — профессор Московской Духовной Академии, который чаще читает лекции не в ней, а в светских университетах (в год с лекциями он посещает по сто городов мира). Его книги уже перевалили рубеж миллиона экземпляров и переведены на многие языки.

Несмотря на то, что автор эту книгу адресует в первую очередь своим студентам (семинаристам), ее сюжеты интересны для самых разных людей. Ведь речь идет о том, как мы слышим или не слышим друг друга. Каждый из нас хотя бы иногда — «миссионер».

Так как же сделать свои взгляды понятными для человека, который заведомо их не разделяет? Крупица двухтысячелетнего христианского миссионерского эксперимента отразилась в этой книге.

По благословению Архиепископа Костромского и Галичского Александра, Председателя Отдела по делам молодежи Русской Православной Церкви

---

Кстати, и когда речь идет о вхождении в церковную жизнь, полезно осаживать человека на самом пороге[949]. Не столько подталкивать к крещению, сколько удерживать от него. Ты всерьез понимаешь, куда ты пришел и зачем? Ты понимаешь, что в твоей жизни должен произойти перелом? Что это нельзя делать между делом? Ты знаешь, как твоя жизнь изменится, если ты станешь христианином? Ты готов вынести эти изменения? Не столько веры надо сегодня требовать от человека, сколько осознанности его веры.

— Как человек может идти к обретению веры?

— Первый шаг рождающейся веры — это отражение реальности. Слово «отражение» я употребляю в данном случае в военном смысле этого слова, как отражают атаку. Я не хочу знака равенства между «привычным» и «бытием». Я не хочу, чтобы вот то, что сейчас навязано моим глазам и чувствам, что для меня привычно — чтобы оно было всегдашним и единственным. Это не должно быть всей правдой.

Есть удивительное стихотворение Александра Зиновьева, — «Молитва верующего безбожника» (Кстати говоря, у меня есть мечта — издать антологию «Молитвы советскихатеистов», советских поэтов. Там будет место и для «Молитв» Булата Окуджавы, и Высоцкого, Евтушенко, и многих-многих других). Так вот, у Зиновьева были такие строчки:

Установлено фазотронами

В лабораториях и кабинетах:

Хромосомами и электронами мир заполнен —

Тебя в нем нет.

Коли нет, так нет, ну и что же, Пережиток, поповская муть, Только я умоляю: «Боже, Для меня ты немножко будь!».

Я помню рассказ одной девушки. Сама родом из советской интеллигентноневерующей семьи, она как-то встретила верующую сверстницу. Обменялись телефонами. Из вежливости — у нее и в мысли не было интересоваться вопросами религии… Но всю следующую ночь эта девушка не могла уснуть, потому что ее неотвязно мучила одна мысль: «Если я сейчас не позвоню своей новой знакомой, в моей жизни больше никогда ничего не произойдет».

Современному человеку уже трудно понять всю убедительность этого кошмара эпохи развитого социализма… Когда всё по пятилеткам, всё по плану. Жизнь просматривалась вся, вплоть до могилы: когда ты окончишь университет — куда тебя распределят — какая у тебя будет зарплата через 5 лет — какая у тебя будет квартира через 15 лет — какой медалью тебя наградят в 55 лет — какой будет твоя пенсия — на каком кладбище тебя похоронят… Все было ясно в плановой экономике вплоть до типового могильного памятника. И берет оторопь: неужели всё, колея проложена, красные флажки расставлены, и свернуть никуда не дано…

И от этой распланированной ясности девчонке стало тошно, она захотела впустить в свою жизнь что-то новое. И среди ночи она позвонила своей странной знакомой. И через полгода крестилась сама…

Вот почему для многих людей в те брежневские годы поворот взгляда, думающего, задающего вопросы, а затем и головы и судьбы в сторону религии — это был поиск кислорода. Это был — Выход. Исход.

Так вот первый шаг к вере — «не хочу!». Не позволю себе превратиться в «совокупность общественных отношений»!

Второй шаг веры — понуждение себя к пониманию еще чужой, еще не моей веры. Какой-то смысл там, для них и у них — все же есть…

Третий шаг — пробуждение желания: чтобы та «заграница», та, чужая, вера стала бы моей. Это желание находится в эту пору еще в разладе с разумом: он твердит, что граница между мирами веры и неверия непереходима.

Четвертый шаг веры — вновь волюнтаризм (ибо именно шаг, поступок) — «я хочу, чтобы было иначе. Мне нужно, чтобы Небо — было!». Здесь именно не уму, но воле дано решать, что есть, а чего нет.

А дальше — уже не психология, а онтология. Чудо, которого может и не быть, несмотря на все усилия человеческой воли. Миссионер может быть спутником и помощником только на первых трех шагах.

Могу посоветовать молитву (она может быть и первой, начальной, робкой, но она же может быть и умудрённейшей):

«Господи! Не знаю, чего мне просить у Тебя. Ты один ведаешь, что мне потребно. Ты любишь меня паче, нежели я умею любить Тебя. Отче, даждь рабу Твоему, чего я сам и просить не умею. Не дерзаю просить ни креста, ни утешения, только предстою пред Тобою. Сердце мое отверсто, ты зриши нужды, которых я не зрю. Зри и сотвори со мною по милости Твоей, порази и исцели, низложи и подыми меня. Научи меня молиться и Сам во мне молись. Аминь».

Эта молитва была составлена святителем московским митрополитом Филаретом (Дроздовым) в XIX столетии.

— Кого можно назвать религиозным человеком?

— Религиозным может считаться человек, который в своей жизни сделал хотя бы один поступок по религиозным соображениям. Не по моральным принципам, а именно ради Бога. Скажем, стоял на пороге совершения какой-то подлости и остановился только потому, что вспомнил, что Бог этого не велит. Если хотя бы однажды такой поступок был в жизни человека, значит, религиозная тематика вошла в его жизнь.

Православный же человек — это тот, кто судит себя по заповедям Евангелия и Церкви. Он, может быть, не всегда их исполняет — наверное, на свете нет ни одного человека, который бы эти заповеди во всех подробностях исполнял бы в каждой жизненной ситуации. Но если человек, согрешив, понимает, что он согрешил, а не оправдывает себя («это, мол, все делают, это нормально, это современно») — вот в этом случае это православный человек. Он смотрит на себя глазами Православия.

— Чем отличается жизнь верующего человека от жизни того, кто по каким-то причинам не нашел пути к Богу?

— Мир, в котором живет верующий человек, отличается от мира неверующего как мир человека, у которого есть цветное видение, от мира человека, видящего все в черно-белых тонах. Все дело в том, что для верующего человека любое событие, происходящее с ним, не равно себе самому. Все, что происходит в его жизни и вокруг него, это некая книга откровений — с осознанным, осмысленным сюжетом. Мир перестает быть случайным награмождением событий, случайной игрой социальных или иных атомов. Сквозь него начинает проглядывать замысел. Замысел, который надо стремиться осознать, понять.

К этому опознанию и стремится верующий человек. Не случайно первая заповедь, которую получил Адам, гласила: «Назови имена животных». Такова вообще задача религии — назвать, наименовать, то есть — очеловечить мир, который встречает человека. Человек очеловечивает мир тем, что видит в нем свои, человеческие смыслы, узнает в нем себя самого, видит свои интересы, дает всему свои имена. Мир перестает быть безымянным, равнодушным, когда в него внесены человеческие ориентиры. И тогда поток жизни, который проносится мимо нас, соотносится с нами. Религия — это дерзкая попытка считать всю Вселенную значимой для человека.

— Зачем нужно креститься?

— Чтобы умереть. Я считаю, что креститься взрослый человек может только тогда, когда он смертельно надоел самому себе. Крещение — это вопль к Богу: Господи, ну можно я стану другим, я устал от себя самого. Дай мне возможность быть другим.

Крещение — это смерть во Христе и воскресение в Нём. У язычников есть идея переселения душ, когда душа переселяется в разные тела. В Православии наоборот — в одном и том же теле может жить много душ. У Николая Гумилева есть замечательные строки:

Только змеи сбрасывают кожу, Мы меняем души, не тела.

Крещение — это покаянное обновление, покаянный кризис, когда человек износил свою прежнюю душу и мечтает о том, чтобы Господь даровал ему обновлённую совесть. В церковнославянском переводе послания апостола Петра так говорится: «Крещение же есть испрошение у Бога совести благи». Заметьте, не обещание Богу доброй совести, а испрошение у Бога «совести благи». С точки зрения протестантов — это я Богу обещаю: «я перед лицом своих товарищей обещаю и клянусь жить, учиться и бороться, как завещал великий» Христос (клятва юного христианина). А в церковнославянском переводе и в греческом оригинале смысл другой — это я прошу у Бога, чтобы Он дал мне новую совесть. Но человек, который ещё не начал тяготиться самим собой, которому и со своей старой совестью хорошо, никогда не поймёт, от чего спасает Евангелие.

— Христос был православным или католиком?

— Христос подарил людям такой опыт, который наиболее адекватно был осмыслен именно в православии.

— Что такое миссионерство?

— Если спросить церковных людей, как они пришли к вере, то большинство после небольшого раздумья скажет «Не знаю… Господь привел». Очень мало кто испытал на себе прилагаемое к нему постороннее и сознательное миссионерское православное усилие. Мало кто может сказать — мой путь к вере начался с того, что священник (не мама и не муж, не сестра и не бабушка) вошел в наш класс и стал рассказывать о православии.

При исследовании истории христианской миссии «нужно остерегаться того заблуждения, что каждый, переходивший в христианство, приобретаем был посредством полной в своих существенных чертах миссионерской проповеди. Источники, насколько они объясняют нам дело, рисуют совсем другую картину — и притом за всю доконстантиновскую эпоху. В бесчисленных случаях то, что вызывало решение, было лишь лучом света: один приобретался посредством Ветхого Завета, другой — заклинателями демонов, третий — чистотой христианской жизни, иной — монотеизмом или надеждой на вечную жизнь, глубиной умозрения или социальным положением, какое он получал. Но наиболее часто один верующий возбуждал другого, как пророк помазывает пророка; пример — не только мученики, — но и личное осуществление христианской жизни порождало подражание. Полное знание христианского учения, которое еще во Il в. уподоблялось мягкому воску, было принадлежностью еще весьма немногих: «Idiatae, quarum semper major pars est», — говорил Тертуллиан ('невежи, составляющие всегда большую часть", и Ипполит жалуется на невежество епископов; также и знание Священного Писания оставалось преимуществом немногих, столь сложным и трудным для понимания казалось это… Самыми многочисленными и наиболее успешными миссионерами были не уполномоченные учителя, а сами христиане, насколько они оказывались верными и твердыми. Как мало мы слышим о результатах первых и как много о действиях последних!»[950].