Наталия Ломовская - Участь Кассандры

• Название: Участь Кассандры
• Автор: Наталия Ломовская
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-54699-2

Елена родилась с великим даром – она умела видеть будущее. Но знание не принесло девушке счастья, и тогда сердце ее ожесточилось. Шли годы, и Елена получила то, к чему стремилась. Власть, богатство, любовь… но только не счастье – оно осталось где-то на дне пыльного ящика… И тут судьба нанесла новый удар. Елена знает, что смерть взглянет на нее глазами ее собственной внучки. Но провидица сделает всё, чтобы этого никогда не случилось.

---

Я, вконец испуганная, уцепила его под руку, и мы пошли к издательству церемонно, как к алтарю.

– У вас на щеке роза, – сказал, наклоняясь ко мне, мой странный спутник. – Это метафизический знак, данный мне стихиями. Я понял их намек.

Я не нашлась что ответить и отрезок пути мы прошли молча. В холле Дандан, не глядя на меня, отвлекшись, очевидно, на другие мысли, сухо сказал:

– Пиджачок позволите?

И исчез, как испарился.

День пролетел очень быстро. Я, кажется, пропустила кучу ошибок в рукописи, пришедшей мне на редактирование, но сама наделала еще больше глупостей. Сделала комплимент особо бездарному, скучному автору, отчего он зацвел и пригласил меня в ресторан; старшую машинистку в глаза назвала Суматохой Моисеевной; зачем-то пошла курить с Зоечкой. Курила я первый раз в жизни, сначала зажгла папироску не с того конца, у нее оказался отвратительный едкий вкус, потом у меня закружилась голова… Сколько мучений – только для того, чтобы поторчать на лестнице подольше, чтобы, быть может, увидеть его еще раз…

Я знала, что зря торчу на сквозняке с чадящей папиросой. Я знала, что увижу, непременно увижу Арсения снова – может быть, даже сегодня. Я знала, что понравилась ему, знала, что он понравился мне. Я знала, что он может меня погубить… Потому что со мной был мой чудесный дар, потому что я знала и другое – кто такой этот Арсений Дандан.

Он был редактором детского журнала «Капризуля» и самым большим чудаком на свете. Он менял псевдонимы и маски, выдумывал себе биографию, неутомимо мистифицировал друзей и знакомых; он играл на валторне и фисгармонии, пел, чудесно бил чечетку, рисовал, артистически читал свои и чужие стихи, непревзойденно играл на бильярде. Он ходил на руках по перилам балкона на последнем этаже Дома книги и гордо шагал по Невскому в наряде фантасмагорического бродяги. Он писал стихи и прозу, изобретал игры, философские концепции и комедийные репризы для цирка. Изображал муху в раздумье и собственного несуществующего брата, приват-доцента Петербургского университета, сноба и брюзгу. Он читал стихи с эстрады, напялив на голову колпак для чайника и вставив монокль в виде огромного выпученного глаза… В его квартире, изрисованной с пола до потолка стихами и афоризмами, проходили самые известные литературно-музыкальные вечера.

Дандан был изыскан, непосредственен и свеж, как артишок на деревенском огороде. Он любил хорошую одежду, душистый табак, красивых женщин. А над ним сгущались тучи, в критике его именовали «реакционным жонглером». Но его книги каким-то чудом продолжали издаваться. Его уже раз арестовывали – и всю редакцию его журнала, за компанию! Но донос признали ложным, их всех выпустили. И это тоже было чудо. Рассказывали, что жена Дандана, пока он был арестован, успела разойтись с ним, выйти замуж за другого и уехать в другой город. Он очень смеялся, узнав об этом…

Арсению Дандану суждено было полюбить меня, мне – полюбить и погубить его, чтобы не погибнуть самой.

В пять часов вечера, когда я аккуратной стопочкой сложила рукописи, прибрала свой стол и, вздохнув, уставилась в окно, соображая, как бы поскорее добраться до дома, в дверь тихонько постучали. Меня это насторожило, церемонии не были приняты в издательстве, если дверь не заперта, – входили без стука. И потом, этот дробный, но уверенный цокоток, эта загадочная физиономия двери – знаю, мол, да не скажу…

– Оите! – крикнула я ватными губами.

Конечно, это был он, Дандан. Моя судьба пожаловала за мной. В темно-синем своем костюме, судьба несла через локоть нежно-голубой плащ.

– Я за вами. Не думали же вы, что я оставлю ваш юный организм на жестокое замерзание? Пожалуйте одеваться. Вот плащ.

Вздрагивая, как от холода, я надела плащ, подошедший мне по размеру, оказавшийся по виду и на ощупь очень дорогой вещью.

– Откуда? – прошептала я, затягивая поясок.

– Из самого Парижа, – важно кивнул Дандан. – Протелефонировал утром нашему дипломату, сказал ваш номер, просил подобрать стоящую вещь. Вот только что сбросили с аэроплана. Представьте, плащик чуть было не свалился в Неву! Быть бы тогда международному скандалу.

– Неужели? – бормотала я, краснея, как гимназистка.

– Да вот вам масонский знак! – И Арсений крутил рукой у виска.

В тот вечер он привез меня к себе. Народная молва врала – не красовалось на стенах афоризмов и стихов, но квартира была обставлена и в самом деле причудливо. Разнокалиберная мебель, собранная с бору по сосенке, – дубовый стол красного дерева соседствовал с деревянным канцелярским диванчиком, над мещанской семейкой слонов, неизвестно как приблудившихся в дом к поэту, висели на стене серебряные часы луковичкой, а под ними пришпилена была к обоям рукописная табличка: «Эти часы имеют особое сверхлогическое значение». Но какое именно – этого Арсений объяснить не смог. Мы выпили чаю с фигурными пряниками, каких отродясь не водилось в Петербурге.

– А я нашел, – хвастался Дандан. – В одном киоске, у меня продавщица знакомая есть. Вот петух, вот котейко, вот барыня, медведя оседлала, на блядки поехала. А вот и кавалер в шляпе, при сапогах, бруки-галифе пузырем, усы врастопырку…

Я смеялась, как никогда в жизни; я конфузилась его непристойных словечек и пугалась прозрачных намеков…

В тот вечер я стала его женой.

– Это всегда так – хочешь девку соблазнить, корми ее медовыми пряниками, мятными жамками. В другой раз еще подсолнушков жареных принесу, будешь лузгать в минуты страсти упоенной…

Его легкие, точные прикосновения, небрежные ласки и экстравагантные комплименты доводили меня до нежной горячки. С ним я встретила любовь, изведала страсть, узнала – что может сделать мужчина для женщины, в какую бездну уронить ее, на какие вершины вознести. О безднах я уже знала кое-что, но ослепительно сияющую вершину увидела впервые…

Он ни разу не сказал, что любит меня, что я дорога ему. Но он не расставался со мной, водил в гости к своим друзьям-чудакам, баюкал на руках в полночь и любил расчесывать мне волосы, украшать их бумажными цветами, бусами, какими-то разноцветными перьями. Такой чепухи много хранилось у него в огромной шкатулке, вперемешку с действительно ценными вещицами – старинное гранатовое ожерелье, золотая солонка фабрики Сазикова, облепленный какой-то пылью перстенек… Когда я стерла с него липкую грязь, острый лучик уколол мне зрачок. Простая, даже грубоватая оправа держала маленький, чистейшей воды бриллиант.

– Это будет твое обручальное кольцо. Если ты хочешь.

Я хотела, хотела этого больше всего на свете, невзирая даже на то, что предупреждала ведь меня, затащив в темный угол между ванной и кухней, всеведущая Софья Валентиновна:

– Он очень мил. И так фантастичен… Так что я понимаю вас, моя дорогая. Мой покойный супруг Иван Иванович тоже был весьма эксцентричным субъектом… Но это чересчур, это прямой вызов. У него печатаются книги, у него хороший оклад, он главный редактор. Но не прельщайтесь, не прельщайтесь, деточка моя! Такая яркая жизнь не доводит до добра! Вот мой покойный Иван Иванович…

Иван Иванович, насколько я знала, был полнокровным, тишайшим фармацевтом и ухитрился в бурное время удостоить «кончины мирныя, непостыдныя» – умер от сердечного приступа прямо на ступенях своей аптеки. Как бы то ни было, предупреждения благонамеренной соседки не оказали на меня действия. Я расписалась с Арсением и переехала к нему. В ЗАГСе на банальный вопрос бойкой регистраторши он ответил, смиренно потупясь:

– Видите ли, дитя мое, я вам так отвечу. Раньше, заглядывая к себе в сердце, я видел только всякий хлам и мышиное кало. Теперь там живет эта женщина, поселилась, представьте, без ордера, и живет, сидит с ногами на диване, жрет мармелад. А я в свое сердце вынужден входить со стуком: «Вы позволите»? А она мне: «Пожалста-пожалста, только калоши снимите»! Должен же я как-то эту ситуацию разрешить? Женюсь, куда деваться!

«Дитя», на удивление кротко выслушав бредовую исповедь жениха, кивнула и расписала нас.

В нашем счастье было третье лицо. В кухне отдельной двухкомнатной квартиры Арсения жила Вава. Таким старорежимным прозвищем именовалась сухая, сморщенная, как черносливина, старушка. Кем она приходилась Дандану, я уяснить никак не могла. Была ли она его нянькой или принятой когда-то на службу и зажившейся кухаркой, или приходилась ему родственницей? Несмотря на свою внешнюю дряхлость, Вава бойко вела домашнее хозяйство, что было очень кстати – несмотря на высокий статус «редакторской жены», я не хотела оставлять службу в издательстве. Незаметно, как истинный домовой, она скользила по комнатам, смахивала пыль, мыла полы, стряпала, подавала, относила белье в прачечную. Впрочем, на улицу выходить не любила, предпочитала сидеть в кухне на своем топчанчике и, шустро побрякивая спицами, вязать толстый шерстяной носок. Вязала носки она очень быстро, и больше, кажется, ничего вязать не умела. У Арсения скопился целый склад этих незатейливых предметов туалета, он дарил их друзьям, хранил в них старинные елочные игрушки и затыкал щели в оконных рамах, но носки все продолжали прибывать.