Ирвин Ялом - Проблема Спинозы

• Название: Проблема Спинозы
• Автор: Ирвин Ялом
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-54398-4

Они жили в разное время. У них не могло быть ничего общего. Один был великим философом, другой — нацистским преступником. Но их судьбы удивительным образом переплелись. Новая книга знаменитого психотерапевта и беллетриста Ирвина Ялома представляет собой бесподобный синтез исторического и психологического романа.

Жизнеописания гения и злодея — Бенедикта Спинозы и Альфреда Розенберга, — интригующий сюжет, глубокое проникновение во внутренний мир героев, искусно выписанный антураж XVII и XX веков, безупречный слог автора делают «Проблему Спинозы» прекрасным подарком и тем. кто с нетерпением ждет каждую книгу Ялома, и тем, кому впервые предстоит насладиться его творчеством.

---

— Я последую вашему примеру, господин директор, и расскажу о своей родословной!

— Я-то лично проводил исследование генеалогии моей семьи за несколько столетий. А вы?

Альфред отрицательно качает головой.

— Вы знаете, как проводят такие исследования?

Снова отрицательный жест.

— В таком случае одной из ваших обязательных исследовательских работ перед выпуском будет выяснение генеалогических деталей, а затем — проведение изысканий по вашей собственной родословной.

— Одной из моих работ, господин директор?

— Да, потребуется выполнить два обязательных задания, чтобы снять любые мои сомнения относительно вашей готовности к получению аттестата, равно как и вашей пригодности к поступлению в Политехнический институт. После нашей сегодняшней беседы, мы — герр Шефер и я — примем решение относительно второго познавательного задания.

— Да, господин директор.

До Альфреда начинает доходить, насколько рискованно его положение.

— Скажите мне, Розенберг, — интересуется директор, — знали ли вы, что на митинге вчера вечером присутствовали евреи?

Альфред чуть заметно наклоняет голову. Эпштейн продолжает:

— А принимали ли вы во внимание их чувства и реакцию на ваши слова о том, что евреи недостойны учиться в этом училище?

— Я полагаю, что мой первейший долг — думать об отечестве и защищать чистоту нашей великой арийской расы, созидательной силы всей цивилизации.

— Розенберг, выборы закончились — избавьте меня от речей! Отвечайте на мой вопрос. Я спрашивал о чувствах евреев, бывших среди вашей аудитории.

— Я считаю, что, если мы не будем настороже, еврейская раса повергнет нас. Они слабы. Они — паразиты. Вечный враг! Антираса, противостоящая арийским ценностям и культуре!

Удивленные горячностью Альфреда, директор Эпштейн и герр Шефер обмениваются обеспокоенными взглядами. Директор решает копнуть поглубже.

— Кажется, вы желаете увильнуть от моего вопроса. Хорошо, я зайду с другой стороны. Значит, евреи — слабая, паразитическая, неполноценная жалкая раса?

Альфред согласно кивает.

— Так скажите же мне, Розенберг, каким образом может столь слабая раса быть угрозой нашей всемогущей арийской расе?

Пока Альфред пытается сформулировать ответ, Эпштейн продолжает допытываться:

— Скажите мне, Розенберг, вы изучали Дарвина в классе герра Шефера?

— Да, — отвечает Альфред, — в курсе истории у герра Шефера, а также у герра Вернера, в курсе биологии.

— И что вы помните из Дарвина?

— Я знаю об эволюции видов и о выживании наиболее приспособленных.

— Ах, да, наиболее приспособленные! И вы, конечно же, старательно читали Ветхий Завет на уроках закона Божия?

— Да, в курсе герра Мюллера.

— Тогда, Розенберг, давайте задумаемся о том факте, что почти все народы и культуры, описанные в Библии — а их были десятки, — вымерли. Так?

— Так, господин директор.

— Можете ли вы поименовать некоторые из этих народов?

У Альфреда пересыхает в горле.

— Финикийцы, моавитяне… еще идумеи… — Альфред бросает взгляд на герра Шефера, который одобрительно кивает головой в такт.

— Превосходно. Итак, все они вымерли и исчезли. Кроме евреев. Евреи выжили. Разве не сказал бы Дарвин, что евреи — самые приспособленные из всех? Вы следите за моей мыслью?

Ответ Альфреда быстр, как молния:

— Но не благодаря собственной силе! Они были паразитами и не давали арийской расе стать еще более приспособленной. Они выживают только за счет того, что сосут из нас силы, золото и блага.

— Ай-яй-яй, значит, они нечестно играют! — подхватывает директор Эпштейн. — То есть вы полагаете, что в великом плане природы правит честность. Иными словами, благородное животное в своей борьбе за выживание не должно использовать защитную окраску или охотничье подкрадывание? Странно! Что-то я ничего такого о честности в, дарвиновских, работах не припоминаю!

Альфред, озадаченный, сидит молча.

— Что ж, не будем об этом, — говорит директор. — Давайте рассмотрим другой момент. Вы, Розенберг, наверняка согласитесь, что еврейская раса производила на свет великих людей. Подумайте о Господе нашем Иисусе, который был урожденным евреем.

И вновь Альфред не медлит с ответом:

— Я читал, что Иисус был рожден в Галилее, а не в Иудее, где жили евреи. И пусть некоторые галилеяне со временем пришли к исповеданию иудаизма, у них не было ни единой капли крови сынов израильских.

— Что?! — Директор Эпштейн воздевает руки и, повернувшись к Шеферу, вопрошает: — Откуда берутся такие представления, герр Шефер? Будь на его месте взрослый, я спросил бы, что он накануне пил! Этому вы учите их в курсе истории?

Герр Шефер отрицательно качает головой и поворачивается к Альфреду:

— Где вы набрались этих идей? Вы говорите, что читали о них — но не в моем же классе! Что вы такое читаете, Розенберг?

— Благородную книгу, господин Шефер. «Основы девятнадцатого века»[11].

Герр Шефер хлопает себя по лбу и оседает в кресле.

— Это еще что такое? — осведомляется директор Эпштейн.

— Книга Хьюстона Стюарта Чемберлена, — отвечает герр Шефер. — Он англичанин, зять покойного Вагнера[12]. Пишет воображаемую историю, то есть историю, которую сочиняет на ходу, — он оборачивается к Альфреду. — Откуда вы взяли книгу Чемберлена?

— Я начал читать ее в доме моего дяди, а потом пошел в книжную лавку через улицу, чтобы купить эту книгу. У них ее не было, но они заказали для меня экземпляр. Я читал ее весь прошлый месяц.

— Какой энтузиазм! Я мог бы лишь пожелать, чтобы вы с таким же рвением относились к своим учебным текстам, — съязвил герр Шефер, широким жестом обводя уставленную полками с переплетенными в кожу книгами стену директорского кабинета. — Да что там, хоть бы и к одному учебнику!

— Герр Шефер, — окликнул его директор, — вы знакомы с работой этого… Чемберлена?

— Настолько, насколько стоит быть знакомым с любым псевдоисториком. Он — популяризатор Артура Гобино, французского расиста, чьи писания об изначальном превосходстве арийских рас повлияли на Вагнера. Оба, и Гобино, и Чемберлен, выдвигают экстравагантные утверждения о ведущей роли арийцев в великих цивилизациях, древнегреческой и римской…

— Они были великими! — внезапно перебивает Альфред. — Пока не смешались с неполноценными расами — с мерзкими евреями, с неграми, с азиатами. И тогда наступал закат каждой из этих цивилизаций.

И директор, и герр Шефер ошеломлены тем, что студент осмелился прервать их разговор. Директор с упреком глядит на герра Шефера, будто это он провинился.

Герр Шефер переводит стрелки на своего ученика:

— Вот бы он проявлял столько горячности в классе! — и поворачивается к Альфреду: — Сколько раз я говорил это вам, Розенберг? Вас, кажется, совсем не интересует ваше образование. Ведь сколько я пытался побудить вас к участию в наших чтениях! А сегодня — пожалуйста, так и пышете жаром из-за какой-то книжки! Как прикажете это понимать?

— Возможно, я просто никогда прежде не читал таких книг — книг, которые говорят правду о благородстве нашей расы, о том, что ученые ошибочно смотрели на историю как на прогресс человечества. А истина в том, что именно наша раса создала цивилизацию во всех великих империях! Не только в Греции и Риме, но также в Египте, Персии и даже в Индии. Каждая из этих империй рушилась только тогда, когда нашу расу загрязняли соседние неполноценные расы.

Альфред переводит взгляд на директора и говорит со всей возможной почтительностью:

— Если позволите, господин директор, это был ответ на ваш первый вопрос. Вот поэтому меня не беспокоят уязвленные чувства пары-тройки студентов-евреев — или славян, которые тоже неполноценны, но не так организованны, как евреи.

Директор Эпштейн и герр Шефер снова обмениваются взглядами, теперь уже по-настоящему встревоженные серьезностью возникшей проблемы. Перед ними больше не озорной мальчишка, не запальчивый подросток.

Директор говорит:

— Розенберг, пожалуйста, подождите снаружи. Нам нужно посовещаться наедине.

ГЛАВА 3. АМСТЕРДАМ, 1656 г

Йоденбреестраат[13] в сумерках перед шаббатом была запружена евреями. У каждого в руках был молитвенник и маленький бархатный мешочек с молитвенной накидкой. Все амстердамские сефарды[14] направлялись к синагоге — все, кроме одного. Заперев дверь своей лавки, Бенто постоял на пороге, долгим взглядом окинул поток собратьев-евреев, сделал глубокий вдох и нырнул в толпу, направляясь в противоположную сторону. Он избегал встречных взглядов и шептал сам себе утешения, чтобы унять уколы совести: «Никто ничего не замечает, всем все равно. Имеет значение чистая совесть, а не репутация. Я делал это уже много раз». Но мчащееся вскачь сердце было неуязвимо для жалкой шпажки логики. Тогда он попытался отгородиться от внешнего мира, погрузиться внутрь и отвлечь себя наблюдением за этой любопытной дуэлью между логикой и эмоциями — дуэлью, в которой логика всегда терпела поражение.