Майя Улановская - История одной семьи

• Название: История одной семьи
• Автор: Майя Улановская
• Издательство: Инапресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003

Для нее это «Дело» до сих пор не закрыто. При аресте им — членам «Союза борьбы за дело революции» — было от 16 до 21. Трое из них — Евгений Гуревич, Владлен Фурман и Борис Слуцкий — были расстреляны, остальные получили по 25 или 10 лет лагерей.

Свои воспоминания Майя Улановская начала писать в начале 70-х годов, в 1973 году они были опубликованы анонимно в «Вестнике РСХД» (Русского студенческого христианского движения). А в 1982 году в Нью-Йорке вышла книга «История одной семьи».

---

С нетерпением буду ждать письма Гали: «друзья моих друзей — мои друзья», и в данном случае даже много больше. К Сусанне я отношусь, как к своей дочке (надеюсь, ты не ревнуешь) и радуюсь, что не я один так чувствую. На днях к одному моему здешнему приятелю[180] приехала его дочка[181]. Она только что закончила 18-летний «курс наук» и, как водится, папаша устроил в её честь праздник. Я был очень тронут, когда он предложил первый тост «за милую дочку Александра Петровича и за всех оставшихся». Он сам — ветеран этих наук — 23 года «учился». Нет, доченька, я не чувствую себя отчуждённым среди окружающих. И тебе не советую.

Как хорошо, что у нас завязалась переписка на отвлеченные, философские темы. Упомянутый выше приятель рассказывал мне, как он во время перерыва в учебе, по пути домой, узнал тогдашний адрес своей дочки, где-то под Мариинском. Он прошагал 90 километров пешком и получил трёхчасовое свидание. Дочка удивлялась его бороде, он рассказывал ей какие-то глупые дорожные приключения, и они не заметили, как прошли эти 3 часа, не успев ничего важного сказать друг другу. У нас этого не будет, мы обо всём второстепенном договоримся в письмах перед свиданием. Мы — умные!

Теперь о Михайловском. Он ставит вопрос так: человек — самоцель. Он никому ничего не должен. Стремление к личному счастью не просто его безусловное право. В этот смысл его существования. Но в чем заключается это личное счастье? Еда, половая любовь, удобства жизни — это ещё не счастье, по крайней мере, не для всех людей. Он — индивидуальность, и стремится свою индивидуальность проявить, но проявить её может только в общественной деятельности, понимая эту деятельность широко. Какие тут возможны вариации, видно из твоего замечательно глубокого заявления: «В натуре человека жертвовать собой, для этого не надо быть Христом». Верно. И это нисколько не противоречит положению, что он, человек, никому ничего не должен. Но, конечно, это ничего общего не имеет с торгашеско-религиозной установкой: «Чти отца и мать свою, и долговечен будешь на земле», «Блаженны нищие духом, ибо они наследуют царство небесное», или «воссядут одесную отца своего» или как-нибудь иначе получат за рубль — два рубля (надеюсь, ты не думаешь, что я антирелигиозную пропаганду подпущаю — эту ошибку я больше не повторю, не по отношению к тебе).

Каюсь, я совершенно равнодушен к конкретным народам — еврейскому, русскому, украинскому и прочим. Народ для меня — это собирательное имя, противоположность угнетателям всех сортов и званий. Это объект моей «общественной деятельности». Наряду с очень умными замечаниями, ты иногда делаешь и не очень умные: «Беда, когда неуверен, что твоя жертва нужна». Дело не в твоей научной работе и её ценности. Может быть, она была и не очень ценной, но твоя жертва и страдания очень ценны и нужны (см. слова монтаньяра в «Трёх минутах» Л.Украинки[182]). И нужны именно народу.

Не беспокойся о пропавших деньгах[183]. Публика такая, что могла прихватить и их, но квитанцию к маминым часикам мне показывали. Так как меня полностью «раскулачили»[184], то деньги могли попасть не тем, а другим жуликам. Ну и чёрт с ними — ты всё-таки не пропала без них! Шубу и другие вещи я получил[185] и правильно сердился — их было много, и большей частью меня от них в дороге облегчили. Забудем об этом!!

Милая моя! Письма к тебе я имею обыкновение переписывать, иногда не один раз. Но сегодня у меня зверски дрожит рука, и я пишу, вернее, рисую это письмо уже часов пять. Поэтому оно такое путаное получилось. В другой раз постараюсь умнее написать. В другой раз я также коснусь других вопросов, затронутых тобою. Будь здорова, доченька, целую тебя крепко и также крепко жму руку другим своим дочкам. Привет от здешних моих приятелей. Твой папа.

23.11.55

Доченька!

С нетерпением, даже больше обычного, жду твоего очередного письма. По моим расчётам пора уже быть ответу от твоего начальства на просьбу о разрешении свидания. Между тем, с почтой, по-видимому, опять затор — Иринка в этом месяце ничего не прислала, и от мамы тоже давненько ничего нет.

Я тебе уже писал, что у одного здешнего моего приятеля гостит его дочка. Она, между прочим, большая любительница и ценитель стихов. Я дал ей прочесть твои «Сон» и «Родине», и они ей очень понравились. Узнав, что я тщетно ищу по магазинам Блока, чтобы переслать его тебе, она по памяти исписала много страниц стихами Блока, Есенина, Пастернака и других, и теперь я подумываю, как тебе их переслать или привезти с собою. Эта девушка некоторое время прожила вместе с Сусанной и её подружками. Это пополнило мои знания о твоих институтских делах и ходе экзаменов. «Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой».

После долгих поисков я достал «Вибрани» Леси Украинки. Искал я их для того, чтобы больше войти в курс интересов и вкусов своих дочек. Каюсь, подобно многим другим, я с некоторым пренебрежением относился к «национальным» литературам. Да и поэзия вообще, как ты знаешь, не по моей части, и поэтому я сначала рассеянно перелистывал эту книгу. Начал я с «Драматичних творiв», потому что о них ты мне писала. Без особого интереса прочёл «Осеннюю сказку», «В катакомбах» и ещё пару других, пока не дошёл до «На полi кровi». Эту штуку я прочёл два раза подряд. Замечательно сильная вещь! Если ты её не читала, настоятельно рекомендую прочесть. Просто непонятно, как она могла остаться незамеченной. Байрон, назло своим самодовольным и благочестивым соотечественникам, опоэтизировал Каина, первого братоубийцу, Гёте — Сатану-Мефистофеля. Сатане вообще повезло в мировой литературе. Но всё это — необычайные характеры, и именно поэтому они малопоучительны в обыденной жизни. Я не помню во всей мировой литературе ни одной попытки уклониться от традиционной евангельской трактовки Иуды, человека, который за тридцать сребреников продал своего учителя и Бога. И только Л.Украинке принадлежит образ этого презренного из презренных, злодея из злодеев, как обыкновенного, даже неплохого человека-«господаря». Он честно трудился над своей нивой и виноградником, полученными от отца, как тысячи других, не лучше и не хуже их. Его увлёк «учитель» и заставил раздать своё имущество нищей «голоте», которую он, как настоящий господарь, глубоко презирал, и самому стать нищим и прислуживать нищим. Он не понял «учителя» и вскоре разочаровался в нём. Остальное ѓже логично вытекало из предыдущего — он хотел снова стать хозяином. Сильная штука и даже очень страшная, но, в то же время, и утешительная: где они, эти настоящие злодеи? Их очень мало по сравнению с общим количеством действительных злодейств, совершаемых во всём мире ежечасно и ежеминутно глупыми или трусливыми людьми, твёрдо знающими, что добро и что — зло.

Мне очень понравилась «Лiсова пiсня», но мне непонятно, как это может нравиться христианам. Ведь все эти лешие, водяные, русалки — это почти полное изложение языческих славянских верований до появления христианства на Руси. Но всё же очень красиво, даже мне доступно.

Прилагаю первую посылку стихов. Получение подтверди, и я пошлю ещё. Хороши они или плохи — не берусь судить, тебе виднее. Прилагаю пока один листок и не переписываю, потому что скоро почта, и я боюсь опоздать.

Сожалею, что в той книге Украинки, которую я читаю, нет «Трёх минут», они меня заинтересовали.

Будь здорова, милая доченька, целую тебя крепко и жму руку другим. Твой папа.

2.12.55

Милая доченька!

Вчера отправил тебе ответ на твоё письмо от 11.11 из Заярска, и сегодня получил первое письмо из Тайшета от 21.11. На всякий случай, немедленно написал заявление начальнику 1-го отделения и опять приложил марку. Я надеюсь, что и твоего письменного сообщения о положительном ответе на твою просьбу будет достаточно, но — на всякий случай.

Увы, недостаток почтительности у тебя, видимо, наследственный, и на моей карьере он тоже отразился. Я и не подумаю упрекать тебя за это. Но надо помнить, что гнев и раздражительность — это далеко не одно и то же. Гнев — великое чувство, а раздражительность — только слабость. Сам я, к сожалению, не крепко разбирался в этих тонкостях, но тебе, на правах родителя, считаю нужным напомнить об этом. Не надо, доченька, размениваться на мелочи. Во всяком случае, ничто не должно помешать нашему свиданию, и меня очень трогает, что ты не забываешь об этом.

К двум предыдущим письмам я прилагал по два листка стихотворений Блока, Есенина и других. Сам я их не читал — не по коню корм. Но, зная твою любовь к поэзии, я старался. И вдруг читаю в твоем последнем письме, что после вторичного чтения Блока, у тебя впечатление «не то». Долго колебался, продолжать ли посылать, и решил всё же посылать: не понравится — выбросишь.

Насчёт поэзии мы как-нибудь договоримся, тем более, что этих стихов у меня не так много. Но ты также пишешь: «Как ни стараюсь, но всё никак не могу почувствовать интереса к Киевской Руси… в этой эпохе не вижу проявления интеллекта, духа». Но ведь ты дальше пишешь, что «вопрос о государстве тебя всегда интересовал». Меня — тоже. Этот вопрос имеет самое близкое отношение к современности, и очень важно решить, является ли государство неизменным следствием развития производительных сил, развития производства, или это более или менее побочный продукт определённых исторических условий, Я глубоко убежден, что в этом вопросе классики определенно «загибают». Впрочем, не только в этом. Что же касается «торговли и грабежей», то они были во все эпохи. Эпоха Возрождения — славная страница в истории человечества, но торговли и грабежа в ней более чем достаточно.