Майя Улановская - История одной семьи

• Название: История одной семьи
• Автор: Майя Улановская
• Издательство: Инапресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003

Для нее это «Дело» до сих пор не закрыто. При аресте им — членам «Союза борьбы за дело революции» — было от 16 до 21. Трое из них — Евгений Гуревич, Владлен Фурман и Борис Слуцкий — были расстреляны, остальные получили по 25 или 10 лет лагерей.

Свои воспоминания Майя Улановская начала писать в начале 70-х годов, в 1973 году они были опубликованы анонимно в «Вестнике РСХД» (Русского студенческого христианского движения). А в 1982 году в Нью-Йорке вышла книга «История одной семьи».

---

С Бабаханом связана ужасная история. Он, Алёша и ещё несколько бойцов возвращались из города в лес и, приближаясь к стоянке, увидели, что лежит раненый, а возле него сидит медсестра Маруся Кубанцева, и нет никаких постов. Бабахан говорит: «Вот черти! А если бы кто-нибудь сейчас напал? Давайте, мы их разыграем». Алёша ему: «Брось, это не шутки». «Почему? Пусть знают, как не выставлять постов!» И начал голосом, каким отдают команды: «Поручик такой-то, заходите слева…такой-то справа!» «Да что ты делаешь?!» А он продолжает. Те решили, что окружены белыми. Маруся бежала, раненый бежать не мог и застрелился.

Алёша считал Бабахана грязным, преступным типом, который и его самого чуть не угробил. Однако он ни разу не сделал попытки ему отомстить, более того — покрыл его во время расследования случая с раненым, подтвердив версию Бабахана, по которой тот в разговоре будто бы повысил голос, и раненому показалось, что их окружили белые. А дело было не так просто — Бабахан что-то имел против того парня и очевидно погубил его умышленно. Кстати, это был самый большой роман в жизни Маруси, из-за чего она потом так и осталась девушкой.

Перед разгромом Врангеля, когда Красная армия уже подходила к Перекопу и было ясно, что белые в Крыму обречены, группа офицеров во главе с капитаном Орловым вступила в переговоры с красными. Белые обещали устроить переворот, дать красным возможность войти в город без боя. Большевики согласились на переговоры и послали Алёшу в самое логово к белым. Так, считал Алёша, они всегда делали: посылали на опасные дела других, а себя берегли. Он вернулся от Орлова и доложил о своей встрече с ним. Заседали большевики во главе с Бабаханом и решили: сделать вид, что согласны на условия Орлова, а заняв город, с ним расправиться. Алёше дали директиву — продолжать переговоры. Но он, ко всеобщему удивлению, заявил: «Если мы принимаем условия, то должны их выполнить». Не помню, чем кончилось дело — то ли для переговоров послали другого, то ли изменилась ситуация на фронте. Но в 1926 году, выступая на многолюдном митинге в честь пятилетия освобождения Крыма, Бабахан остановился на эпизоде с Орловым и сказал: «И вот среди нас, в партизанской армии, нашлись такие, которые считали, что если мы обещаем белогвардейцу Орлову пощадить его и его офицеров, то должны своё обещание выполнить». Раздался громовой хохот: смеялись присутствовавшие на митинге комсомольцы. Алёша потом повторял: «Так воспитывается молодое поколение».

Его товарищ, анархист Сафьян, написал в 19-м году в харьковской анархистской газете «Набат» — после Гражданской войны ещё выходили анархистские газеты — об одном эпизоде, хорошо известном в Крыму. В разгар борьбы с белыми Алёша, Сафьян и третий подпольщик — Лука Луговик, ходили по улицам Симферополя, вооружённые до зубов: на каждого по два револьвера, у пояса гранаты. Они всегда ходили вместе и были известны шпикам. Голова каждого была высоко оценена белыми, но к ним боялись подойти. И вот однажды Лука и Сафьян пошли вдвоём, а Алёша должен был где-то с ними встретиться. И на центральной улице города, против контрразведки, возле штаба, где всегда полно военных, их схватили, подойдя сзади, так что они не успели выхватить оружие. В этот момент Алёша вышел из боковой улицы и увидел их, схваченных и окружённых. Стоя на углу, он стал стрелять из автоматического пистолета; белые решили, что стреляют несколько человек, растерялись, выпустили задержанных, и те начали отстреливаться. Они очень хорошо знали все проходные дворы города, и Лука бросился в ближайший двор спасаться. Тогда Алёша в первый раз своими глазами увидел, как убил человека. Лука бежал по двору зигзагами, а стражник стоял у калитки и держал на мушке калитку напротив, через которую Лука неизбежно должен был проскочить. Алёша застрелил стражника, и они ушли все трое. Потом в газетах писали, что у стражника были дети, и Алёша говорил, что, может быть, Лука и не стоил того, чтобы из-за него убивать человека.

Всем крымским, которые знали эту улицу в Симферополе, совершенно ясно, что повезло Алёше случайно, что никакого шанса у него не было. И поступок его считали безумием. Его спрашивали: «На что ты рассчитывал, что при этом думал?» «Ни о чём не думал. Просто сработал рефлекс. Я увидел, как тащат их, беспомощных, а у меня оружие…» Вспоминая этот эпизод, Алёша говорил: «Подвиги совершаются потому, что человек не успевает подумать, имеет ли смысл действовать».

Сафьян был исключительно смелым и презирал смерть. Вернее, он считал себя неуязвимым. Алёша говорил, что пошёл бы с ним на любое дело, потому что Сафьян никогда не оставит товарища в беде. А был он маленьким, рыженьким евреем, кличка его была Рыжий. Он безумно любил свою красавицу жену Лизу, польскую еврейку, которая стала его женой только из-за его легендарного имени. Она влюбилась в Алёшу и нисколько этого не скрывала. Алёша сам был к тому времени женат, и у него были старомодные предрассудки в отношении жены товарища. Он знал, что она для Рыжего — самое святое в жизни. К знаменитой анархистке, за которой числились потрясающие дела, он относился с почтением. И всё же не устоял, и для Рыжего это был конец. Жену свою он винить не мог, для него она осталась королевой, но с Алёшей они совершенно разошлись. Тем не менее, он рассказывал об эпизоде в Симферополе и написал о нём в газете.

Вскоре Сафьяна и ещё одного анархиста советское командование послало в Гуляй-Поле для переговоров с Махно, чтобы вызвать его на совместное выступление против Врангеля. Они пошли и исчезли, кто их убил — неизвестно, анархисты считали, что это сделали большевики.

Автор книги о крымском подполье Курган[9] рассказал о том, как Алёша с группой подпольщиков, переодетых в форму белых, явился в тюрьму с поддельной бумагой — якобы от белого командования — чтобы им выдали арестованных. В последний момент, когда тех уже вывели во двор и они смешались с пришедшими подпольщиками, что-то в мундире Алёши, изображавшего офицера, показалось начальнику тюрьмы подозрительным. Алёша оглушил начальника ударом рукоятки пистолета, и без единого выстрела они скрылись вместе с арестованными. Сам А.П. морщился, читая о том, каким брутальным воякой изобразил его Курган.

Но не только лихие подвиги вспоминаются при слове «Крым». После освобождения Крыма Алёша был свидетелем (не участником!) массовых расстрелов белых офицеров.

Раз он видел, как расстреливали группу офицеров, и один из них, уже немолодой, в чинах, когда пришла его очередь, попросил разрешения помолиться. Красноармейцы были настроены добродушно — уже стольких перестреляли, старый хрыч хочет помолиться, ладно! Стал на колени, начал бить поклоны и вдруг вскочил и побежал. Вероятно, далеко не ушёл, но попытался же!

На всю жизнь остались у Алёши воспоминания о зверствах, которым он был свидетель. И если он не согнулся под их тяжестью, то наверно потому, что и сам в любой момент мог погибнуть. Недаром так часто — с молодости и до последних дней — он пел старую песню:

Мы сами копали могилу свою,
Готова глубокая яма.
Пред нею стоим мы на самом краю,
Стреляйте вернее и прямо.

О том офицере Алёша рассказывал с восхищением. Говорил, что и он так же, до последнего момента, даже стоя у стенки, пытался бы спастись. Он и правда не раз спасался от смерти, благодаря своей ловкости и мгновенной реакции.

Спасало его и то, что он внушал людям полное доверие. Все любили его чудесную улыбку. Такая улыбка бывает только у человека, абсолютно уверенного в своей правоте. Он и был уверен — до 37-го года. И предельно, абсолютно честен.

* * *

Конец гражданской войны совпал с концом его юности. Ему предстояло прожить почти до 80-ти лет — необычно долгую жизнь для человека его поколения, его судьбы. Он успел в жизни много сделать, о многом передумать, оказать влияние на многих людей.

События, о которых рассказано дальше, связаны с его личностью. Книга посвящена памяти этого незаурядного человека.

Рассказ матери

1. В местечке

Моё детство прошло на Украине, в Бершади, местечке Каменец-Подольской губернии.

На двух параллельных главных улицах жили состоятельные евреи: там находился двухэтажный дом моего деда, раввина Нухима Фридганта, два посудных магазина Мейдманов, обувной магазин, шляпная мастерская и галантерейный магазин моей тётки Рухеле Колкер. Там же был дом небогатого, но учёного меламеда по фамилии Богомольный, который давал частные уроки детям из обеспеченных семей.

Даже на главных улицах местечка не было мостовых, весной и осенью стояла непролазная грязь, и высокие галоши заливало через край. Не видно было ни деревьев, ни цветов. В праздник Лаг-ба-омер евреи отправлялись на пикник за город. Шли мимо Долины и Ерушалимки — районов бедноты, мимо лачуг с земляными полами, но с геранью на подоконниках и вышитыми занавесками, вдоль каменной ограды, за которой виднелось именье разорившихся графов Потоцких, им когда-то принадлежало местечко. На окраине стояло новое здание сельского училища и почта. В этом районе жили директор училища, начальник почты, акцизный, пристав, урядник. Говорили они по-русски, и русский язык с самого детства казался мне очень красивым, потому что на нём говорили эти элегантные и просвещённые господа. Дальше начинались поля, лес, украинские сёла, откуда в базарные дни приезжали на подводах в местечко мужики.