Александр Андреев - Оккультисты Лубянки

• Название: Оккультисты Лубянки
• Автор: Александр Андреев
• Издательство: Издатель Быстров
• Жанр: Эзотерика
• Год: 2006
• ISBN: 5-9764-0023-Х

Два человека из разных миров сошлись на Лубянке, в учреждении с грозным наименованием НКВД, с одной целью: поставить научно-оккультные поиски на государственную основу — найти дорогу в Шамбалу, овладеть «древней наукой» и поставить ее на службу первому в мире государству рабочих и крестьян.

Первый — Глеб Бокий — стоял у истоков большевизма и в то же время был тайным оккультистом, крупным чекистом-контрразведчиком, организатором и руководителем будущего ФАПСИ и системы государственной тайны в СССР и одновременно членом засекреченного масонского сообщества. Второй — никому не известный, загадочный профессор-оккультист доктор Барченко. Они хотели восстановить связь времен. Они верили. Они мечтали основать социализм на принципах древнего буддизма. Но вместе с тысячами других ученых оказались не нужны власти. Так был создан миф о Шамбале, и Шамбала из Счастливой страны буддистов превратилась в зловеще-мрачную силу, представляющую прямую угрозу для великой советской империи.

---

Тем временем — во второй половине января — в Москву прибыли вызванные Барченко три «сотрудницы» (речь, по-видимому, идет о Марковой, Струтинской и его жене Ольге) и тут же оказались в бедственном положении из-за задержки выплаты обещанного им жалованья. «..Для содержания уже приехавших двенадцать дней назад сотрудниц мне пришлось заложить в ломбард все мои вещи, до последнего платья, обуви и обручальных колец, моих и жены, включительно», — в отчаянии писал Петрову Барченко. Не имея средств на проезд, в Петрограде был вынужден остаться главный помощник — А.А. Кондиайн, которому надлежало доставить в Москву лабораторное оборудование. «Поданные мною еще в декабре ранее утвержденные сметы на перевозку аппаратов и мои и моих сотрудников проезды, — объяснял А.В. Барченко, — по причинам также общего канцелярского характера, от Главнауки независящим и с нашей стороны непротестуемым, будут оплачены лишь на следующей неделе». Все эти задержки и проволочки вызывали естественную досаду у Барченко, который считал, что обнаруженная им натурфилософская система «ИМЕЕТ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ» и возможность ее изучения «дает в руки РУССКОЙ НАУКИ ПРАВО НА ОТКРЫТИЕ МИРОВОГО ЗНАЧЕНИЯ». А потому он настоятельно просил Петрова «назначить специальную комиссию для обсуждения вопроса, являются ли обнаруженные мною данные ДАЮЩИМИ ПРАВО НА ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ ВНИМАНИЕ и работа моя имеющей право на исключение ее из общих рамок канцелярского механизма».[199] То есть Барченко, очевидно, хотел, чтобы его работа получила приоритетный статус, по крайней мере в рамках Главнауки.

Отношение научных кругов Петрограда и Москвы к сголь необычным исследованиям Барченко, надо сказать, было неоднозначным. По свидетельству Э.М. Кондиайн, одни ученые, подобно физику А.К. Тимирязеву, восторженно заявляли, что «это революция в науке», другие, вроде непременного секретаря РАН С.Ф. Ольденбурга, были насгроены. скептически. Правда, критикуя Барченко на публике, тот же Ольденбург в кулуарах (если верить Э.М. Кондиайн) расточал ему комплименты и говорил: «Этого нельзя опубликовать». В самой же Главнауке A.B. Барченко пользовался активной поддержкой небольшой группы ученых во главе с Ф.Н. Петровым. Именно этим людям в первую очередь Барченко и изложил принципы своих новаторских исследований (основы «синтетического метода») осенью 1923 г. в ходе вечерних «семинаров», которые периодически устраивались на московской квартире Петрова. Так, мы знаем, что на одной из таких встреч, состоявшейся 17 ноября, с докладами выступили Барченко и глава мироведов Н.А. Морозов.[200]

И все же, несмотря на эту поддержку, весной 1924 г. у Барченко произошел крупный конфликт на идейной почве с непосредственно курировавшим работу научным отделом Главнауки. О принципиальных разногласиях с руководителем этого отдела А.П. Пинкевичем Барченко поведал в довольно откровенном и резком по тону письме Ф.Н. Петрову в конце мая 1924 г. В нем, в частности, говорилось:

«Высказанные в Вашем присутствии заведующим Научным Отделом положения, в том числе признание, что «уже намечена жестокая борьба с математиками и аксиоматикой во всех ее видах», что исходная база Научного Отдела: «ВСЕ, В ТОМ ЧИСЛЕ И КОСМИЧЕСКИЕ ЗАКОНЫ, МЕНЯЮТСЯ», совершенно исключают для меня возможность научно работать в контакте, тем более под руководством Научного Отдела. Для меня обязательно положение: «Диалектические моменты, в том числе революции, суть неизбежный обязательный фактор развития мирового процесса, ПОДЧИНЕННОГО ОПРЕДЕЛЕННОЙ РИТМИКЕ.

Смелое выплескивание из ведра Мировой Закономерности, предпринимаемое Научным Отделом, занимающим вполне почетное место, но на космической пылинке диаметром в 12 000 километров, представляется мне занятием ДЕТСКИМ. И эта детская трактовка сакраментального «pantaret» (греч.: «все течет» — слова Гераклита. — А.А.), по моему крайнему разумению, для будущего Русской Науки ГИБЕЛЬНО.

Участвовать в этом, хотя бы в качестве мельчайшего фактора, для. меня, по совести, неприемлемо».[201]

Из этого же письма мы узнаем, что научный отдел отказался поддержать предложение Барченко — «переоценить ценность аналитического метода сравнительной обработкой лабораторного материала, ОБЯЗАТЕЛЬНО В КОНТАКТЕ С ВОСТОКОМ, В ПОЛНОЙ МЕРЕ ВЛАДЕЮЩИМ СИНТЕТИЧЕСКИМ МЕТОДОМ». Столь же неодобрительно в отделе отнеслись и к идее о необходимости создания научно-исследовательских институтов, работающих «синтетическим методом», — идея, которую в принципе одобрил Ф.Н. Петров. Еще одним поводом для недовольства ученого послужило подключение Главнауки к антирелигиозной кампании в стране.

«Как в докладных записках своих наркому Луначарскому и Вам, так и открыто в комиссиях, — писал Барченко Петрову, — я неизменно подчеркивал, что религиозные памятники представляются мне ценностями ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫМИ. Обнаруженные мною в области Древнейшего Естествознания данные могут и должны служить для борьбы с суевериями и шарлатанством. Но для борьбы <…> именно с этими отрицательными ПЕРЕЖИТКАМИ, а не с ПОЛОЖИТЕЛЬНЫМИ ценностями религии. <…> Участвовать как бы то ни было в современной не анти-ЦЕРКОВНОЙ, а антиРЕЛИГИОЗНОЙ пропаганде для меня НИ ПРИ КАКИХ УСЛОВИЯХ ПРИНУЖДЕНИЯ НЕПРИЕМЛЕМО».

В результате — «по зрелом размышлении» — Барченко решил отказаться от сделанных ему ранее предложений войти в состав научной коллегии бехтеревского института и Академии истории материальной культуры в Ленинграде. Более того, в письме Петрову он говорит о своем решении «совершенно уйти на долгий ряд лет, если не навсегда» не только от общественной и научной деятельности, но и от «культурной жизни» вообще. В порыве безысходности и отчаяния у него даже прорываются слова о необходимости «кончить жизнь». Но кончить ее тем же «коммунистом без билета», кем он считал себя, «за исключением религиозных вопросов», на протяжении всей своей сознательной жизни, благодаря знанию древнейшей натурфилософии.

Письмо Барченко заканчивалось рядом «маленьких знамений» — предсказаний «шагов завтрашнего дня» европейской науки в области химии и физиологии (очевидно, сделанных с помощью «универсальной схемы»). Ученый предсказывал открытие «крайнего этапа радиоактивности за ураном, с атомным весом не больше 253» (т. е. открытие трансурановых элементов), утверждал, что аппендикс слепой кишки — «это не признак атавизма, а обязательный в организме секреторный орган», а также заявлял о вреде радиотерапии. «Терапевтическое и регенерирующее значение, — писал он, — должны иметь железные массы, нагретые хотя бы в незначительной степени, прорастающие семена (эффекты солода), роса за час до восхода солнца, вода, аккумулировавшая солнечный свет, но отнюдь не механизм, проецирующий распадающуюся субстанцию атома. Воздействие нагретыми железными массами, солнцем и массажем на главные ганглиозные узлы, в особенности сакральный, обнаружит эффекты необычайно сильные».[202] (Последнее утверждение явно говорит о его знакомстве с учением индийской йоги об энергетических центрах человеческого организма — «чакрах».)

Приведенные выше отрывки из письма Барченко Ф.Н. Петрову свидетельствуют о глубоком духовном кризисе ученого, порожденном несоответствием между его явно идеалистическими устремлениями и суровой советской действительностью. И хотя этот кризис вскоре миновал и Барченко продолжил свои исследования, работа его по-прежнему протекала в крайне стесненных условиях, под бдительным контролем научного отдела. В донесении одного из осведомителей ОГПУ этого периода (август 1924 г.) говорится о задержках «выдачи содержания» сотрудникам его лаборатории и средств на ее дальнейшее оборудование, а также о том, что недоброжелатели Барченко старались всеми силами дискредитировать ученого, распространяя, например, слух о том, что он является «агентом ГПУ».

Сохранилось еще одно крайне любопытное свидетельство о работе биофизической лаборатории Барченко. По сообщению московского писателя А.К Виноградова, в 1924 г. в Красково Барченко пытался устроить «ментальную спиритическую станцию», якобы для связи с Тибетом. В этом ему помогали сотрудники Главнауки — Ф.Н. Петров, Р.В. Лариков (инспектор Главнауки и помощник Петрова), В.Т. Тер-Оганесов (зав. отделом охраны природы), М.П. Павлович (востоковед, издатель журнала «Новый Восток») и некто Тарасов.[203] Речь, по-видимому, идет об опытах Барченко по телепатической передаче мысли на большие расстояния. Но если это так, где-то в Тибете должен был находиться «реципиент» его посланий. Сообщение А.К Виноградова, как кажется, не лишено смысла, поскольку? известно, что 1 августа 1924 г. в Лхасу прибыла секретная советская миссия во главе с С.С. Борисовым для ведения переговоров с Далай-ламой[204] В ее составе, между прочим, находился по крайней мере один бурятский знакомый Барченко — лама Ацагатского дацана Джигме Доржи Бардуев, проживавший при храме летом 1923 г. Возможно, именно с ним и пытался связаться Барченко…