Павел Далецкий - На сопках маньчжурии

• Название: На сопках маньчжурии
• Автор: Павел Далецкий
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1962

Роман рассказывает о русско-японской войне 1905 года, о том, что происходило более века назад, когда русские люди воевали в Маньчжурии под начальством генерала Куропаткина и других царских генералов.

---

— Ты говоришь чудовищные вещи, которые просто… которые просто…

Кате показалось, что у нее разорвется сердце! Так вот в чем дело! Вот в чем подозревает ее сестра!.. Как она может, как она только может?!

Катя стояла, глотала комки, подступавшие к горлу, и не могла вымолвить ни слова.

Маша подбежала к башмакам, обулась, накинула на плечи платок и вышла из комнаты.

Катины глаза раскрывались все шире, покатились слезы. Она бросилась на постель, уткнулась в подушку и зарыдала. С сестрой вместо дружбы бог знает что! А Катя так мучилась своей жизнью у Ваулиных, так мучилась!.. Так мечтала и мечтает отдать все силы, всю жизнь за дело народа…

Слова, одно другого убедительнее, острее, вереницами проносились в ее мозгу и вызывали новые спазмы и новые слезы.

Наталья пришла из кухни и сразу поняла, что произошло.

— Чего это вы не поделили, сестры? Характером у нас Маша больно резка. Что свято для нее, то уж свято. Не смотрит на то, что ты учишься, что беречь тебя надо…

— Зачем меня беречь? Зачем?

Катя приподнялась, схватила мать за руку, прижалась к ней…

Через несколько дней сестры объяснились.

Лежали ночью, обнявшись, на постели и беседовали. Было тихо. Отец работал сверхурочную, мать спала.

— Катя, слушай, — говорила Маша, — вокруг нас нищета… Ты — дочь мастерового, знаешь это не хуже меня. Но если мастеровой скажет, что ему тяжело, его тут же объявляют государственным преступником. Он не имеет права читать. Его духовная пища — «Жених в чернилах и невеста во щах»! Через неделю ты кончишь гимназию, начнешь самостоятельную жизнь. Скажи по совести, неужели ты думаешь, что из всех наших бед может быть иной выход, кроме революционной борьбы?

— Нет, не думаю, и никогда не думала… Вот послушай, какие у меня планы.

Волнуясь, Катя стала рассказывать о своих планах. После окончания гимназии она заработает немного денег и поступит на Высшие женские курсы.

Она хочет знать все, что можно знать… Господа думают, что только они могут быть учеными и народ должен кланяться им в ноги… А вот Катя будет знать все то, что и они знают… Тогда посмотрим, что они скажут..

— Права я, Маша?

— Да, права!

Она будет учительницей, будет просвещать, внушать любовь к справедливости, понимание красоты. Хотя бы на шаг подвинуть народ — не правда ли, какое великое дело!.. Но это будет только одна сторона ее жизни. Этим она никогда не удовольствуется… Она хочет отдать все свои силы, душу, кровь великому служению народу.

— Понимаешь?.. — спрашивала она, приподнимаясь на локте и всматриваясь в Машино лицо, — Ты понимаешь меня?

— Да, да!.. — шептала Маша. — Сестра моя! Дорогая моя!..

На столе в белой эмалированной кружке теплился ночничок, чтобы отец, вернувшись со сверхурочной, вошел в светлую, а не в темную комнату.

И когда Михаил вернулся со сверхурочной, он увидел дочерей, которые спали на узенькой постели, тесно обнявшись.

…В июне Катя кончила гимназию и попыталась получить место городской или сельской учительницы. Но это оказалось безнадежным.

Если б в ее аттестате стояло «дочь дворянина такой-то губернии» или хотя бы «дочь чиновника», она получила бы место… Но «дочь рабочего»?!

— Свободных вакансий не имеется, милая барышня… всей душой хотели бы… но не имеется… Зайдите через месяц…

Бесплодно прохлопотав все лето и осень, на следующую весну Катя уехала гувернанткой к купцу-рыбнику в Елабугу.

Селезнев был богат, держал в своем доме рояль, книги, картины — и вот теперь завел учительницу. Каждый год на зиму он уезжал из своего захолустья в Петербург. Но сын его и жена не выезжали никуда.

На пароходе по пути в Елабугу Селезнев вел себя с учительницей по-столичному галантно. Дома же перестал обращать на нее внимание. Даже за обедом никогда с ней не разговаривал.

Все в слободе с ранней весны и до поздней осени отдавало запахом рыбы. Но, несмотря на напряженную ловецкую жизнь, в слободе, в сущности, было тихо. Тишина исходила от небольших домиков, спрятавшихся в зарослях малины и невысоких дубов, от женщин, открывавших свои калитки, чтобы не спеша пройти на базар в колониальную торговлю Королева или скобяную Жестева, от неба, полного ленивых кучевых облаков, и даже от пароходов, буксиров и плотов на широкой, привольной реке. Но чем более сонной казалась жизнь, тем более Катя желала разбудить ее.

В одном из чемоданов среди обычных книг и учебников хранились книги и брошюры, которыми снабдила ее Маша. В голове был ясный план работы.

Катя положит начало елабужской организации!

Она приглядывалась к людям, прислушивалась к речам везде, где это было возможно. Первая удача ожидала ее на телеграфе.

У окошечка телеграфного чиновника, показавшегося ей симпатичным, она незаметно оставила брошюру. Она видела, как рука его протянулась за ней… Через несколько дней Катя заговорила с телеграфистом… Да, оба они относились к известным явлениям одинаково… Брешь в тишине, покое и сне была пробита! Нет покоя, нет сна! Везде бьется великая человеческая мысль!

Какой она чувствовала себя счастливой, нужной!..

В это первое лето свободы мир приобрел для Кати особенную прелесть. Она жила полно и от этого любила жизнь и мир, как никогда раньше.

Такие обычные в Елабуге вещи, как степь, река, ветер, приносили ей ни с чем не сравнимую радость.

Она уводила своего воспитанника за город, на степные дороги, к лесу, который на горизонте был синее неба, и учила его понимать красоту природы.

И столько у нее было чувств ко всему, и столько мыслей, чувство жизни так было полно в ней, что она ощущала себя счастливой.

Она думала прожить у Селезневых два-три года. Ей нравилось, что родители не вмешивались в ее занятия и в ту систему воспитания, которую она придумала для мальчика: путем чтения избранных ею стихотворений, рассказов и нравоучительных повестей она хотела укрепить в сердце ученика доброту и любовь к справедливости.

Однажды осенью, когда вечера были уже бесконечны и ветер заунывно посвистывал в наличниках окон, Катя сидела у себя в комнате. Она только что вернулась с собрания кружка, где начали читать «Развитие капитализма в России» Ильина.

Книга захватила всех. Катя сидела на кушетке, вспоминая прочитанные страницы, как вдруг дверь отворилась и вошел Селезнев. Удивленная визитом, она едва успела спустить ноги с кушетки, полагая, что хозяин сейчас выскажет недовольство ее службой, но он без слов обнял ее.

Несколько минут Катя отчаянно боролась. Нужно было закричать, позвать на помощь. Однако от стыда и страха она не посмела кричать и звать на помощь.

После ухода Селезнева она осталась лежать на кушетке. То, что случилось с ней, не умещалось в ее сознании. От омерзения к себе и ко всему миру она решила убить Селезнева и броситься в Каму. Только так можно было показать миру, который подло надругался над ней, свое презрение.

Но она не убила Селезнева. Оружия у нее не было, и достать его она не могла. Убить простым ножом или топором? Впрочем, Селезнев вызывал в ней такое отвращение, что всякое связанное с ним дело, даже убийство ею, было омерзительно. Три дня она не выходила из своей комнаты, на четвертый послала записку, извещая об отъезде.

Ехать ей было некуда. О возвращении домой она не могла подумать.

Увидеть мать, отца, сестру?! Есть отцовский хлеб?!

Ведь на нее, на Катю, возлагалось столько надежд!..

Когда-то Дюкова предложила ей поселиться у своей одинокой тетки на Петербургской стороне. Катя написала Дюковой и переехала в гостиницу.

Гостиница занимала небольшой двухэтажный дом против пристани. Шли дожди. Катя видела в окно мужиков в грязи по колено, тяжело тянулись через площадь и застревали подводы, женщины бесстыдно поднимали юбки. Кама исчезла в тумане. Внизу, в трактире, не умолкала гармонь. Туда шли матросы с пароходов и барж, рыбники и торговцы хлебом.

Катя была угнетена, жизнь представлялась ей чем-то совершенно бессмысленным; нет и не может быть в ней правды, любви и счастья.

Пьяного купца подвозит к трактиру тройка лохматых коньков. Рядом с купцом сидит женщина.

Как это отвратительно, что рядом с купцом сидит женщина и он привез ее в трактир!

Надо утопиться в Каме. Скорей, скорей!

Вечером она пошла топиться. Сразу же за дверьми гостиницы попала в грязь. Поискала перехода, но перехода не было… Грязь была липкая, противная, холодная. Катя погрузилась в нее до колен, подняла юбку; дул ветер, пронизывая насквозь; далеко на плесе мигали огоньки бакенов. Грязная, мокрая, скользя и падая, бродила она по вязким откосам реки, грязь проникла сквозь платье, сквозь белье. В таком виде она не могла умереть и совершенно подавленная вернулась в гостиницу.

Дюкова ответила на письмо телеграммой: «Приезжай, тетя будет рада».