Павел Далецкий - На сопках маньчжурии

• Название: На сопках маньчжурии
• Автор: Павел Далецкий
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1962

Роман рассказывает о русско-японской войне 1905 года, о том, что происходило более века назад, когда русские люди воевали в Маньчжурии под начальством генерала Куропаткина и других царских генералов.

---

— Да уж, повертись день-деньской…

— Тебе тоже не просто, а ведь я целый день у плиты. Это не как в деревне: лето поработаешь, а в зиму семечки грызешь.

— И в зиму достается, — сказал дворник.

— Достается! — презрительно воскликнула Елизавета. — Затопите с утра печь, а потом сами на печь. Вот и достается. Лежите да семечки лузгаете. Я вот посмотрю — да в деревню уеду.

— И я бы в деревню уехал, — сказал дворник, — да, видать, уже не уехать, прижился тут.

За занавеской в углублении стояла Елизаветина кровать, и летом и зимой покрытая ватным одеялом, а сверху синим пикейным. Над кроватью висели фотографии и большое зеркало.

Елизавета посмотрела на занавеску и вздохнула.

— Прижилась и я, вот и тянешь!

Клаша отгладила блузку, отнесла Марии Аристарховне, которая собиралась уезжать, и сказала:

— Елизавета встретила Катю — ту, что жила у нас.

— Да что ты! Где?

— К матке, говорит, шла.

— Что ж, хорошо. Очень хорошо, Клаша. Она была сестрой милосердия в армии.

Мария Аристарховна ожидала, что Катя навестит ее, но Катя не навестила. Мария Аристарховна хотела стать выше этого невнимания своей воспитанницы, но не сумела и обиделась. И вот только сейчас, уже на рождестве, она узнала про арест молодой женщины. Она возмутилась не тем, что Катю арестовали, а тем, что своим поведением Катя навлекла на себя кару. Это было еще одно лишнее огорчение в такие тревожные дни.

Пал Порт-Артур! Все растерялись, даже Аидрушкевичи. Женя говорила с Марией Аристарховной по телефону каким-то потерянным голосом.

— Да, но ведь это же очень далеко, — сказала Мария Аристарховна. — Зачем вы придаете такое значение всем этим внешним делам? Порт-Артур пал… Ну что ж, в свое время и Карфаген пал, и Рим…

Пришел Ваулин, сунул пальцы в карманы жилета и встал посреди комнаты.

— Слышала, Порт-Артур сдали!

— И ты об этом?

— Матушка, я в первую очередь! Флот потопили. Логически ничего страшного, будем строить новый. Но если Порт-Артур пал, какие тут к черту заказы!

Он сел в голубое кресло. Мария Аристарховна не любила, когда он приходил к ней в комнату. Во-первых, надолго после него оставался в комнате запах табака, во-вторых, он приходил к ней только тогда, когда был зол на весь мир.

— Рабочие, сукины дети, на стену лезут из-за Порт-Артура. Точно они наиглавнейшие персоны в государстве и падение или непадение крепостей касается прежде всего их! За границей наш престиж упадет до нуля.

— Вы, я вижу, дорогой Аркадий, все перепугались. А я наоборот.

— А ты наоборот?

— Я знаю, что нужно делать. Вы забываете о самом главном — о душе. Порт-Артур, конституция, заказы, миноносцы, эскадры… Боже мой!

На третий день рождества Мария Аристарховна поехала к Андрушкевичам.

У Андрушкевичей она застала Тырышкина. Женя полулежала с ногами на диване, а Тырышкин, заложив руки в карманы, ходил взад-вперед по комнате.

— Пожалуйста, не вставайте, — сказала Мария Аристарховна, целуя Женю и опускаясь в кресло. — Я пришла, Женечка, сказать вам: у меня с моим духовным учителем Владимиром был серьезный разговор. Владимир говорит: «Если ты, Мария, почувствовала, что призвана учить малых сих, иди и наставляй, благословляю тебя». Особенно в эти дни я почувствовала, что должна учить. В России полное смятение. Люди мечутся…

Женя улыбнулась и потянулась на диване, показывая голые ступни.

— Вы, Мария Аристарховна, как же думаете — проповедовать?

— Буду говорить от всего сердца. Чем больше внешних потрясений, тем прямее путь души к истине.

Тырышкин остановился посреди комнаты:

— Хотите знать мое чистосердечное мнение? Дубье! К ним нечего ходить ни с нашим язычеством, ни с вашим спиритуализмом. Единственно, что доступно для них, — обрядовое православие.

— Странные вы, мужчины, — сказала Женя, садясь на диване. Плоское ее лицо с вывернутыми губами стало злым. — Парите, летаете, а парение надо совмещать с практическим делом. Дело не в православии, а в материализме. Вы хотите, чтоб они отобрали наши дома и наши квартиры?

— Ну кто там отберет наши квартиры, Евгения! — сказал Тырышкин. — У страха глаза велики, нельзя же так. Пожалуйста, пожалуйста, если хочешь, будем ездить, будем проповедовать.

Мария Аристарховна условилась с Женей о дне и месте своего выступления и уехала. Шел дождь со снегом, самая нелюбимая ею погода. Из-под верха экипажа она видела тротуары, покрытые слякотью, торопливых прохожих.

Барышня со стрижеными волосами, которые у нее смешно выбивались из-под шапочки, шла молодой, прыгающей походкой, по-видимому довольная и снегом, и дождем.

… Недавно приезжал Валевский.

На этот раз он не был так весел, как обычно. Даже краснощекое лицо его стало менее краснощеким. Говорили о том, как перед отправкой 2-й Тихоокеанской эскадры на Дальний Восток государь в Ревеле объезжал броненосцы и смотрел взрывы подводных мин. И будто бы из десяти мин взорвалась одна. Затем обсуждали инцидент в Северном море.

— Глупая, скандальная история, — сказал Ваулин. — Шкипер судна «Смак Тил» категорически заявил, что у него на борту не было японцев, что, кроме того, люки рыболовных судов имеют в ширину лишь три с половиной фута, а потому грузить крупные предметы, к примеру пушки для японцев, совершенно невозможно.

— Государь послал телеграмму, — усмехнулся Валевский. — «Мысленно душою с вами и моею дорогой эскадрой. Уверен, что недоразумение скоро кончится, вся Россия с верою и крепкою надеждою взирает на вас». В общем, после того как я побывал в Маньчжурии, надежд на победу у меня мало. Оружие у нас хорошее, и пушки хорошие, и винтовки дай бог всякой армии, но количество! Количество совершенно невозможное, иные виды превосходного оружия просто отсутствуют! Какая же тут победа! К тому же теперь, в первую очередь, нужно не о войне думать, а о внутренних делах, а то и здесь можем проиграть так, что без портков останешься. Честное слово, вы не удивляйтесь, я все из первых рук знаю. Если так называемый русский народ, осеня себя крестным знамением, подпалит со всех сторон Россию, штанов у нас с вами не останется, будьте уверены. Тут, Аркадий, надо смотреть в оба!

— Что это у тебя за «первые руки»?

— Сын!..

Мария Аристарховна потупила глаза: любил ее, а от какой-то девки имеет сына. Вот она, плотская любовь! Она незаметно вздохнула и крошечной ложечкой стала отхлебывать из прозрачной фарфоровой чашечки чай.

— Гм… какой же это сын? — спросил Ваулин. — Тот студент, социал-демократ?

— Большевик. Признает только Ленина.

Валевский, как и в прошлый раз, пил много чаю и ел много домашнего печенья, а Мария Аристарховна вспоминала, каким он был пятнадцать лет назад. Ей казалось, что она не изменилась совсем, а вот он изменился страшно. Ест — чавкает! Как не стыдно так чавкать! Неужели он не понимает, что это грубо и чересчур материально? Раньше он никогда не чавкал.

— Распущенность у нас страшная, — сказал Валевский, — у меня усадьбу подожгли. Я не сторонник, как ты знаешь, солдат, но попросил губернатора прислать роту. Отлично навели порядок.

Мария Аристарховна долго не ложилась в эту ночь. Просвещать, просвещать, во что бы то ни стало! Мужики, Валевский… Катя, рабочие… Все в злобе… Уничтожать в сердцах злобу!

Накануне своего выступления Мария Аристарховна, чтобы не рассеиваться, не вышла к общему столу, а обедала у себя в комнате, причем ела легкую пищу: овощи, творожнички, манный пудинг — и запила все стаканом воды с медом.

В назначенный час за ней заехали Женя Андрушкевич и Тырышкин. Так как до места встречи — чайной — было недалеко, решили идти пешком.

Тырышкин, невысокий, с длинным, тонким лицом и волосами, уложенными на пробор, долго стоял перед зеркалом.

— В театр иду — перед зеркалом не стою, а тут…

Они вышли на улицу и окунулись в сырость, в холодный ветер, который дул с Невы. По булыжнику грохотала телега и тяжело цокали подковы битюга. На противоположной стороне реки мерцали огни; казалось, ветер их задует, — они мигали, но не погасали. На этой стороне было темно. Посреди улицы шагали несколько человек, вспыхивали огоньки папирос, люди переговаривались сиплыми голосами.

— Как вы можете здесь жить? — спросила Женя Андрушкевич. — Это совсем другой мир, это не Петербург, тут жутко, особенно по вечерам. В теперешнее время мало ли что может быть…

— Аркадию Николаевичу здесь удобнее, — по крайней мере он так считает. И я здесь привыкла. А бояться? Я ведь никому не делаю зла.

Тырышкин поднял воротник пальто и сказал назидательно:

— И святых терзали, Мария Аристарховна, и самого бога распяли!

В чайной было много пароду.

Заведующий вышел навстречу гостям, поглаживая пушистые усы. Молодой человек, прилично одетый, с приятным лицом, спросил: