Роман Гуль - Красные маршалы

• Название: Красные маршалы
• Автор: Роман Гуль
• Издательство: ПРОЗАиК
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91631-099-3

Роман Борисович Гуль (1896–1986) прожил яркую, насыщенную событиями жизнь. Участник «Ледяного похода» генерала Корнилова, затем эмигрант, он стал за рубежом известным писателем, одним из самых влиятельных русских журналистов, основателем и главным редактором «Нового Журнала» (Нью-Йорк). Его автобиографические, документальные и мемуарные книги переведены на многие языки мира. В томе представлены книга документальных очерков «Красные маршалы», посвященная жизни и деятельности М. Н. Тухачевского, К.Е. Борошилова, В. К.Блюхера и Г. И. Котовского, а также исторические портреты известных деятелей ВЧК-ГПУ-НКВД Ф.Э. Дзержинского, В. Р. Менжинского, Г. Г. Ягоды.

Орфография авторская

---

За быстро поехавшим на велосипеде убийцей погналась погоня. У набережной возле английского клуба Канегиссера схватили. И вскоре мстивший за террор Канегиссер был расстрелян в Петербургской ЧК.

Из Москвы в день убийства экстренным поездом в Петербург расправляться за Урицкого выехал сам Дзержинский. Но Урицкий в дворцовом вестибюле упал в 11 часов утра, а вечером того же дня в Москве раздался другой выстрел «центрального акта», направленный в вдохновителя авантюры во всемирно-историческом масштабе — в Ленина.

Пройди эта пуля на полсантиметра правее и выстрел мог бы в тот момент уничтожить диктатуру коммунистической партии над страной и история революции повернулась бы иначе.

Выстрел прозвучал во дворе завода бывшего Михельсон на Серпуховской улице в Москве. На заводе — многолюдный митинг. Ленин приехал к вечеру на сильной кремлевской машине. Прошел в мастерские. И вскоре к шоферу, развернувшему машину на дворе, подошла невзрачного вида женщина с острыми чертами лица.

— Кажется, товарищ Ленин уже приехал? — спросила у шофера Фанни Каплан.

— Не знаю, кто приехал, — Отвечал кремлевский шофер.

— Как же это? Вы шофер и не знаете, кого возите? — тихо засмеялась женщина и спокойно пошла от него в мастерские.

Прошел час. Митинг кончился. Из мастерских начала выходить толпа, заполняя широкий заводский двор. Наконец, вышел и Ленин, окруженый коммунистами. Но к машине он продвигался медленно, густая толпа обступила его, многие задавали вопросы. Не доходя до автомобиля, Ленин остановился, две женщины жаловались диктатору на насильственную политику компартии в деревнях, на отобрание хлеба заградительными отрядами, на бессудные расстрелы крестьян.

— Совершенно верно, есть много неправильных действий у заградительных отрядов, но это все безусловно устроится, — отвечал женщинам великолепный демагог.

И при последних его словах один за другим раздались выстрелы. Ленин, как сноп, повалился на землю. «Убили, убили!» закричала толпа и все шарахнулись в стороны, убегая со двора.

По опустевшему двору шофер и члены заводского комитета несли к машине смертельно раненого Ленина. Через полчаса Ленин лежал в палате Кремля, окруженный светилами московской медицины. А схваченная Фанни Каплан стояла в ВЧК на допросе перед Курским, Свердловым, Аванесовым.

Эта тройка заменила выехавшего в Петербург Дзержинского. Но на допросе у Курского Каплан «дала чрезвычайно мало». И только потом, уже поздно ночью в узкой темной комнате, освещенной только лампочкой на письменном столе, «я — пишет Петерс, — начал допрашивать Каплан. И тут она стала давать кое-какие сведения. Было установлено, что фамилия, которую она дала, является неправильной, но она отказалась назвать свою настоящую фамилию. На второй день ночью, когда я ее снова допрашивал, она стала говорить больше. В конце концов, она заплакала, и я до сих пор не могу понять», — прикидывается наивным Петерс, — «что означали эти слезы, или она поняла, что совершила самое тяжелое преступление против революции или это были просто утомленные нервы? О своих соучастниках в покушении Каплан ничего не сказала».

Вернувшийся из Петербурга Дзержинский, где он заменил убитого Урицкого отвратительным садистом Глебом Бокием, подписал смертный приговор Каплан. И теперь вся Россия ждала мести Дзержинского.

Дзержинский ответил морем крови. В Москве, в Питере, по всей России по приказам Дзержинского началась кровавая баня. Насколько в бессмыленно-животном ужасе от выстрела в Ленина заметалась сначала компартия, чувствуя, что с его гибелью конец диктатуры близится с невероятной стремительностью, настолько ж с такой же озверелой злобностью вместе с Дзержинским партия начала требовать безудержной мести. «Гимном рабочего класса отныне будет гимн ненависти и мести», писала «Правда».

Страна замерла в ужасе. И они начались эти расправы «истерического» террора.

В ответ на выстрел Канегиссера Зиновьев в Петербурге приказал расстрелять в одну ночь 500 человек заключенных, взятых по алфавиту. Глеб Бокий не заставил себя упрашивать, он в несколько дней расстрелял 1300 человек, заключенных в Петербурге.

В Кронштадте за одну ночь были расстреляны 400 человек. В Финском заливе в одном имении на берег были выброшены десятки трупов потопленных офицеров. Эти казни на языке Бокия назывались «искупительными жертвами».

Такому же террору в Москве дал волю Дзержинский. Сидевшие в те дни в московских тюрьмах называют это время «дикой вакханалией красного террора».

«Тревожно и страшно было слышать по ночам, а иногда и присутствовать при том, как брали людей десятками на расстрел. Приезжали автомобили и увозили свои жертвы, а тюрьма не спала, трепеща при каждом автомобильном гудке. Вот войдут в камеру и вызовут «с вещами по городу» или «в комнату душ», значит — на расстрел. И там будут попарно связывать проволокой. Если бы вы знали, какой это был ужас!» — пишет сидевший в тюрьме известный историк С. П. Мельгунов.

«В памяти не сохранились имена многих уведенных на расстрел из камеры в эти «ленинские дни», но душераздирающие картины врезались и вряд ли забудутся до конца жизни», — пишет другой заключенный, — «Вот — группа офицеров. Через несколько дней после выстрела Каплан они вызываются в «комнату душ». Некоторые из них случайно взяты при облаве на улице. Сознание возможности смерти не приходило им даже в голову, они спокойно подчинились своей судьбе — сидеть в заключении. И вдруг — «в комнату душ». Бледные собирают они вещи. Но одного надзиратель никак не может найти. Он не отвечает, не откликается. Поименная проверка. Наконец, он обнаруживается, он залез под койку, его выволакивают за ноги. Неистовые звуки его голоса заполняют весь корридор. Он отбивается с криком — «За что? Я невиновен! Не хочу умирать!» — Но его осиливают, вытаскивают из камеры и они исчезают все и снова появляются во дворе… звуков не слышно: рот заткнут тряпками…»

По директиве Дзержинского террор прокатился из центра по всей России. Не было ни одной губернской или уездной чеки, которая не расстреляла бы в отместку за эти выстрелы десятков и сотен невинных людей. Вся кровавая сеть чрезвычаек Дзержинским была приведена в действие. Расстреливали где попало, у тюремной стенки, в подвалах, в оврагах, в лесах, расстреливали кого попало: монархистов, республиканцев, социалистов, зажиточных крестьян, интеллигентов, буржуа, офицеров, священников.

На чекистском языке это называлось «противо-заразной прививкой». И Дзержинский привил ее в такой дозе, что страна замерла в кладбищенской тишине. Всякое террористическое сопротивление казалось конченным.

Но через год, 25-го сентября 1919 года, когда в особняке графини Уваровой в Леонтьевском переулке во главе со своими вождями заседал московский комитет коммунистической партии — от полуторапудовой бомбы, начиненной динамитом и пироксилином, особняк задрожал и потолок рухнул, погребая под собой коммунистов. Это акт — смертельной ненавистью ненавидевшего полицейскую диктатуру коммунизма Доната Черепанова, связавшегося с главой анархистов подполья рабочим Казимиром Ковалевичем.

Властный Торквемада коммунизма Дзержинский необычайно остро воспринял этот террористический акт. Дзержинский считал всякое сопротивление сломленным. Взрыв же в Леонтьевском переулке показывал, что в стране есть еще силы. Новое вскрытие вен народу Дзержинским было решено. По рассказу коменданта МЧК Захарова бледный, как полотно, взволнованный свыше меры, с трясущимися руками н прерывающимся голосом Дзержинский прямо с места взрыва приехал в МЧК, отдав приказание, расстреливать по спискам «всех кадетов, жандармов, представителей старого режима и разных там князей и графов, находящихся во всех местах заключения Москвы, во всех тюрьмах и лагерях». Одним словом Дзержинского на немедленную смерть были обречены многие тысячи человек.

Вслед за Москвой заработала вся сеть чрезвычаек, топя в крови попытку сопротивления власти. Вместе с террором Дзержинский пустил в ход весь свой провокаторско-шпионский аппарат, дабы схватить виновников взрыва в Леонтьевском.

Сведения, получаемыя Дзержинским, говорили, что к взрыву причастен его старый знакомый Донат Черепанов, в июльские дни доставивший Дзержинскому не мало неприятных минут. Начались поиски, провокация, подкупы, аресты и «ночные допросы» каждого, кто только мог быть «нитью» для поимки Черепанова и Ковалевича.

На следы анархистов при помощи провокаторов Дзержинский напал довольно-таки быстро. Их главный штаб — дачу в Краскове — в одну октябрьскую ночь оцепили чекистские отряды.

Сдаваться живьем анархисты во главе с Ковалевичем не пожелали. Дали бой, отстреливаясь из револьверов и под конец, видя, что силы на стороне чекистов, бросив бомбу, взорвали дачу. При взрыве погиб Казимир Ковалевич и все семь человек штаба «воинов черного знамени».