Патрик Бессон - Дом одинокого молодого человека : Французские писатели о молодежи

• Название: Дом одинокого молодого человека : Французские писатели о молодежи
• Автор: Патрик Бессон
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-235-00780-8

В сборник вошли лучшие рассказы и повести о молодежи, появившиеся во Франции за последние 10–15 лет. В нем представлены как классики современной французской литературы, ее старейшины — Р. Гренье, А. Дотель, Э. Вазен, Б. Клавель, Э. Роблес, так и замечательные мастера среднего поколения — Ж.-М. Г. Леклезио, Р. Вриньи, Ж.-М. Робер, а также яркие восходящие звезды — К. Риуа, А. Надо, П. Бессон.

Сборник не только рассказывает читателю о том, как живут, что думают, о чем мечтают молодые французы, но и знакомит с живым литературным процессом во Франции наших дней, поскольку в нем участвуют авторы самых разных направлений, традиций и творческих манер.

---

Исключение составляла Мари-Клод. Он никогда ни словом не обмолвился про это Элен, но в первый вечер в К он принял ее за служанку, в лучшем случае за знакомую, пришедшую помочь по хозяйству. Она больше разносила печенье, чем танцевала; ее непритязательное платье и непривлекательная внешность слишком резко контрастировали с очаровательными силуэтами других девушек. Когда Элен в разговоре с ним назвала ее своей лучшей подругой, он заподозрил, что она выбрала ее для того, чтобы самой выглядеть рядом с ней еще изысканнее. Симпатию к Мари-Клод он начал испытывать тогда, когда стал лучше разбираться в характере самой Элен. Иногда он мысленно представлял себя влюбленным в Мари-Клод: красота Элен искупала все изъяны подруги, и та становилась некрасивой как бы случайно, а не от рождения, так что, абстрагируясь от ее внешности, Дени без колебаний соглашался окончить свои дни с этой девушкой, чье добродушие обезоруживало любые предубеждения. Однако очень скоро верх брала иная реальность: очарование Элен было неодолимо.

Несмотря на то, что разница в привычках отдаляла их друг от друга (а может быть, именно поэтому), Поль неизменно оказывался лучшим посредником между Элен и Дени. Его неожиданное появление на пороге дома Деруссо в самый первый вечер в К стало магической нитью, протянувшейся от его, Дени, прошлого к лишенному привычных контуров пейзажу, который окружал Элен. Нескромные замечания Поля его раздражали, но в то же время они служили своего рода вехами воскрешаемого в памяти их общего сентиментального отрочества, в котором вдруг неожиданно находилось место и Элен. Иногда они втроем оказывались на одной и той же вечеринке, и тогда Дени испытывал удовольствие, видя, как они танцуют вместе: этот его двойник, что без комплексов обнимал Элен, а потом покидал ее, чтобы продолжить прерванную беседу с кем-нибудь из знакомых, делал более естественным его собственное присутствие внутри этого круга, где он ощущал себя чужаком. Он мог бы отнести собственный интерес к такой игре втроем на счет какого-нибудь извращения, но дружеские объятия, в которые Поль при каждом удобном случае заключал Элен, были совершенно лишены скабрезности. В тот день, когда он возил Элен к родителям и вернулся удрученный нарочитым сообщничеством, возникшим между нею и его матерью, он попытался сбить появившееся раздражение, вспоминая непринужденное поведение там же Поля; однако и с помощью Поля, завсегдатая их дома, к тому же по натуре своей человека, легко устанавливающего контакты с людьми, оправдать необычную деликатность Элен ему не удавалось.

Хотя на лестничной площадке сегодня вечером и слышно шарканье обуви, Софи тут ни при чем. Несколько дней назад вместо нее поселилась маленькая серенькая служанка, отнюдь не склонная бродить по чужим квартирам. Их комнаты расположены совсем рядом друг с другом, причем они столь же анонимны, как каюты корабля. Элен поначалу очень боялась ошибиться дверью (из-за этой глупой парижской привычки не указывать фамилии жильцов!). Дени с удовольствием ожидал бы ее внизу, чтобы встретить и самому проводить к себе в комнату, но она подобную предупредительность считала излишней. Он безошибочно узнавал стук ее каблучков по паркету, стук размеренных шагов, утративших к седьмому этажу скорость. Дверь раскрывалась, и он принимал ее в объятия, едва стоящую на ногах (от чувств или от усталости). Упав на его кровать, она позволяла себя раздевать. Не изображая сопротивления, но и не помогая. А вот Софи входила к нему как в раздевалку; чуть только дверь захлопывалась, тут же начинался сеанс раздевания; она снимала как в душевой трусики и ждала продолжения.

Он не предполагал, что она такая худая; он думал, что поскольку все ее вещи шились по заказу, то они должны делать ее более стройной. Первые их объятия перед каникулами походили на конвульсии, от которых скрипели рессоры его старой малолитражки; когда они выбрались из машины перед «Куницей», Элен дала ему понять, что он ей весьма небезразличен. Стоя, опершись спиной на створки двери вишневого дерева, причудливый орнамент которой, должно быть, делал ей больно, она плотно прижалась к Дени, и он, ощутив почти каждое ее ребрышко, испытал нечто вроде наслаждения, смешанного с каким-то странным стыдом. Когда он вернулся в машину, мотор которой продолжал работать (он не выключил его, опасаясь спугнуть Элен), у него было такое чувство, что жить вдвоем отныне им мешали лишь несерьезные и временные социальные условности. Когда он ее вез, дорога из-за легкого тумана казалась зыбкой; она удивлялась этому, стараясь не обнаруживать своей тревоги: она не знала, что на обратном пути туман не только не сгустился, а, напротив, совсем рассеялся, и Дени выходил из себя оттого, что не может ей об этом сообщить.

Получив ее первое письмо из Ла-Боли, он вдруг понял, что до сих пор ни разу не видел, какой у нее почерк. Школьные, закругленные буквы говорили о ее незащищенности. Они мгновенно устранили тысячу потенциальных образов Элен, возникавших в его сознании в самый момент своего растворения в небытии. По мере того как проходило лето и в памяти стирался ее образ, он пытался по почерку восстанавливать модуляцию ее голоса. Однако эта попытка кончилась лишь еще большим осознанием контраста между старательно выписанными буквами и мягкой, грациозной интонацией. Обнаружив за этими самыми буквами все возраставшую холодность, он вскоре стал считать ее письма такими же лицемерными, какой казалась ему ее улыбка; и вместо того чтобы все больше подпадать под власть ее очарования, он обнаружил в себе способность ему сопротивляться.

В самом начале лета он был относительно спокоен. После отъезда Элен в Ла-Поль Париж быстро опустел. Не слишком торопясь увидеться с родителями, Дени задержался еще на несколько дней в городе, который стал его собственным именно теперь, когда учебный год закончился, а он продолжал жить в нем ради собственного удовольствия. Он прошел в одиночку по тем маршрутам, по которым они ходили вместе, а также разведал кое-какие новые пути, которые им еще только предстояло открыть.

Примыкающие к улице Эколь переулки пустовали и, казалось, ждали начала нового года, чтобы вновь ожить благодаря детским голосам. Поскольку Элен в эти места никогда не заходила, Дени вписывать сюда ее образ не решался. Ее воздушная и небрежная грация внесла бы диссонанс в серый, шумный пейзаж, и при мысли об этом он удивлялся своей чувствительности, своему нежеланию смешивать два разных жизненных принципа. Однако, спускаясь в одиночку и совершенно бесцельно по лестнице на улице Сен-Виктор, он иногда вдруг вздрагивал словно от прикосновения ее руки: вот она проводит его до угла школы, вот они обменяются мимолетным поцелуем, иона отправится к себе на лекции в Художественную школу. То, что в его летнем одиночестве созданная воображением сцена оставалась весьма призрачной, не мешало верить в ее осуществление, причем сомнение в том, что видение может стать реальностью, делало мечту еще более сладостной. Кстати, разве испытал бы он такое влечение к Элен, не поставь она под угрозу все, что занимало до сих пор его мысли и его сердце?

Когда они расстались, он вычислил время их разлуки с точностью до дней и даже часов. Он оценил, какое отчаяние поселяется в страстно любящей душе, когда она сталкивается с такой чудовищной цифрой. И все же он начал свой обратный счет, который вскоре вверг бы его в уныние, если бы он занимался им не игры ради. Ведь нескончаемая прогулка по Парижу приближала дату встречи настолько незначительно. Порой он доводил свое занятие до абсурда, принимаясь созерцать большую стрелку настенных часов, чтобы, дождавшись ее видимого смещения, как бы мало оно ни было, измерить свою победу над временем. Подобные упражнения, свидетельствовавшие скорее всего о пустоте его существования, вскоре стали раздражать Дени, поскольку походили на имитацию не поддающегося измерению чувства, но, несмотря на раздражение, он в течение всего лета продолжал оставаться их рабом, как какой-нибудь курильщик или пьяница, не способный отказаться от наркотика, доставляющего ему одни лишь мучения. Однако в связи с тем, что письма от Элен приходили все реже и реже, он придал своим подсчетам иной смысл и даже подвел под это базу: решив теперь порвать с Элен в день ее возвращения, он с нетерпением ждал момента, когда наконец спросит ее о причинах молчания и освободится от напрасных надежд; печаль его тем временем переросла в агрессивность, и он с еще большим усердием продолжал отсчитывать часы, отделявшие его от избавительной встречи.

Их прощание перед летними каникулами уже должно было означать разрыв. Сдерживая его порывы, Элен, видимо, подспудно к этому его и призывала. В его прошлых связях все происходило без осложнений: достаточно было одной из сторон сослаться на кого-то третьего, реального либо воображаемого, и вопрос решался бесповоротно и окончательно. А вот светские манеры Элен или же, наоборот, ее непосредственность заставили его от подобного варианта отказаться. Везя ее в своей малолитражке в К, он поглядывал на нее краем глаза, словно Дон-Жуан, оценивающий добычу; качество трофея компенсировало и краткость, и ограниченность полученных удовольствий. Остававшиеся позади деревни и хорошо знакомые повороты приближали его к тому моменту, когда все будет уже в прошлом, и он вдруг задумался, в какой степени виньетка, представленная на полях списка одержанных побед, будет способна утешить его в том, что он не до конца исследовал богатства ее сердца. Возвращаясь один, он удивлялся тому, что нежные излияния Элен никак не повлияли на ландшафт: застывшие контуры домов, деревья у дороги, отказываясь принимать форму его счастья, казалось, бросали ему какой-то иронический вызов. Так пациент, избавленный врачом от страхов, с удивлением узнает коридор, оказавшийся свидетелем его недавних волнений; хорошая новость должна была бы разъяснить, что преддверьем смерти он показался ему лишь в кошмарном сне: однако когда он обнаруживает, что окружающие предметы все еще насыщены его тоской, то ему не остается ничего другого, как грустно над собой подтрунивать и мысленно измерять пройденный путь.