Николай Корсунов - Мы не прощаемся

• Название: Мы не прощаемся
• Автор: Николай Корсунов
• Издательство: Жазушы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-605-00133-7

В книгу включены роман «Где вязель сплелась» и две повести: «Смотрины», «Мы не прощаемся». Все они затрагивают актуальные жизненные и производственные проблемы уральских сельчан шестидесятых-семидесятых годов. Произведения насыщены острыми коллизиями туго закрученного сюжета, отличаются ярким, самобытно сочным, характерным для всего творчества Н. Корсунова языком.

---

Марат с нетерпении ждал ответа, подавшись к спинке переднего сиденья. Грачев помедлил.

— Видите ли, — начал он поучающе, не спеша, — видите ли, у вас, у Савичева в частности, вся инициатива имела неорганизованный, партизанский характер... А если с таким начинанием выступит управление, то его поддержат область и, если хотите, республика! Будут выделены дополнительные фонды...

Савичев устало открыл глаза:

— Ты, как посмотрю, ничему не научился, Степан Романович. Ничему.

Грачев не выдал себя. Неприязненную реплику Савичева свел к безобидной шутке:

— Вы, Павел Кузьмич, как всегда, острите! Вы уж извините за нагоняй, но ведь и я человек, и с меня спросят, почему забродинцы не сеют...

В Забродном он остановился на площади, невдалеке от деревянного обелиска над могилой Василя Бережко. Подошел к металлической оградке, снял клетчатую из грубого сукна кепку.

— Да-а... парень был! — произнес с грустным вздохом. — А мы ищем героев... Хорошо помню его...

Марат был уверен, что Грачев Василя никогда и в глаза не видел. Очень хотелось сказать: «Не кощунствуйте, товарищ Грачев!» Прежде Марат не обращал внимания на грачевский нос, — в конце концов не во внешности человека дело! — а сейчас он показался ему неприятным, толстым, как белесая сарделька. Это еще больше настроило против Грачева: «Нет, Степан Романович, с тобой мы будем биться до конца! Только до конца!..»

Вместе направились к правлению. Оттуда навстречу им шел Владимир Борисович Заколов — в обычной рубашке с расстегнутым воротом.

— Звонили из Приречного, Степан Романович. Просили вас срочно... Комиссия приехала, — сказал он. — Из республики...

— Комиссия? — на лице Грачева не дрогнул ни один мускул. — Что еще за комиссия?

Он тут же попрощался и уехал.

— Наконец-то! — вполголоса произнес Марат. — А чем кончится? — Повернулся к Савичеву: тот стоял бледный, держась рукой за грудь. Обеспокоенно шагнул к нему, подхватил под локоть: — С вами плохо?

— Да нет, пустяки... Все думал, пройдет... А оно... Забирючило-таки...

Марат и Заколов осторожно довели его до амбулатории. Навстречу им выскочила Ирина в белоснежном халате — тонкая, изящная. Она увидела их в распахнутое окно. Встретилась с Маратом глазами, потупилась.

— Что с вами, Павел Кузьмич? — Ирина уложила Савичева на кушетку, ловко подсунула под его голову подушку. — Вот так... Сейчас мы пульс, сердце...

Минутой позже из прозрачной пипетки отсчитывала капли в стакан с водой. Капнет и — взмах густых ресниц на Савичева, капнет — снова тревожный взмах: очень уж бледен Павел Кузьмич, на лбу испарина, а под глазами — темные впадины. Спиной, всем телом ощущала, что от дверей за каждым ее движением следит Марат. Отвела руку в сторону, чтобы не сбиться со счета, глянула из-за плеча: Марат смотрел на нее, смотрел серьезно, обеспокоенно. В ответ на ее взгляд чуточку, одними уголками губ улыбнулся, как-то очень хорошо улыбнулся. Она отвернулась и прошептала смущенно:

— Вы не нужны пока... Сейчас Павлу Кузьмичу покой нужен...

Марат и Заколов поняли: их вежливо выпроваживают.

Марат решил забежать домой, переодеться: от его одежды парило на солнце, как от кипящего самовара. Оглянулся на раскрытые окна амбулатории, увидел профиль Ирины, склонившейся над Савичевым, ее высокую пепельную прическу... «Ирина. Иринушка!..» Усмехнулся: какая сентиментальность! Марату казалось, что его мокрая одежда напомнила девушке, должна была напомнить ту глухую осеннюю ночь в мокрых лугах, ту сказочную для него ночь... А для нее? Была ли для нее она волшебной?..

И снова оглянулся, забеспокоился о Савичеве: будет ли ему лучше? Вот такова она, жизнь! Загоняли человека, замордовали...

Марат повернул назад. Не входя в амбулаторию, сел на ступеньки крыльца: может быть, помощь понадобится... Сел и увидел Граню.

Она шла через площадь. В руках у нее были незнакомые цветы. А кто же рядом с Граней? Марат напрягал зрение...

Моложавый, чисто выбритый мужчина с глазами, о которых говорят — с поволокой. Такие глаза нравятся романтичным, мечтательным женщинам. Кого-то очень напоминал этот мужчина в ладно скроенном модном костюме...

В следующее мгновение Марат удивленно присвистнул.

В руках улыбающейся Грани были голубоватые подснежники, а рядом с ней шел бывший священник — Иван Петрович Стукалов...

2

— Рады? — Грачев пристально, с плохо скрытой ненавистью смотрел на Ильина. Почти год, как вместе работали, а так и не сблизились, так и не перешли на товарищеское «ты».

Ильин стоял у распахнутого окна, глядел на улицу. В палисадниках вербы распустили желто-медовые сережки, и над ними напряженно гудели тысячи пчел. Протарахтел автоклуб отдела культуры — в поле подался. Из школы донесся длинный веселый звонок — перемена!

— Переменам всегда радуются, — спокойно сказал Ильин, не поворачиваясь. — Хорошим переменам. Но мне, Грачев, грустно. Ну, сняли вас, ну, наказали... А раньше? Разве нельзя было вовремя остановить Грачева, остеречь, чтобы не зарывался, не забывался? Вот что меня угнетает, Степан Романович. Вместо профилактики — крайность, хирургическое вмешательство.

— С вашей помощью, Ильин, вмешательство! — воскликнул Грачев и встал из-за своего, бывшего своего, стола. — А я... ради общих дел старался, не ради личных...

— Не-ет, — протянул Ильин и покачал головой, — не-е-ет, Степан Романович, личное, очень личное в вас превалировало. И если вы не поняли всех выводов комиссии, то остается лишь посочувствовать вам...

— Комиссия, комиссия! Комиссии приезжают и уезжают, а мы, грешные, остаемся и пашем, пашем, пашем, пока не упадем в борозде, как надорванный вол! Давайте, Ильин, правде в глаза глянем: хоть раз меня осудили до этого там? — Грачев потыкал большим изогнутым пальцем через плечо и вверх. — Хоть раз сказали: ты, Грачев, неправ? Всегда поддерживали. Потому что и области нужно, чтобы кто-то был инициатором добрых начинаний, чтобы планы успешно выполнялись.

— Любой ценой?

— Когда речь идет о государственных планах и заданиях, то о цене не спрашивают. Мы сами должны ориентироваться, исходить из местных условий.

— Вот комиссия и сказала нам: не всякое выполнение государственных планов нравственно. И партии, и народу далеко не безразлична нравственная, моральная сторона дела. Мы же с вами попирали моральные нормы ради благополучной цифры в сводке.

Грачев усмешкой покривил рот:

— Скажите уж лучше — не мы, а — Грачев!

— Зачем же?! Как секретарь парткома, я не могу снимать с себя ответственности. Хотя, если честно, — да, начальник производственного управления товарищ Грачев, коему подчинен почему-то партийный комитет.

— Ревизуете решения ЦК о перестройке местных партийных органов? — в голосе Грачева прозвучала угроза.

Ильин резко повернулся от окна, сощурился.

— Ревизую? Нет. Просто недопонимаю. И почему-то полагаю, что это недоразумение будет исправлено партией.

Грачев нехорошо, дробненько рассмеялся:

— По вашей, товарищ Ильин, рекомендации?

Тот нагнул тяжелую бритую голову.

— Если хотите — и по моей. А нас, таких, много.

— Ой, Ильин! О двух головах, что ли? Или цель стоит риска? Да известно ведь, пока доскачешь до главной цели, много коней и седел сменишь. Если, конечно, головы прежде не сломаешь. А с такими замашками, как у вас, недолго сломать. Вот спихнули вы меня и уж думаете, что в седле, на коне сидите, под победным знаменем...

— Слушайте, Грачев... — у Ильина на бритом виске вспухла и часто запульсировала жилка, уголок глаза дернулся в тике. — Слушайте, вы за кого меня принимаете?! Вы забыли, за что мне выговор записали? На том самом бюро обкома записали, на котором вас снимали! За недостаточную принципиальность, за попустительство карьеристским замашкам начальника управления Грачева — разве не за это, черт возьми?! Надо было действовать, а я присматривался, осторожничал, боялся с ходу на авторитет товарища Грачева посягнуть... Я отличный урок получил, товарищ Грачев! На всю жизнь. Урок мне дали Савичев, Лаврушин, тот мальчик Андрюшка Ветланов и многие другие, неравнодушные к добру и злу. Нет, Грачев, я вас что-то плохо понимаю. — Ильин нервно прошелся по кабинету, вынул из кармана платок, покомкал его в кулаке, опять спрятал. — То мне кажется, что вы искренне заблуждаетесь, то кажетесь игроком с краплеными картами: выиграть, выиграть во что бы то ни стало, любой ценой...

— Все мы, Ильин, игроки в жизни. Между прочим, я заметил: кто честно играет, тот обязательно проигрывает. Я всегда был честен, и это мне повредило. Да-да, Ильин, не смотрите на меня так, я не оговорился!

Они долго стояли друг против друга, потом Ильин непонимающе мотнул головой и отошел от Грачева, как от стены, которую ни обойти, ни перепрыгнуть. Сказал вполголоса: