Решад Гюнтекин - Птичка певчая

• Название: Птичка певчая
• Автор: Решад Гюнтекин
• Издательство: Золак
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1991

Эта книга принесла автору мировое признание. Художественный фильм по мотивам этого произведения имел огромный успех у телезрителей.

В центре романа сложная судьба рано осиротевшей турецкой девушки. Несмотря на превратности судьбы, она своим трудом, упорством и добротой, добивается признания в обществе, к ней возвращается любовь.

---

Казалось, и глаза Феридэ застилал туман. Она склонила голову набок и смотрела куда-то вдаль.

И все-таки Феридэ заговорила о последних годах своей жизни. Она рассказала про Хаджи-калфу, мухтара Зейнилер, странного Реджеба-эфенди. Лицо ее смеялось, но в глазах и жестах проскальзывала непонятная усталость, и тогда чуть заметное дребезжание надтреснутого хрусталя в ее голосе усиливалось, словно слышался стон раненого сердца.

Когда Феридэ упомянула о береге реки, Кямран невольно зажмурился и подумал: «Может, это и есть то самое место у водопада, где она клала голову на колени возлюбленного, играющего на тамбуре, и смотрела ему в глаза?»

Чалыкушу рассказала еще несколько пустячных эпизодов из своей жизни, потом как бы невзначай добавила:

— Кямран, а ведь ты еще не видел карточки Хайруллаха-бея.

Она сняла золотой медальон, висевший у нее на шее, и протянула кузену. Молодой человек побледнел и взял фотографию. Феридэ вытянула шею, чтобы посмотреть вместе с ним.

— Взгляни на это лицо, Кямран. Какая красота, какое благородство! Не правда ли?

Молодой человек бросил взгляд на Феридэ. Она задумчиво и с такой нежностью любовалась фотографией, что не заметила его взгляда. Пожалуй, в жизни Кямрана эта минута была самой горькой, самой мучительной и жестокой. Значит, тонкая, невинная, изящная красота Феридэ досталась огромному седоволосому старику с грубым лицом!.. Воображение рисовало страшные картины. Ему представилось, как Феридэ бьется в руках этого старика. Из ее полузакрытых глаз на порозовевшие от стыда щеки катятся слезы. Детские невинные губы подрагивают, словно молят о пощаде…

Чалыкушу не смотрела на Кямрана, но, наверное, уловила ход его мыслей, вздрогнула, медленно спрятала медальон на груди и сказала:

— А теперь, Кямран, извини, я пойду… Кажется, у нас сегодня гости…

IV

Прошло только десять дней с тех пор, как Чалыкушу вернулась в родное гнездо. Но каждый вечер Азиз-бей повторял:

— Замечаете, дети?.. Дом словно преобразился. На этот раз Чалыкушу, как ласточка, принесла на своих крыльях весну. Жаль, что прошел еще один день!

Феридэ смеялась:

— Это не страшно, дядюшка. Через несколько лет я опять получу разрешение и приеду. Не горюйте. К тому же впереди у вас еще столько дней. Зачем же заранее омрачать нашу радость?

Чалыкушу сделалась прежней Чалыкушу. Она ожила, словно распустившийся цветок под лучами солнца после бури. Она опять верховодила детворой — юными обитателями дома. Все, начиная от трехлетней дочери Мюжгян и Недждета и кончая Нермин, которой уже шел восемнадцатый, очень привязались к Чалыкушу, с утра до вечера бегали за ней по пятам, наполняя особняк радостью, весельем и хохотом. Иногда они так расходились, что старшим приходилось делать им замечание. Впрочем, резвость Чалыкушу всех радовала. Ведь как-никак в прошлом они с Кямраном были женихом и невестой, и все вначале боялись, как бы не открылись старые раны, кажется, зарубцевавшиеся за последние пять лет. Но необузданная веселость Феридэ и тихое, безмятежное счастье Кямрана, которому словно нужно было только одно — издали смотреть на нее, всех успокоили. Одни лишь тетушки считали, что осторожность никогда не мешает, и старались изо всех сил восстановить между молодыми людьми стародавние отношения «старшего брата» и «младшей сестренки». Как не говорят громко в комнате, где заснул больной ребенок, так и в их присутствии не вспоминали о грустном прошлом.

Иногда Азиз-бей вдруг спрашивал у Феридэ:

— Нельзя ли погостить у нас подольше?

Но в ответ она только мрачнела.

— Это невозможно, дядюшка, — отвечала она. — Чалыкушу — мать другого гнезда, ее там ждут.

Кямран ревновал гостью к маленькому Недждету. Чтобы их разлучить, приходилось ждать, пока ребенок заснет на руках у Чалыкушу.

Однажды Кямран был свидетелем такой сцены.

Феридэ огорченно говорила малышу:

— Ну-ка, Недждет, скажи… Скажи еще раз: тетя, тетя, тетя…

Мальчик не повиновался, мотал белокурой головкой и твердил:

— Мама, мама, мама…

— Оставь, Феридэ, — робко сказал Кямран. — Пусть говорит «мама». Что здесь плохого? Может, мальчуган испытывает в этом потребность.

Феридэ ничего не ответила, наклонилась и долго гладила волосы Недждета.

V

Как-то утром Кямрана разбудил легкий стук в окно. Он сразу догадался… Так поднимать с постели могла только Феридэ.

Чалыкушу снова приглашала его к большому ореховому дереву на ранний завтрак. На столике уже стояло молоко, которое, как она обещала, ароматно пахло грушами; рядом — маленькие провинциальные чуреки и блюдечко с чем-то розовым, похожим на варенье.

Феридэ помазала чурек этим вареньем и протянула Кямрану:

— Любуйся искусством моих рук. Не знаю названия чуреков, но варенье зовется гульбешекер.

Феридэ опять взяла низенькую кухонную скамейку и села у ног Кямрана.

— А теперь скажи, Кямран, нравится тебе гюльбешекер?

— Нравится, — улыбнулся молодой человек.

— Ты любишь гюльбешекер?

— Люблю.

— Нет, не так, Кямран… Скажи: «Я люблю гюльбешекер».

— Я люблю гюльбешекер, — повторил Кямран и засмеялся, не понимая смысла этой странной прихоти.

Щеки Феридэ горели румянцем, глаза искрились, ресницы смущенно подрагивали. Она наклонилась к Кямрану и взволнованно просила:

— Ну, еще раз, Кямран: «Я люблю гюльбешекер!»

Молодой человек восторженно смотрел на ее вздрагивающие губы; они даже чуть кривились, как у ребенка, который готов заплакать, если ему не дадут то, чего он просит.

— Я очень люблю гюльбешекер. Очень люблю… Так, как ты хочешь…

Феридэ радостно хлопала в ладоши. Губы ее смеялись, а из глаз текли слезы. Она подтрунивала над собой, словно стыдила кого-то чужого, расстроившегося из-за пустяка:

— Как глупо, как глупо так радоваться оттого, что похвалили твое искусство!

Феридэ вытирала слезы, но они все текли и текли. Вдруг она приглушенно вскрикнула, закрыла лицо и, плача, побежала в дом.

Через несколько дней под вечер Кямран и Азиз-бей возвращались с рынка. У ребятишек вошло в обычай, заметив их издали, выстраиваться у ворот в ожидании подарков — фруктов, конфет, шоколада.

Кямран одарял попрошаек, и вдруг кто-то бросил ему под ноги горсть мелких камней. Наделив последнего малыша, он оглянулся. Это была Чалыкушу. Она стояла чуть поодаль под большим каштаном и делала рукой какие-то знаки.

— Вам, должно быть, понятен смысл, Кямран-бей? Ведь существую еще и я…

Как всегда, собираясь пошутить или наказать кузена, Феридэ обращалась к нему на «вы».

— Выходит, вы раньше времени дали мне отставку, — с улыбкой продолжала она. — А где же моя доля? Думаете, ваши старые проделки забыты, эфендим? Или — плата за молчание, или — сегодня вечером за столом я оглашу историю, которая произошла у чинары.

Феридэ смеялась, показывая Кямрану кончик розового языка, как она делала десять лет тому назад у этих же ворот. Кямран достал из кармана пальто коробку.

— Разве я еще не рассчитался, Феридэ? — спросил он. — Вот так совпадение! Как раз сегодня я купил шоколадные конфеты с ромом. Хотел сам съесть тайком… Но если мне угрожают разоблачением, что поделаешь…

Лицо Феридэ озарилось детской радостью.

— Ах, как чудесно! — воскликнула она.

— Но с одним условием, Чалыкушу: я сам положу их тебе в рот.

— То есть как это?

— Очень просто. Как я хотел это сделать десять лет тому назад.

Кямран поднес конфету к губам Феридэ. Она на мгновение заколебалась, затем подалась вперед и взяла ее губами.

Съесть подобным же образом вторую конфету Чалыкушу отказалась, несмотря на настойчивые просьбы Кямрана.

— Дай сюда, — сказала она. — После ужина мы съедим ее вместе с Недждетом.

— Феридэ, давай пройдемся до той изгороди. Посмотрим на море. Оно такое прекрасное! Будем разговаривать и любоваться им.

— Хорошо. Только надо отнести домой коробку. Одну минуту.

Впервые Кямран осмелился дотронуться до Феридэ, он схватил ее за руку:

— Нет, Феридэ, я не верю. Скажешь: «Подожди минуту…» — и не придешь. А если придешь, то, кто знает, когда и как… Знаешь, я потерял уже к тебе доверие.

Феридэ ничего не ответила, лишь потупилась и медленно поплелась рядом с Кямраном.

В этот вечер Кямран был грустен, рассеян. Он уже не мог сдерживаться и все время жаловался, отрывисто, бессвязно.

На море уже опускались вечерние сумерки, вдали показалась стая птиц.

— Посмотри, Феридэ, — сказал Кямран, — скоро и ты улетишь, как они… Да?

Феридэ молчала.

— Скажи, неужели ты без сожаления расстанешься с тетушками, двоюродными братьями, сестрами, со своими друзьями, с этими местами, где проходило твое детство?