Анатол Имерманис - Призраки отеля «Голливуд»; Гамбургский оракул

• Название: Призраки отеля «Голливуд»; Гамбургский оракул
• Автор: Анатол Имерманис
• Издательство: Дружба народов
• Жанр: Политический детектив
• Год: 1991
• ISBN: ISBN 5-285-00026-2

Роман латышского писателя входит в серию политических детективов «Мун и Дейли».

«Гамбургский оракул» — роман о нравах западных политических кругов и о западной прессе. Частные детективы Мун и Дейли расследуют невероятно запутанную гибель главного редактора прогрессивной газеты.

---

Чувствовалось, что Фредди совсем не хочется рассказывать, думал он совсем о другом. Но надо было чем-то заполнить ожидание…

Мун осматривал книжные полки. Книг было много. Судя по истрепанным переплетам, то были не редакционные книги, а из личной библиотеки Мэнкупа. Гёте, Шоу, Маркс. Много философов. Мун взял в руки томик гётевских стихов.

— О чем вы думаете? — спросил Фредди.

— Все о том же. О стихотворении, которое в совокупности с последней записью Мэнкупа дало нам самое веское доказательство против Баллина.

Дейли вспомнил рассказ квартирной хозяйки о последнем неожиданном визите Мэнкупа, когда тот долго ждал Баллина и якобы дописывал какую-то статью, — в действительности отпечатал гётевское стихотворение. Теперь прояснилась и сравнительно безобидная роль, отведенная Баллину в «детективной игре»: первым войти в кабинет и оповестить других о смерти Мэнкупа. Раскрытие секрета игры снимало подозрение со всех, кроме него. Он единственный мог действительно убить Мэнкупа — именно потому, что вошел первым. Сейчас все казалось возможным, даже то, что Мэнкуп предвидел бесконечно тонкий психологический нюанс: увидев труп, Баллин останется абсолютно хладнокровным. Поэтому, в отличие от других, первым услышит шум в дальнем конце коридора, поспешит освободить запертых детективов и, значит, оставит на задвижке отпечатки пальцев. Предусмотренная правилами игры обязанность Баллина войти первым и снять перчатки с рук мертвого Мэнкупа в сочетании с задвижкой и стихами Гёте являлась основной пружиной капканного механизма. Но главным был все-таки Гёте.

— Одна ошибка на несколько строчек, а какая на ней колоссальная нагрузка! — резюмировал Дейли результат своих размышлений. — Это, пожалуй, из всех ходов Мэнкупа самый гениальный.

— Гениальный? — Мун вздохнул. — Возможно. Но и самый трудный. Я представляю себе, как он сидит за баллинской машинкой и медлит… Коверкать Гёте? Рука не поднимается. Может быть, и смешно, но для меня именно в этом одна из черточек Мэнкупа, каким я его вижу. А может быть, просто сфантазировал. — Мун собирался положить томик на место, но, услышав телефонный звонок, бросил на диван. — Вы, Енсен? — Он приник к телефону. — Почему так долго?

Оказалось, что Енсен, получив от «Сириуса» нужную справку, съездил сам в корреспондентское агентство. У владельца сохранился список, согласно которому он должен был отправлять по почте в точно указанные числа восемь заготовленных писем. Шесть — Баллину, два — Мэнкупу. Второе адресованное Мэнкупу письмо предписывалось сдать на почте вечером того дня, который впоследствии оказался последним в его жизни. Таким образом, оно уже после его смерти должно было попасть в руки Муна и Дейли. В этом последнем обстоятельстве не трудно было отгадать точнейший расчет.

Владелец почтового агентства, к счастью, запомнил внешность необычного заказчика. Судя по его описанию, это был Магнус Мэнкуп.

Мун положил трубку бесконечно усталым движением человека, поставившего последнюю точку под многолетним трудом.

— Помните ключик, который выпал из кармана Мэнкупа, когда его переносили на диван? — сказал он после долгого молчания.

— Я еще пытался завести им часы в холле, когда они остановились, — отозвался Дейли. — И шутил при этом, что ими открывается секретный ларец, где припрятана дюжина новых сюрпризов.

— Это ключ, выданный абоненту почтового ящика 1567. А нужен он был Мэнкупу, чтобы получить ответ Баллина и вместе с ним полное подтверждение своих подозрений. — Мун сочувственно посмотрел на Фредди. — Вы все еще не освоились с этой мыслью? Я тоже. У меня есть предложение: почитаем дневник Мэнкупа. На этот раз не с конца, а с начала.

Записи годичной давности. С предельной скупостью отраженная личная жизнь и мысли, мысли… Между ними почти полностью терялись разделенные когда днями, когда неделями строки:

«Прочел вторично книгу Дитера „Заговор генералов“, на этот раз куда внимательнее, чем раньше. За это время я ознакомился абсолютно со всей литературой о попытке устранить Гитлера и последовавшей за ней кровавой расплате. В книге Дитера есть детали, которые не упоминает ни один автор. Временами создается впечатление, будто пишет очевидец расправы.

Говорил по этому поводу с Дитером. Он объяснил, что узнал эти подробности от американского врача, работавшего в Ландебергской тюрьме, где содержались военные преступники, подсудимые Нюрнбергского процесса. Врач узнал их в свою очередь от заключенного гестаповца, который не фигурировал в материалах процесса, так как умер до того вследствие отравления. Дитер назвал фамилию врача. Имя гестаповца ему самому неизвестно».

«Ездил в Мюнхен, визит к профессору Литке, почти никаких надежд. Встретился с заместителем Гелена В., дружившим с Грундегом, просил его навести справки».

«Вторичная встреча с В. Американский врач с упомянутой Дитером фамилией никогда не состоял при тюрьме, где содержались участники Нюрнбергского процесса».

«Опять Мюнхен. Профессор Литке настроен на этот раз еще более пессимистично. Всему приходит конец, в том числе и жизни. Два часа разговаривал с В. о смерти Грундега. Он пришел к такому же заключению, как я, но предпринять ничего не может или не хочет, замешаны слишком влиятельные лица».

«Сегодня я понял — в наших условиях существует лишь один фактический путь вершить правосудие. Хотя он и неприемлем для организованных борцов, к которым я причисляю себя, отчаявшемуся одиночке он покажется единственно правильным. И не мне осуждать его. Такова идея произведения, над которым сейчас работаю. Это будет нечто вроде политического детектива. Недаром некоторые люди с сожалением утверждают, что под могильным камнем моей публицистики лежит безвременно погибший талантливый автор уголовных романов».

— Дальше можно не читать, — устало сказал Мун. — Вот и раскрылась еще одна догадка.

— Какая? — не понял Дейли.

— Настоящее имя окруженного такой таинственностью автора пьесы, которую мы с вами видели на сцене. Называется она «Перчатки госпожи Бухенвальд».

— Значит, мифический Арно Хэлл не кто иной, как сам Магнус Мэнкуп? — крикнул Дейли. — Невероятно! Знай мы, кто автор, все, возможно, куда раньше встало бы по местам! На сцене и в жизни — почти та же драматургия. И какая режиссура! Перед таким человеком можно только преклоняться!

— Вы говорите, драматургия? — Мун задумался. — Скорее всего Мэнкуп, когда писал пьесу, не имел намерения применить ее построение в жизни. В какую-то минуту пьеса просто сыграла роль толчка. Возможно, отправной точкой послужили пистолет и перчатки, которые впоследствии перекочевали из театра в подлинную трагедию. А они, не исключается, потянули за собой и всю схему. У Мэнкупа было слишком мало времени, чтобы придумать новую… И, между прочим, нигде не сказано, что упомянутое в дневнике произведение — пьеса, после премьеры которой Мэнкуп ушел из жизни. Это всего лишь моя догадка.

Только теперь словно окаменевший Фредди захлопнул дневник. Еле слышный хлопок, но в этом изолированном от редакционной сутолоки кабинете, где так часто сидел Магнус Мэнкуп, он прозвучал как выстрел. Как тот, за две минуты до полуночи, когда не стало Гамбургского оракула.

— Задним числом легко возводить себя во всезнайку. — Мун еще не высказался до конца. — Ни черта вы не поняли бы, Дейли, несмотря на пьесу. Вспомните, какой ворох полуоборванных нитей пришлось распутывать, пока мы чудом добрались до истины. И не будь Фредди с его репортажем, напомнившим нам о пустяковом порезе, возможно, все так и осталось бы гипотезой. Мэнкуп отлично сознавал это. Он все предвидел, все учел, кроме одной-единственной нелепой случайности — того самого пореза…

— Не может быть, чтобы я брал интервью вовсе не у профессора Контисолы, а у самого Мэнкупа! Если это правда… — Фредди уселся было на письменный стол, но тут же испуганно спрыгнул. — Если все это правда, — повторил он, все еще не решаясь поверить, — тогда никто не знал настоящего Мэнкупа! Никто!

— Помните, Дейли! Еще сам спотыкаясь в потемках, я сказал, что тут, возможно, неприменимо обычное исчисление. А кто из нас силен в интегральной математике? — Мун обвел взглядом кабинет. — Мы привыкли идти к цели по следам, уликам, по грязи, которую преступник оставил на чистом полу. К каким бы ухищрениям он ни прибегал, это всегда примерно те же самые уловки, которые при помощи некоторой доли ума и таланта можно вывести на чистую воду. А тут весь ключ к разгадке заключался в характере. Какое мужество необходимо для того, чтобы в течение многих дней подготавливать этот последний акт, не говоря никому ни слова, молча стиснув зубы от боли. Подумайте, каково знать, что умрешь через несколько дней, умрешь, добровольно приблизив час кончины. И вписывать в дневник оптимистические строчки о вторичном рождении, отстукивать ночью в тиши репортерской комнаты розовые прогнозы на еще десять лет жизни. Играть так, что даже знавший его сорок лет старый Клаттербом уверовал в его легкомысленную жизнерадостность.