Сергей Есин - Дневник. 2009 год.

• Название: Дневник. 2009 год.
• Автор: Сергей Есин
• Жанр: Прочая документальная литература

---

На семинар мне сегодня остался лишь один час. На три часа назначена встреча с делегацией болгарских писателей.

Обсуждали Сашу Карелина, его роман я читал, собственно, всю субботу и воскресенье. Ну, как всегда, это жуткая стилистика и какой-то житейский драйв с любовью, смертями, преступлением. За всем этим еще и Сашино любование собой и своей мифической сексуальной силой. Но я отметил, что есть объемность замысла.

Всего я, конечно, не сделал, пришлось переносить дальнейшее обсуждение на следующий раз. Попутно дал всем задание: отыскать по три самых кайфовых Сашиных стилистических ошибок, выписать их и сделать собственную правку.

Когда я вошел в зал, то президиум и сам зал были уже полны. Я примостился на откидной стул рядом с Женей Сидоровым, блестящую телевизионную передачу с участием которого я видел ночью. Сразу же спросил у соседа, кто тот молодой предприимчивый человек, который во время передачи сформулировал вопрос о тотальном антисемитизме 70-х годов? Страна должна знать не только имена, но и генеалогию своих героев. Как ни странно, вопросы иногда могут дать занятные результаты. Внук, оказывается, Феликса Светова, с которым я по институтской линии встречался. Надо посмотреть по дневникам.

В президиуме сидели из знакомых мне – БНТ, Людмила Ивановна Каркалина, редактор «Литературной учебы», у которой в замах Максим Лаврентьев, Сергей Главлюк, издатель и печальник за славянскую литературу. Главлюк сказал позже, что эта литература нынче потихонечку востребуется, и похвастался свиданием с венскими славистами. Самым любопытным для меня была выставка своеобразных работ художника Леонида Федорки – резные раскрашенные иллюстрации к каким-то книгам. В президиуме сидел также Панко Анчев, этот персонаж мне был уже известен. Студенты, преподаватели и приглашенные болгары сидели уже в зале.

Почти в самом конце часового собрания выступала Инна Ивановна Ростовцева, она обнажила очень точную мысль: «Когда мы говорим о культуре, мы не можем избавиться от общих слов». Поэтому я многое здесь из общего пропускаю. Отмечаю фразами только то, что интересно, или то, чего я не знал. О влиянии русской литературы на литературу болгарского Возрождения аж с середины XVIII века. Оказывается, именно Иван Вазов, классик, придумал для русских слово «братушки». Об изменившемся существовании русских журналов в Болгарии. Их раньше было очень много, нынче все не так. Мысль о том, что русские в какой-то момент забыли о существовании Болгарии.

Пропускаю представление писателей, делегация как делегация, где, видимо, есть свои особые обязательства, если привезли вместе с поэтами и прозаиками директора «Радио Варны». Россия без Болгарии может, а Болгарии без России нет – это сказал кто-то из болгар, кажется, Панчев.

Наш профессор Владимир Фирсов говорит о журнале «Факел», который он в свое время вел. Я даже, кажется, в журнале печатался. Прочел Фирсов к случаю стихотворение. Я давно заметил, что есть поэты, у которых всегда есть подходящее стихотворение на случай.

Не могу не отметить выступление Максима Лаврентьева, все-таки мой выкормыш. Он говорил о том, что местный болгарский колорит в поэзии схож с колоритом в поэзии русской. Отсюда схожесть процессов. Максим вообще вырос и говорит хорошо и ладно.

Все это время, пока шли разговоры, я что-то записывал на своем компьютере, и тут, пока я писал последние фразы и пропускал общие слова, Борис Николаевич выкликнул – он имеет такое коварное обыкновение – меня выступать. Как же хорошо выступать без какой-либо подготовки. Уже стоя на трибуне, я вспомнил, что мы в свое время делили с болгарами азбуку, потом вспомнил свои молодые годы, когда появился роман Павла Вежина «Барьер», и впечатление от этого романа, напечатанного «Иностранной литературой». В тот момент болгарская литература стала для нас вестницей современной литературы Европы. Потом я вспомнил о том – это уже мой эпизод из жизни на радио, – как представители Болгарии на совещаниях по радиодраматургии всегда начинали свои доклады с Платона или с Аристотеля. Мне тогда это казалось провинциальным, но потом я понял, что это одна из форм защиты своей самости, отстаивание своего места в европейском ряду.

Нельзя забыть и выступление Олеси Николаевой, которая внезапно заговорила о мусульманизации Европы, об опасности подобного в нашей стране, о необходимости бороться с этим процессом. Уже через пару лет в Голландии мусульман станет больше, чем природных голландцев.

Все закончилось, как и положено, песнями. Вышел болгарский поэт Владимир Стоянов с гитарой, потому что не только поэт, но и бард, и на хорошем русском языке заговорил о недавно умершем русском поэте Олеге Чухно. Говорил о том, что человек живет именно в том месте, о котором мечтал. Сначала на болгарском пел свою песню «Одиссей». Я давно заметил, что когда немолодой бард исполняет свою песню, он всегда старается петь ее в молодом образе. Потом спел, отдавая, видимо, дань стране, еще одну песню на стихи Солженицына. И песня и стихи мне не показались. О начале выступления Инны Ростовцевой я уже написал, а дальше она, как и все мы, стала говорить по большей части о себе.

Домой пришлось почти лететь. Сегодня по поводу нового диплома у Соколова, который у меня на курсе девять лет назад был под другой фамилией, собралось несколько моих выпускников: Алена, Ярослав, Антон, и пришел Максим Лаврентьев, который был здесь рядом у К. Я. Ваншенкина. Я быстро сварил картошку и сделал пюре, а вот нажаренные котлеты у меня были. Ребята с собою тоже притащили кое-что съестное, а Антон еще и прекрасное французское вино, которое я щегольски открыл штопором, подаренным мне Марком к семидесятилетию. Сидели часов до одиннадцати, болтали о литературе и о прошлом. Максим уморительно рассказывал о вечере Александра Потемкина, который проходил в Большом зале ЦДЛ. До этого «Эхо Москвы», привлекая внимание к этому писателю-миллионеру, активно и за плату пропагандировало его книгу, написанную якобы «для души и сердца». В литературе деньги, оказывается, значат далеко не все, как в другой жизни. Вечер вела Кокшенева, и выступал Личутин. Хотя, по словам Максима, в каждом дифирамбе в адрес Потемкина было больше завуалированной хулы, но все же как патриоты падки на дополнительные заработки!

21 октября, среда. С десяти и до трех сидел за компьютером и заполнял дневник, затем пару часов занимался хозяйством. Потом через мучительные автомобильные пробки поехал к Андрею и Лене Мальгиным. Собственно, я кое-что о них знал: во-первых, после трагической гибели их единственной дочери они усыновили какого-то почти грудного мальчика, взяв его прямо из детского дома. Во-вторых, уехали на житье, благо время позволяет, в Италию. Это тоже понятно, потому что в Москве, конечно, особенно в первое время, воспоминания душили. Но было и третье. Недавно Евгений Сидоров мне сказал, что видел Андрея. Ну, почему он уехал, никого не предупредив? Мне почти понятно – время мучений и время, когда ощущаешь, что со своим горем ты никому не нужен. Почему, приехав в Москву, мне не позвонил?. Потом, правда, всплыло, что ведь на сотовом номере у меня появились разные настройки. Но вот совсем недавно я проезжал буквально мимо их дома по Бульварному кольцу, что-то всколыхнулось, я позвонил. Лена и Андрей были дома, а в том, что в принципе они хотели бы меня видеть – это тот редкий случай – у меня сомнений не было. Сговорились.

Разговоры и обстоятельства описывать не хочу. Мальчонка, крошечный, кареглазый, живой – прелесть, грустный дом полон игрушек. Стоит скульптурный портрет Насти, она была и моложе и живее, и в ней была та естественная и раскованная прелесть, которая присуща значительным женщинам, такой бы она, видимо, и стала.

Андрей подарил мне три довольно толстые книги – это его выпечатки из своего блога в Живом Журнале.

Все это чрезвычайно интересно и совершенно не повторяет мой дневниковый принцип. Здесь много кропотливой работы историка, подбирающего и классифицирующего факты. Но это так интересно, что, несмотря на тяжелый день, предстоящий мне завтра, я не утерпел и жадно читал почти до двух ночи. Ниже я сразу же выпечатываю отрывок, связанный с книгой В. С., но Журнал Андрея Мальгина надо читать не торопясь, сплошняком, отмечая на полях то, что может понадобиться в дальнейшем.

Вторая книга «Записки литературного раба» Валентины Сергеевны Ивановой. Честно говоря, мне не хотелось ее читать, и месяц она лежала без движения. Мне Валентина Сергеевна запомнилась довольно грубоватой дамой из «Советской культуры», к тому же коммунисткой типа Нины Андреевой. Но совершенно разоружило предисловие Льва Аннинского. Я знал о ее чудовищной болезни, о том, какие муки она претерпевала все эти последние годы (мы с ее мужем давние друзья), но Аннинский очень точно увязал обстоятельства болезни с обстоятельствами текста. И он оказался совершенно прав: болезнь сделала из нее чуткого, ЧЕЛОВЕЧНОГО человека, совершенно по-новому сегодня смотрящего на людей, на саму себя. Половина книги – опубликованная ранее в «Новом мире» повесть «Болезнь», вторая половина – ее соображения и впечатления от встреч с разной кинематографической публикой – от Черкасова до Сокурова.