Эльмира Нетесова - Заложники любви

• Название: Заложники любви
• Автор: Эльмира Нетесова
• Жанр: Современная проза

А есть ли она эта любовь ? А может, придумали ее мечтатели-романтики? Создали для себя кумира и считали идеалами своих возлюбленных, страдали и мучились от непонимания, неразделенной любви, ставшей наказанием, а подчас и трагедией.

Так что же такое эта любовь, счастье или горе? Надо ли к ней стремиться и дорожить, как неземным даром, или лучше уйти от нее, чтобы не обжечь душу и сердце...

Но как на свете без любви прожить?

---

   —  Каб мой был жив, уже внуки бегали. Бабкой звали. А то вот одна кровинка имелась, да и ту усыновил отчим. Что делать? Невестки не ждут бесконечно, как матери. Им свое надо,— всхлипнула всухую, отвернувшись от всех.

   —  Меня вчера ребята с третьего этажа за парня просили. Толиком его звать. Он из заводских. В городе с матерью живет. Уйти от нее хочет. Не может больше под одной крышей дышать, к нам просится,— вспомнил Егор Лукич.

  —   А чего не ужились?

  —   Иль комнатуха тесная?

   —  Небось, мать не дозволяет баб водить?

   —  Куда уж там! Квартира трехкомнатная. Места хватает. Да баба крученая. Своего мужика — отца Толика, в бомжи спихнула. А сама хахалей водит, каждый день их меняет. Те кобели моложе сына. Совсем зеленые пацаны. Он мать стыдить стал, а она ему в ответ:

   —  Ты, моей хварье не хозяин! Не нравится, уходи. А мне не указывай.

   —  Во, финт! Она что, по фазе поехала?

   —  На обследование ее, на вменяемость проверить, что за дела, сына из хаты прогоняет.

   —  Я тоже советовал ему вызвать милицию. Но ведь это тоже личная жизнь. И, если она не дебоширит, соседи не жалуются, на заявления сына никто внимания не обратит и меры принимать не станут. Живи она хоть с козлом, но в пределах своей постели, ей слова не смей сказать, потому что это ее личное дело, ее частная жизнь... А парня трясет, боится сорваться и тряхнуть, чтоб мозги у той мамаши на место встали. Она, дура престарелая, навтыкала персингов во все места, из дома почти голая выходит. Сиськи на коленях, а жопа на пятках болтаются. И вот такая оттягивается с мальцами, обучает, иль сама учится современным приемам секса. Уж и не знаю, но все творит на глазах горожан. А попробуй, сделай замечание, у нее заступников половина города!— сплюнул Егор Лукич, досадливо поморщившись.

   —  Знаю о ком речь! Эта сука у меня мужика увела. Соблазнился придурок на стерву. Уж как я ее колотила! Все волосы на башке выщипала, рожу исцарапала, персинги живьем с корнями выдирала отовсюду, все шнурки и лямки обрывала, совсем голой оставляла средь улицы и что? Мужики ее с улицы домой на руках уносили. Собой закрывали потаскуху, уж как делили там, не знаю. Путевую женщину не защитят и не вступятся, наоборот, в грязь втопчут, опозорят, обидят, а вот такую языками вылижут! — выплеснула наболевшее Серафима и, повернувшись лицом к Лукичу, сказала:

   —  Прости, Егор, к тебе это не относится...

   Лукич, оглядев женщин, сказал задумчиво:

   —  Надо взять мальчишку, чтоб не сорвался он. Мамаша может нарочно его провоцирует, чтоб, потеряв терпение, вломил бы ей. Она и его запихнет в клетку, сама в квартире останется жировать! От нынешних баб что угодно жди. Ни стыда, ни совести нет.

   —  Лукич, они и раньше такие встречались. Их меньше было, но все ж паршивые овцы всегда водились. Правда, их наказывали. Милиция проституток в тюрьмы сажала. Люди колотили среди улиц и во дворах. А теперь, сколько говна развелось, как грязи! Ну, попробуй, тронь хоть одну. Саму за жопу возьмут, а сука на воле останется, ей можно сучковать. Потому как нельзя в ее личную жизнь лезть! — возмущалась Нина.

   —  А что? Вот я оттыздила проститутку и меня в ментовку на десять дней замели. Я у них двор подметала. Эта же тварь ходила мимо и оскалялась. Притом, с моим козлом в обнимку. Я еле продышала их измывательство.

Но в ментовке умный мужик имелся. Он много дельного подсказал. Я так и сделала. Развелась с кобелем, потом выписала из квартиры, вызвала, перевезла из деревни шарую тетку, чтоб за детьми смотрела и порядок дер-ниша. Она быстро приноровилась, а я еще две работы прихватила. Тут и Федя сыскался. Мы с ним быстро друг друга поняли. Он из ликвидаторов, какие тушили пожар на Припяти. Ну, клад, не мужик. Жаль, что мало пожил, всего три года. Зато успел на ноги нас поставить. У него до меня жена была! Ну и смех с нею был. Ее Федя не стал устраивать по мужской части. Обгадила мужика по-всякому. Но тут я сыскалась, и ее брехам перестали верить. А Федя всех моих детей уроднил, перевел на свою фамилию. Когда умер, пенсию им платили. Свой, родной отец копейкой не помог. Зато чужой человек позаботился. И свою квартиру, вклад на книжке, имущество, все на нас оформил. Сколько лет прошло, а дети и теперь как родного помнят. На могилу к нему приходят часто. Вот тебе и чужой,— уронила слезу Серафима, продолжив:

   —  Какой заботливый был человек, как жаль, что хорошие люди живут мало. А всякое говно век смердит под боком.

  —   Это верно,— согласилась Анна. И все невольно тянули на девку, влетевшую в дверь. На руках у нее сидела кошка, укутанная в пуховый платок. Она смотрена на людей испуганными глазами, дрожала и жалась к хозяйке всем телом. Девчонка плакала в три ручья.

   —  Что случилось, Ксюша? — спросил Лукич девчушку. Та ответила сквозь рыдания:

   —  Егор Лукич! Ну, кому влезло в голову вот так обидеть мою Татку. Она никого не трогала. Жила в комнате и никуда не выходила. Не мешала, даже голоса ее никто не слышал. А тут мы с девчонками как-то проглядели.

Пылесосили. Оставили дверь открытой и Татка выскочила. Мы ее всюду искали, на всех этажах, на чердаке, и подвале и на улице, возле соседних домов, но кошки нигде не было.

   —  Ксюша, а зачем она тебе нужна? — спросил Лукич удивленно.

   —  Она ласковая и лечебная. Когда я или девчонки из комнаты простывали, ложили Татку на грудь, к утру простуда исчезала. И ни таблеток, ни врачей не нужно было. Татка всех одна лечила.

  —   И давно она у вас живет?

   —  Два года. Татка чистая, на улице не была.

   —  Ну, так что случилось у вас? — терял терпенье человек.

   —  Гляньте, что с нашей девочкой утворили!—развернула Ксюша платок. Из него показалась вся кошка, но она была тщательно пострижена и побрита под льва. Татка, удивленно оглядев хохочущих людей, полезла под руку хозяйке, чтоб скрыть нелепость своей внешности. Она мяукала тревожно и жалобно, просила, чтоб ее снова укутали в платок.

   —  Ну, чего смеетесь? Я думала, вы поможете найти ту сволочь, какая Татку опаскудила! Это же зверство — глумиться над животным! Негодяи осквернили Татку. А вам смешно! — хотела уйти девчонка.

  —   Ксюша! Подожди! Скажи, чего хочешь? — спросил Лукич.

   —  Чтоб нашли и наказали! Сегодня кошку опаскудили, завтра до человека доберутся! Этим скотам все равно!

   —  Найдем, Ксюша, кто это отмочил. Только помни, кошку в общежитии держать нельзя. Запрещено такое нашими правилами,— напомнил Лукич.

   —  Татку все девчонки в комнате любят. Она даже в коридор не выходила, о ней никто не знал. Случайно выскочила на свою голову,— вступилась за кошку Ксюша и, укутав свою любимицу в платок, успокаивала.

   —  Обрастет твоя скотинка! К зиме шерсть на ней появится!

   —  Так ведь до того простыть может. Как ей голой жить? Придется одеть Татку. Свитер ей придумать, памперсы подобрать. Иначе воспаление легких получит.

  —   Чего? Может еще и галстук, носки с тапочками связать? — удивились бабы.

   —  Эх-х, вы! А еще женщины! Ведь Татка — наш общий ребенок, подружка для всех! Неужели это не понимаете или в доме кошек не держите? Мы Татку слепым котенком у мальчишек отняли. Они ее утопить хотели. Мы вырастили, выходили. Теперь она каждое слово понимает, слушается, не хулиганит, умница,— гладила кошку Ксюшка.

  Может, и забыли б люди об этом случае. Подумаешь, трагедия, кто-то кошку оболванил под льва! Ведь не убили ее, не издевались. Но через пару дней в комнате на первом этаже внезапно вспыхнула драка. Повздорили двое парней. Поначалу крик поднялся, а там кулаки в ход пошли.

  Когда Лукич прибежал, ребята дубасили друг друга стульями, целились в макушки.

  —   А ну, тихо! Всем отбой! Успокойтесь!—приказал зычно и раскидал дерущихся по углам.

  —   Чего взъелись, что не поделили?

  Ребята молчали.

  —   Что стряслось? — терял терпение Лукич.

  —   Я ему все равно башку сверну! Козел вонючий! Он моего песку достал, изуродовал всем на смех!

  —   Какого песку? — не понял Егор.

  —   Да вон! Рядом с вами сидит,— указал на собаку, какую Лукич принял за игрушку.

  —   Эту, что ли?

   —  Ну да! Видите, уже стричь стал! Я вовремя подоспел. Только в туалет отлучился на минуту! Вхожу, а этот отморозок запихал моего Снежка в сапог вниз лицом, а задницу стрижет машинкой. Думал, что я надолго и туалете застрял, хотел всего постричь, но не успел. А задницу всю как есть оголил. Спроси, зачем ему над псом издеваться? Снежок ни к кому не подходил и не трогал никого. Ничего не просил, только меня признавал. Какого хрена от него надо? — кинулся парень на обидчика с кулаками, но тот увернулся, сделал встречный выпад и крикнул:

   —  Пусть твоя шавка не лезет на мою койку, сколько говорить буду, что брезгую псами. Не выношу их запаха! Убери его вон!