Галина Лифшиц - Новый дом с сиреневыми ставнями

• Название: Новый дом с сиреневыми ставнями
• Автор: Галина Лифшиц
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-46239-1

У Татьяны все замечательно. Закончили с мужем строительство дома. Пора обзаводиться потомством. Но неожиданно такое продуманное и заслуженное счастье рушится. Начинаются нешуточные жизненные испытания, которых ну никак не должно было быть. Пришло время разобраться в том, что за невидимая сила дергает за ниточки, превращая существование в страшный фарс.

---

Она стояла одна среди всех, откинув голову, и держалась за края расписного платка, который обязательно накидывала на плечи перед выходом. Без платка пение не получалось бы таким, понимала Танька. С платком руки ее делались крыльями. Вот она взмахивала, и всех приподнимало над землей:

Ой, гуси-лебеди,
Ой, улетели!
Любовь мою —
А-ах, —
Не пожалели.

Ах, лебедь белый,
Далекий,
Крылами машет.
Он о любви моей
Ему —
Пускай расскажет.

Ах, лебедь черный,
Печальный,
Протяжно крикнет,
Пускай любовь мою
Найдет-окликнет…

Слезы текли по ее щекам. Она глядела вверх еще какое-то время. Вслед лебедям… Женщины плакали. У мужчин скулы ходили ходуном.

Нигде и никогда не слышала Танька тех песен, что орала Нинкина душа.

Да и где услышишь, если полдеревни вымерло во время построения светлого будущего, одна Нинка и хранила сокровища, случайной наследницей которых оказалась.

Нагрустившись вдоволь, люди загорались весельем, просили частушек.

Начиналось самое интересное, смешное, запретное. В миг веселья, правда, о запретностях забывали и хулиганили по-черному.

Частушки надо было петь парой, соревнуясь. Тут пригождался дед Митя, именно частушками и гармонью завлекший когда-то лучшую певунью Нинку в свои жаркие объятия. Он в молодости на гармони играл так, что от волков спастись сумел. Один. В зимнем лесу. Ох и любила же Таня слушать про это!

Зимний лес. Полная луна. Бело вокруг и светло… От луны снег сияет. Синим таким светом, как от телевизора. Идет дед (конечно, не дед тогда еще, а парень хоть куда) с гармошкой в соседнюю деревню через лес, по широкой просеке. Вдруг чувствует: кто-то смотрит на него. Оборачивается – волк! Спаси и сохрани, Господи! Что делать? Митяй остановился, повернулся к волку лицом да как заиграет на гармони! Волк тоже остановился. Прислушался. И вдруг как завоет! К луне морду поднял и завыл. У деда аж волосы дыбом, до чего жуть взяла. Ну, кончил он играть, идет дальше. Глядь – волк за ним тащится. Пришлось снова – гармонь в руки. Волк опять мордой к луне – и ну выть! Так и дошли до деревни. С остановками. С песнями. А там уж собаки вой подняли. Волк постоял и к лесу развернулся. Свой волк был, местного леса жилец. С ним сговориться получилось. Но бывали и другие, чужие, дальние волки. Шерсть у них на загривке топорщилась. Неслышно подкрадывались они к домам. Собаки на таких чужаков не лаяли, затаивались. Тут одно оставалось – молиться. Другое не помогало. От оборотней другого спасения нет!

Вот такой дед достался Тане! Чем Нинке не пара? Не сыграет, так споет!

Ну и частушек они знали – тысячи!

Гармонист вступал. Бабушка с безразличным лицом, поводя плечами, плыла на цыпочках, отбивала чечетку.

Ииии – ррраз:

Мы Америку догнали
В производстве молока!
А по мясу не догнали:
Х…й сломался у быка!

Иэххх! – и уплыла. А навстречу бьет чечетку соперник:

На горе стоит точило,
На точиле – борона.
Бригадир е…ет кобылу,
Наше дело – сторона.

Частушки запоминались с первого раза. Не то что немецкие сказки.

Была у Тани любимая. Жалостливая:

А мине милый подарил
Четыре м…давошечки!
Чем я буду их кормить?
Они такие крошечки…

Сильно обеспокоилась Таня, чем же, и правда, кормят «таких крошечек». Спросила, будто невзначай, на следующий день у бабы Нины. Та аж зашлась: «Не повторяй за взрослыми!» Потом строго-настрого отсоветовала у Рахили спрашивать, а то, мол, больше ее в деревню не отпустят. Это был довод! Так Таня до университетских времен час от часу и вспоминала о неразрешенном и неразрешимом вопросе…

В отношении силы характера бабушка Нина могла вполне потягаться с неистовой Рахилью. Если что-то вдруг устраивалось не по ее велению, не по ее хотению, она орала уже совсем другие песни. Не выбирая подходящих слов. Пожелания, сыпавшиеся на головы попавших под горячую руку жертв ее жгучего темперамента (а под руку попадались всегда именно свои), были отнюдь не пожеланиями «здоровья, счастья и успехов в труде».

– Чтоб вас всех рОзАрвало! – вот самый невинный бабушкин посул, обращенный к мужу, внучке и дочери.

А то еще вопила про волков-оборотней, к которым по своей воле ушла жить ее родная дочь.

Таня долго пугалась и не понимала, к каким волкам прибилась ее мама. Вроде живет с ними, довольна-счастлива. Потом, конечно, догадалась, что и у бабы Нины национальный вопрос рождал свои художественные образы и символы.

Впрочем, характер у нее был отходчивый. Отбушевавшись, бабушка Нина удивительно быстро успокаивалась и принималась за привычные дела.

Таня же после каждой бури переставала на какое-то время любить скандальную бабку, желая только одного – вернуться к себе домой, к своим «волкам».

Собачья кровь

По ряду намеков и с той, и с другой стороны Таня сознавала, что все неудачи, шероховатости ее характера, робость в школе, когда ее вызывали к доске, замкнутость и ряд других уродующих ее личность черт – все это связано с кровью, которая в ней смешалась как-то не так. Недаром Римма Михайловна, разглядывая очередную Танину тройку, а то и двойку, понуро притащенную из школы внучкой, которая дома знала в с е, бурчала в сторону еле слышно: «Собачья кровь». Кого она награждала этим эпитетом? Внучку ли, учительницу?

Как-то Таня, распаленная подростковой гормональной перестройкой, все же крикнула:

– Чья кровь собачья?

И Буся, опомнившись и явно устыдившись, принялась уверять, что она вспомнила кого-то на работе. Просто внезапно вспомнила и сказала не думая. И просит ее простить.

Много позже Таня разобралась, что ругательство это шло из бабушкиных польско-белорусских недр. «Пся крев» – так это звучало по-польски. Совсем не обидно. Просто как «черт побери». Но в переводе на русский нейтральность развеивалась, как сигаретный дымок. «Собачья кровь» – это была обида нешуточная.

Как ребенку надлежало разбираться в лингвистических нюансах?

Эх, не понимали бабушки, что любое слово материально, любое пожелание воплотится. Это только лишь вопрос времени.

Не холера, так другая болезнь приклеится; не тело, так душу раздерет на части – это уж точно…

Вина

Но вдруг… Вдруг в пугающей тишине ночи пришел Тане на память и еще один ответ на вопрос «за что?».

Кое-что она накликала себе сама.

В студенческие ее годы началась в Москве бурная ночная жизнь. Кто-то ходил по клубам потанцевать, себя показать, на людей посмотреть. Кто-то втягивался в страшное и постыдное. Родителям ночная жизнь в их юные годы была неведома. Они не могли отнестись с пониманием к тому, что не пережили на собственном опыте.

Весь город в ту пору по чьей-то злой воле лишился сна. Бурно проживали свою юность подростки. Тряслись от страха за детей и непонимания происходящего родители, чьи жизни сжирались еженощным страхом. Наступило время странных повальных смертей: юность гибла от наркотиков, зрелые, полные сил сорокалетние граждане – от инфарктов и скоротечных злокачественных образований. Это был массовый уход, жертвы которого не подсчитаны, да и вряд ли будут.

Таня, гордо чувствовавшая себя совершеннолетней и свободной, самозабвенно тусовалась. Она уходила в десять вечера, «на пару часов», но никогда не возвращалась в обещанное время. Заваливалась она домой в 5 или 6 утра, когда закрывались клубы. И бухалась отсыпаться. Родители, не спавшие из ночи в ночь в ожидании, как-то разом постарели. Учеба была заброшена. Жизнь трещала по швам, но катилась весело. Думать ни о чем не хотелось. Хорошо еще, к этому времени дед с бабкой отселились от них, купив квартиру в их же подъезде у отъезжающих на ПМЖ за рубеж соседей. Приобретали они новое жилье, предполагая, что потом оно достанется внучке. Этот разъезд, как позднее осознала Таня, и спас их жизни. Они ночами спали! А вот у отца случился инфаркт, заставивший Таню опомниться и вернуться в русло человеческого поведения. Но еще до отцовской болезни случился один эпизод.

Как обычно, Таня, вернувшаяся домой под утро, нырнула в постель, вытянулась блаженно под одеялом. Спаааать! Больше ей ничего не хотелось. Сон уже подступил вплотную. И тут в комнату вошла мать.

Странные отношения были у Тани с матерью. Таня была уверена, что мама ее не любит. Уж слишком беспрекословно следовала она всем Бусиным указаниям по поводу Таниного воспитания. Никогда не встала на защиту. Если папа еще как-то встревал, протестовал, то мать ни разу не приняла сторону дочки. Объяснения этому найти было можно. Танина мать была в свое время студенткой Риммы Михайловны, а позже и ее аспиранткой. Вот она и усвоила роль ученицы-отличницы. Учителю, мол, виднее. Тем более, повиноваться материнской воле было заведено и в ее родном доме. Таня чувствовала себя незащищенной и таила за это на мать обиду. И этот ее «ночной период» был отчасти местью матери за прошлое: «Я тебе была не нужна? Отлично! Теперь не лезь в мою жизнь ты!»