Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2005)

• Название: Новый Мир ( № 12 2005)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

— Как вы тут? — дипломатично поинтересовался почивающий на лаврах Николай Николаевич — его назначили членом редколлегии.

Я развел руками.

— А как вам Варшава? — внезапно спросил Ермолович.

Я оторопел:

— Съесть-то он съест, да кто ж ему дасть!

— Не скромничайте, — дружески улыбнулся “поляк”.

Утром трубку разрывает бас Новикова, заместителя Главного:

— Что ты там комбинируешь? А ну зайди.

Не поздоровавшись, спрашивает:

— Ты действительно хочешь в Варшаву?

Я молчу.

Новиков тянется к красному телефону:

— Петр Федорович, он у меня. Хорошо, сейчас.

Покачиваясь, как утка, Алексеев ходит по кабинету, запрокидывает покрытую перхотью голову, сверкает набухшими стеклами окуляров и пророчествует:

— Польша — это же так интересно!

Я весь в отца.

Уезжая в командировку — всего-то на два дня, в район, — он с утра терзал маму:

— Поезд уже отходит!

С годами и я, покидая дом, стал паниковать.

Тем более — на этот раз.

Не в район собрался — в заграничную, хоть и братскую, страну.

Не на экскурсию — работать; как это выглядит, я понятия не имел.

Не на пару деньков — минимум на три года...

Провожался — под лукавые тосты, слезливые целования, бессмысленные наставления.

— Главное, старик, — тарахтит Олежка, — ничего из себя не изображай. А с какой стати? Курица — не птица, Польша — не заграница.

С удивлением смотрю на друзей. Они будто за стеклом, по которому струится вода.

А я уже ТАМ.

Для начала отправляюсь один — осмотреться.

Поезд отходит от Белорусского вокзала и называется “Полонез”: сразу ясно, куда его несет.

Оглушенный прбоводами, я гляжу в окно, прикидывая, какие проблемы ждут меня за Бугом.

Что, собственно, я знаю об этой стране?

Ну, конечно — Лжедмитрий! Привел их в Россию. А Сусанин — потом — завлек в непроходимые болота.

Еще маршал Сейма. Стучит посохом, а супернезависимый депутат кричит из зала: “Не согласен!” Вето — оно и есть вето.

Само собой, Коперник: первым понял мужик, что планеты вращаются вокруг Солнца.

Костюшко: отстоял независимость… Америки.

Мицкевич с Пушкиным дружил.

Полонез Огинского.

Дзержинский.

Варшавское восстание.

Лято, Дейна, Шармах — олимпийские чемпионы по футболу.

Берут, Гомулка, Герек — вожди.

Ансамбль “Червоны гитары”.

Косметика фирмы “Полена”.

Кажется, все…

В Бресте меняем колеса.

— Буты, — поясняет сосед по купе.

— Что?

— Поляки так колеса называют. И туфли. Поговорка есть: у поляка даже бут — пан.

Над продрогшей Варшавой висит оранжевый блин.

На Центральном вокзале встречают коллеги.

Кое-кого я знаю.

Ермолович приехал загодя, чтобы подготовить корпункт к сдаче.

Суетливо обнимаюсь с Саней Рогожиным, сокурсником, а теперь — корреспондентом ТАСС.

С Костей Щербаковым студентами отбывали сенокосную повинность под Можайском. Здесь он представляет малопонятную организацию с протяжным, как вздох, наименованием — ВААП. Ему завидуют. И как не завидовать, если у человека одна задача — накрывать за казенный кошт, налаживая контакты с капризной польской интеллигенцией.

Вялотекущий мальчишник в корпункте.

Накануне они ездили гуртом в Люблин и теперь подначивают друг друга:

— А ты вчера здорово выступил!

Разбежались быстро...

Началась рутина.

Ермолович пишет акты — на каждую строку в инвентарной ведомости: от автомобиля “Волга” до обувной щетки. Я перепечатываю на машинке, после чего подписываемся: “Ермолович сдал, Друзенко принял”.

Коктейль в посольстве.

Закуску купили на рынке.

Выпивку я привез из Москвы. Сопроводительная бумага разъясняет: “Для представительских целей”. Обыкновенная водка, а как звучит!

Среди гостей самая величавая — в буквальном смысле — певица Анна Герман.

Мужа — он ей по плечо — представила:

— Пан инженер.

Похожий на воблу советник по прозвищу Птичкин, которого все считают резидентом, толкнул спич.

Перед этим несколько раз подходил, спрашивал:

— Извините, как ваша фамилия?

Все равно перепутал...

Утром в корпункте не умолкает радио, а по вечерам — телевизор.

Вживаюсь в ауру чужой речи.

Бесконечная “угадай-ка”.

“Неделя” у поляков не неделя, а “воскресенье”, “ютро” — не утро, а “завтра”, “кавер” — не ковер, а “икра”, “диван” — не диван, а “ковер”, “крават” — не кровать, а “галстук”, “склеп” — не могила, а “магазин”, который в свою очередь не что иное, как “журнал”.

Отовсюду — вежливый шелест: “проше... проше... проше” (пожалуйста) .

Когда злятся, вспоминают почему-то про бледную курицу:

— Курча бляда!

Ничего не напоминает?

Один пан просит у другого в долг, а у того — пусто. Что говорят в таких случаях?

— Не могу.

Поляк говорит:

— Трудно.

Приветствие:

— Припадаю к вашим ногам.

Ответ:

— А я уже лежу у ваших.

К подполковнику обращаются — пан полковник, к вице-премьеру — пан премьер, к вице-министру — пан министр.

Наш замминистра приехал, услышал — чуть с ума не сошел. В Москву звонил, справлялся.

На футболе о мыле — ни слова. Кричат:

— Судья, к телефону!

Беру интервью у министра. Тот жалуется:

— Извините, у меня после вчерашнего страшный кац.

У нас это фамилия, у них — похмелье.

Пытаюсь представить, как иностранный корреспондент приходит к нашему министру и тот — признается...

Курица, может, и не птица, а они…

Кто не удивляет, так это свои.

По понедельникам — иезуитство.

К 9.00 — после двух выходных! в обязательном порядке! — приглашают в посольство.

Токуют в зале, где специально обработанные стены исключают возможность подслушивать.

Все равно конспирируются: Польша — “страна пребывания”, поляки — “друзья”.

Друзья считают… друзья недооценивают… у друзей проблемы…

Посол, бывший белорусский премьер, сидит монументом. Прозвище ему дали — в самую десятку! Вроде ничего общего, а до чего ж подходит — Дуче.

Посольские делятся на три категории.

Карьерные дипломаты модно одеты и прилично говорят по-польски.

Те, кто под “крышей”, развязно общительны.

Остальные — молчаливы, затравлены и в серых костюмах. Приехали вслед за Дуче и говорят с певучим испугом.

Жен корреспондентов пригласили на прием, чтоб — заодно — помыли посуду.

Вечерами все сидят по домам: ни в кино, ни в театр.

Злотые меняют на чеки Внешторга. Копят на машины.

Из отпуска везут чемоданы консервов. Все равно недоедают. У детей случаются голодные обмороки.

КУРИЦА — НЕ ПТИЦА…

Пока не прибыло семейство, мое одиночество скрашивает Саня. Заглянет по-приятельски, — шагает на кухню, достает из кейса, хотя у меня тоже есть, в холодильнике.

Режем колбасу. Я жарю глазунью. Саня смачно закусывает и водит меня коридорами новой жизни.

Если засиживаемся, звонит его верная Татьяна:

— Вы там не очень?

Саня со мной раскрепощается.

В отличие от других, которые могут догадываться, я — знаю.

Не за красивые же глаза его после журфака отправили в Штаты, в аспирантуру какого-то университета?!

Я на американских аспирантов в общежитии на Ленгорах насмотрелся. За версту несло разведкой. А Саня чем хуже?