Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2005)

• Название: Новый Мир ( № 11 2005)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

* У В. Хлебникова в стихотворении «Слово о Эль» (1920): «В любви сокрыт приказ / Любить людей, / И люди — те, кого любить должны мы».

Хлебников был одним из любимейших поэтов Юдиной; его стихи ей открыли С. Я. Маршак и П. А. Флоренский (см.: «Мария Вениаминовна Юдина. Статьи. Воспоминания. Материалы», стр. 272). Многие из них она переписывала от руки (как и стихи Евтушенко, Вяч. Иванова, Анны Ахматовой, Б. Пастернака, В. Шаламова и других близких ей по мироощущению поэтов). Эти тетради сохранились.

**Слово оборвано. Речь идет о Борисе Пастернаке, в гостях у которого 3 мая 1959 года Юдина познакомилась с Е. А. Евтушенко.

Середины письма, то есть восьми страниц текста, в архиве нет. Следующая страница двойного тетрадного листа помечена цифрой 9.

***С 1953 до весны 1963 года Юдина жила в «Соломенной сторожке» — дачном поселке профессоров Тимирязевской академии на Новом шоссе.

 

К. И. ЧУКОВСКИЙ — М. В. ЮДИНОЙ

Дорогая, глубокочтимая

Мария Вениаминовна!

Спасибо за великолепное письмо. Я и не знал, что Вы такой мастер эпистолярии1. Конечно, мне жалко Жанну, но должен признаться Вам под строжайшим секретом, что я уже третью неделю стараюсь победить в себе чувство инстинктивной неприязни к ней. Чувство ни на чем не основанное. Но когда она входит в комнату, мне хочется бежать от нее как от злого врага, хотя, очевидно, она добра и вообще переполнена лучшими чувствами.

 

Я всегда глубоко уважал Евтушенко — но по своей застенчивости — до сих пор не познакомился с ним… Я всегда робел перед большими поэтами: хотя Блок был очень снисходителен ко мне — особенно в последнее время, — в разговоре с ним я становился косноязычен и глуп. С Пастернаком было то же самое. На днях был у меня Солженицын — я еле мог выговорить слово от волнения. При жизни Толстого меня дважды звали в Ясную Поляну: ему говорили обо мне Леонид Андреев и Короленко — я поехал, но не доехал — от той же проклятой застенчивости2.

 

О пионах и торте я когда-ниб<удь> скажу Вам всю правду, и увидите, что я не такой хам, как Вам кажется. А сейчас целую Ваши руки, — я чуть было не сказал: чудотворные руки — и прошу простить меня за нелепость сего послания.

Ваш К. Чуковский

28/VI 63

 

 

1 Ср.: «„Я жадна до писем”, — признавалась пианистка; ее до предела насыщенный трудовой день завершался „беседами в письмах” с многочисленными корреспондентами. В письмах, буквально перенасыщенных эмоциями, мыслями (как и знаками препинания!) и тем схожих с письмами Густава Малера, всем находила Юдина нужное, проникновенное, свое слово…» (А. М. Куз­нецов в предисловии к сб.: «Мария Вениаминовна Юдина. Статьи. Воспоминания. Материалы», стр. 4).

2 Этот отрывок любопытно сравнить с дневниковой записью Чуковского: «12 ноября [1957]. Был у меня сегодня Твардовский вместе с Казакевичем. У меня такое чувство, будто у меня был Некрасов. Я робею перед ним, как гимназист. „Муравия” и „Теркин” — для меня драгоценны, и мне странно, что такой ПОЭТ здесь у меня в Переделкине, сидит и курит, как обыкновенные люди» (Чуковский К. Дневник (1930 — 1969), стр. 258).

 

 

М. В. ЮДИНА — К. И. ЧУКОВСКОМУ

 

Москва

28.VI.63

 

Глубокоуважаемый

и драгоценный

Корней Иванович!

1. Благодарю Вас за письмо. Счастлива получить его. Однако, — Вам не грозит с моей стороны «вызов» на переписку, отнюдь нет. Если я, увы, не столь застенчива, как Вы, то, — кажется мне — и не столь агрессивна, как наша бедная Жанна. О ней — в конце письма.

2. — Я же пишу — повторю — о Евтушенко. Сдается мне, что его судьба на совести всех нас старшего поколения — и больших и малых. Я могу мало, ибо все же — я не человек литературной профессии и к тому же — все знают (и, вероятно, и наш друг Е. тоже), сколь осложнена моя судьба привычкой плыть против течения. Когда я примчалась к нему «сказать доброе слово», он восклицал, что «счастлив меня видеть», но через 5 минут отбыл в Архангельск. — Теперь я о нем знаю только «по слухам», что он уехал в Сибирь и что ему невесело на душе1. Я позволяю себе настоятельно просить Вас снова — как Вы найдете возможным — поддержать или обласкать его; я уверена, что он чрезвычайно в этом нуждается. Пути и формы Вы, разумеется, найдете сами.

 

3. Второе обязательство — это «форма Rondo», т. е. снова «литературный торт»!!

Я могу Вас только благодарить за него, и Вы меня поистине выручили тогда; почему же Вы пишете о себе некое ужасное слово, кое я могла якобы о Вас помыслить, дорогой Корней Иванович? Повторяю, — ничего, кроме живейшей признательности…

4. О застенчивости — ведь и наш драгоценный Борис Леонидович сказал для всех и за всех: «О, куда мне бежать от шагов моего божества!»… (Скрябин…)2

[Я таким образом «убежала» от Вячеслава Иванова. В дни моей юности в небольшом филолого-философическом кругу, где я росла, о коем даже не скажешь теперь

«иных уж нет, а те — далече», —

 

ибо уже, увы, нет никого, кроме меня, грешной, — да, в этом кругу Вяче­слав Иванов был любимым, изученным поэтом, — наравне с Rilke и Stephan’ом George — и вдруг — он здесь, близко, в Москве (мы — в Ленинграде, еще тогда Петрограде!!…), уезжает в Италию, — головы наши были потеряны, был план «идти на поклон» к нему, и я почти повинна в том, что паломничество сие не осуществилось…]3

/ — Но не стану Вас отвлекать ни подобными, ни иными темами, простите…/

5. — Теперь о Жанне… Она, видимо, пыталась жать, где не сеяла, и, увы, понесла некую кару в необходимости именно пожать посеянное ею… Это все несколько осложнено ее качествами и доверчивостью — вероятно, Вашей и, конечно, моей.

Надеюсь, кто-либо из близких Вам людей обережет Ваш покой от ее активности; мне пришлось совершить сие самостоятельно; я старалась быть беззлобной, но ведь каждому смертному тяжелы уроки смирения…, в том числе и ей. Дальнейшее покажет — сама жизнь. Я надеюсь, что в ближайшее время ею отчасти будет руководить Фрида Абрамовна, а далее — она, кажется, соединится с родной матерью в Кисловодске. Фриде Абрамовне я не звонила; я полагаю, что она не нуждается в моих комментариях к Жанне, она ведь хорошо ее знает и жалеет. — Все это — испытание; «Какою мерою будете мерить, такою и Вам отмерено будет» и «Если кто попросит идти с ним одно поприще — иди с ним два»4, но ведь есть и другие тексты — они антиномичны… Любить всех — могут лишь святые, не мы, большие или меньшие, но мирские люди… Ведь мало хотеть любить, надо еще и уметь осуществить Новую Заповедь в любви…

Пока я спасовала тут; если мои силы увеличатся и не будут самозванны, если Богу угодно будет — мы с нею, вероятно, и встретимся еще когда-нибудь. Пока же и ей следует кое-что проглотить, прежде всего научиться тихо и смирно работать, как гнем спину в том или ином деле все мы. В послед­ний раз я ей все это довольно явственно сказала; или — завести семью, растить детей, не заносясь напоказ в разные чужие миры.

6. — (С меня свалилась грандиозная тяжесть, когда я прочла о Жанне Ваши слова, глубокоуважаемый Корней Иванович; я опасалась, что вы меня осудите, но поступить иначе не могла.)

В общем, остается только сказать:

«Стопы мои направи по словеси Твоему»5.

Прочее приложится.

Еще раз — простите, Дорогой Корней Иванович.

Да хранит Вас Господь.

С глубоким, глубочайшим уважением — Ваша МВЮдина

 

1 С середины июня и в июле 1963 года Е. А. Евтушенко, судя по пометкам под его стихами, был в Гульрипши (Абхазия) (см.: Евтушенко Евгений. Первое собр. соч. в 8-ми томах, т. 2 (1959 — 1964). М., стр. 231 и далее).

2 Строка из поэмы Бориса Пастернака «Девятьсот пятый год».

3 В 1921 — 1922 годах Юдина была вольнослушательницей историко-филологического факультета Петроградского университета, посещала занятия и собрания Вольной Философской Ассоциации (Вольфилы). В этом отрывке она вспоминает поэта и мыслителя Вяче­слава Ивановича Иванова (1866 — 1949). С 1920 года Вяч. Иванов жил и преподавал в Баку; в июне 1924 года приехал в Москву для участия в торжественном вечере, посвященном 125-летию со дня рождения А. С. Пушкина и оформления выезда в Италию. 28 августа 1924 года уехал в Рим. Упоминаются также австрийский поэт Райнер Мария Рильке (1875 — 1926) и немецкий поэт Стефан Георге (1868 — 1933).