Андрей Платонов - Том 7. Сухой хлеб

• Название: Том 7. Сухой хлеб
• Автор: Андрей Платонов
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9691-0479-2

Перед вами — первое собрание сочинений Андрея Платонова, в которое включены все известные на сегодняшний день произведения классика русской литературы XX века.

В этот том вошли рассказы о детях и для детей, в том числе неоконченные, а также русские и башкирские народные сказки в пересказе писателя.

К сожалению, в файле отсутствует часть произведений.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

— Зачем так волноваться — вы глаза можете испортить ребенку! — сказал Моисей Цвирко полицейскому. — Если этот ребенок виноват, то, значит, вся Польша виновата!

Полицейский бросил мальчика головою о прилавок и бросился к сапожнику:

— По-твоему, Польша тоже вор, раз этот малый ворует?

Моисей Цвирко подумал и объяснил:

— Ну, может, и она немножко тоже, если мальчику нечего кушать: кто-нибудь украл же у него его пищу и счастье!

Полицейский схватил сапожника за рубашку на груди, но вдруг сразу оставил его и ударился затылком в прилавок, потому что Моисей Цвирко, толкнул полицейского в подбородок со страшною силой, в которую внезапно превратилось все его долгое мученическое терпение. На сапожника навалились торговцы и прохожие люди и связали его, чтобы он уцелел для наказания в тюрьме.

Алтеркэ проснулся вечером и не увидел отца. Всю ночь он пролежал в ожидании его, изредка беззвучно плача; он желал бы позвать какого-нибудь человека на помощь своему болящему горю, но не смел зашуметь во тьме, чтобы не помешать спать хозяевам в горнице хаты.

На другой день хозяйка проведала, что стало с отцом Алтеркэ, и велела мальчику уйти со двора.

Алтеркэ потрогал жестяную пуговицу, которой его штаны были соединены с полоской помочи, перекинутой через плечо, и ничего не мог сказать хозяйке; он думал о своем отце, и тоска по нем в его сердце была больше чем страх перед этой чужой большой женщиной.

— Ступай, ступай, — говорила хозяйка, — теперь лето, не замерзнешь, а добрых людей и кроме нас много, кто-нибудь накормит, с голоду не помрешь.

— А куда надо идти? — спросил Алтеркэ; он стоял босой на овчине и глядел на нее, ему жалко было, что овчина останется здесь одна жить без него, он привык к ней, и она немного пахла телом ушедшего отца, спавшего тут. — Я уйду, — сказал Алтеркэ. — А отец говорил — нас никто не ждет. Я пойду к отцу.

Большая хозяйка удивилась и осерчала:

— К какому отцу? Нет у тебя нынче никакого отца — он в тюрьму попал, больше ты его не увидишь — его либо там убьют, либо он сам помрет. А уж если ты дождешься его, так и сам тогда старый будешь.

— Я дождусь его, — согласился Алтеркэ, — я старый буду скоро…

— Нет уж, — сказала хозяйка, — иди старей, только не в моей хате… Пойди вон хоть на мельничный двор, там людская есть, туда мужики чуть не со всего воеводства приезжают — там ты сытей, чем у отца, прокормишься: все едят, и у всех остатки бывают…

— А верстак отца чей теперь будет? — спросил Алтеркэ. — Вон опорки лежат, кожа сыромятная два куска, молоток с гвоздями, лампа наша, в ней керосин…

— Ступай отсюда прочь, нахальный какой! — закричала хозяйка на Алтеркэ. — И так отец мне за квартиру два месяца не платил и борщ на ужин позавчера еще занимал — незнаемо уж который раз!

Алтеркэ ушел из чужой хаты как был, без шапки и босой.

Он увидел мельничный мощеный двор, что находится на въезде в Загуменное, на большой земляной дороге, которая уходила в дальние деревни.

Алтеркэ явился на двор и Стал посреди него; ему стало страшно от света солнца, от большого пространства, от того, что он весь тут в одном в своем теле под рубашкой, а вокруг него ему все незнакомо, один отец только его помнит, но отца больше нету.

В каменном сарае гудела паровая мельница; крестьяне-смольщики дремали в тени своих возов и ожидали своей очереди на помол зерна, а другие люди, батраки или прохожие, смотрели на маленького чужого мальчика, когда шли невдалеке, но не думали о нем: мало ли чего нет на свете, пусть будет еще один черноволосый кудрявый мальчик, он постоит здесь, а потом пропадет куда-нибудь.

Алтеркэ пошел в людскую; это была большая кухня, где одна старая кухарка стряпала пишу на мельничных рабочих и дворовых батраков; рабочие и батраки ночевали здесь же — на кухне либо в сенях и пристройке, и тут же они жили всю жизнь если были нужны, а потом умирали.

Кухарка-старуха спросила у Алтеркэ, чей он есть и надолго ли пришел в гости. Алтеркэ не знал, чей он есть, и сказал, что ничей, а пришел он сюда жить до старости лет, пока не придет за ним отец из тюрьмы

Старуха месила черное хлебное тесто в большой дежке на полу, она тяжко дышала от работы, и пот с ее лица капал в хлеб.

— Чтой-то ты долго гостить-то собрался у нас? — спросила старая женщина.

— Я недолго, — сказал Алтеркэ, — стану, как ты, тоже старым и уйду. Ты долго жила до старости?

— Да ну, где уж долго! — произнесла старуха, не отымая рук от работы. — Я и не упомнила, как прожила… Весь век от зари до зари батрачила, по ночам спала, а во сне чего упомнишь. Нам жить всю жизнь было некогда — то одно, то другое, — гляжу, а я уж старая.

— И я тоже хочу быть старым, давай я буду с тобой тесто месить, а потом печку топить, чтоб у нас было то одно, то другое, — попросился Алтеркэ.

— То не годится, — отказала кухарка. — У нас жить никому не дозволяют: наш пан лютый, он весь хлеб на порции сам считает, а у пана еще два сына, так те еще лише отца… На тебе ломоть, ступай по миру, ищи себе добра, а моего сердца не трожь… Чем я тебе помогу, я сама на чужом живу, вся сама не своя…

Старуха опустила тесто с рук, вытерла их о рушник и выдала Алтеркэ готовый ломоть хлеба. Алтеркэ взял хлеб и спрятал его себе за пазуху, чтобы подольше сберечь. Старуха посмотрела на чужого мальчика, в его черные внимательные глаза, чутко и осторожно глядящие на нее; он смотрел на старую женщину с интересом детства и беспомощностью ранней печали. Кухарка погладила голову Алтеркэ и проводила его из кухни:

— Ну иди, — сказала она. — Раз родился, проживешь!

Алтеркэ направился дальше по большому двору. В конце двора росли кусты и деревья, освещенные чистым солнцем. Алтеркэ любил траву и деревья, он всегда принюхивался к ним и думал, что они пахнут светлым небом и самим солнцем; он вышел в сад и сел на траву около тропинки, уводящей к дому, в котором жил, наверно, сам старый пан мельник. Алтеркэ видел отсюда только крыльцо богатого каменного дома, увитое синей травой, и высокую цинковую крышу.

Отдохнув, Алтеркэ вынул хлеб из-за пазухи и стал есть его, вспомнив, что он ел еще при отце и сейчас в первый раз ест без отца.

Босая женщина вышла из дома мельника с пустою корзиной и подошла к Алтеркэ.

— Сейчас паны молодые гулять выйдут, — сказала она, — уйди со двора, — и женщина пошла далее по своему делу.

А Алтеркэ остался на траве, не зная, куда ему уйти.

Два молодых пана сошли с крыльца. Они были одеты в белые штаны и рубашки и в белые башмаки, в руках они держали трости, чтобы баловаться, ими во время прогулки.

Смеясь и наслаждаясь шутками между собой, молодые паны миновали Алтеркэ и оглянулись на него.

— Смотри, — сказал один пан, — еврейчик сидит и ест хлеб.

— Это он ест наш людской хлеб, — сказал другой.

Они отошли, задумавшись, словно им сразу стало печально что чужой маленький человек сидит и ест хлеб.

Наевшись и собрав крошки, Алтеркэ пошел обратно, — идти ему было легче, чем сидеть и скучать по отцу, хотя неизвестно, куда ему нужно идти.

На дворе у мучного амбара сидели на площадке весов два молодых пана в белой одежде и с ними два дворовых сытых человека. Они весело потешались над прохожими людьми, которые занимались работой на дворе — таскали мешки на повозки, ходили на колодезь за водой или искали что-нибудь необходимое на земле — кому нужен был гвоздь, кому железка или веревочка. Молодые паны у каждого человека находили что-либо недостаточное и веселились по этому случаю.

Они подозвали к себе Алтеркэ.

— Мальчик, как тебя зовут? — спросили они.

— Алтеркэ, — сказал им Алтеркэ.

— Ах, так ты, значит, Алтеркэ! — произнес один молодой пан и вынул что-то из кармана штанов, маленькую вещь. — Алтеркэ, Алтеркэ, на тебе конфетку!

Алтеркэ пошел к протянутой руке пана за конфеткой. Он взял конфетку и хотел сначала рассмотреть картинку на конфете, но не успел, потому что упал головой на землю, замощенную камнями. Молодой пан, подавший Алтеркэ конфетку, схватил мальчика за черные кудрявые волосы, притянул немного к себе и затем отбросил сразу прочь сильной, откормленной рукой. Алтеркэ ударился и забылся от боли точно мгновенно уснул; кровь вышла из его рассеченной головы под волосами. Алтеркэ полежал и проснулся; два пана стояли возле него и следили, как он дышит.

— Сейчас опять отживеет. Жиды бессмертные! — сказал один пан. — Алтеркэ, хочешь еще получить конфетку?

— Не хочу, — ответил Алтеркэ.

— Почему не хочешь? — опять спросил пан.

— Вы мне голову бьете, и я все забываю, — объяснил Алтеркэ.

— А чего тебе надо помнить? — спросил пан. — Тебе нечего помнить, ты живи без памяти.

— Мне отца надо помнить, — сказал Алтеркэ.

Он встал и ушел от них.