Жак Шардон - Эпиталама

• Название: Эпиталама
• Автор: Жак Шардон
• Издательство: Терра
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-02213-6

Романы «Эпиталама» и «Клер», написанные одним из самых ярких и значительных писателей современной Франции Жаком Шардоном (1884–1968), продолжают серию «Библиотека французского романа». В своих произведениях писатель в тонкой, лиричной манере рассказывает о драматичных женских судьбах, об интимной жизни семьи и порою очень непростых отношениях, складывающихся между супругами.

---

— У Кастанье? Вы с ума сошли!

— Подождите. Не пугайтесь. Я попросил у Кастанье оставлять мне время от времени на часок свою гостиную. Естественно, его не будет дома. В четыре часа он обычно уходит. Я объяснил ему, что хочу принимать там одну пугливую даму. Рассказал ему совершенно невероятную историю. Уверяю вас, все очень просто. В этот день он отпустит и всех своих слуг. Этот план его позабавил. Он человек романтичный. Вы пройдете в подъезд, ничего не спрашивая. Никто не будет знать, куда вы идете. Потом подниметесь на лифте. Нет. Лучше подниметесь по лестнице. Всего три этажа. А я уже буду там. Вам не нужно будет даже звонить.

Он добавил, чтобы успокоить ее:

— Естественно, мы не сможем видеться слишком часто. Я уверяю вас, Кастанье никогда не узнает, что вы приходили! — продолжал Альбер, немного раздосадованный тем, что Берта все еще упорствовала. — Вы можете мне верить. Вы не очень-то любезны сегодня. Говорят, вы были очаровательны на балу у Прево. Вам нравится танцевать? Вокруг вас было столько юных балбесов.

Он взял томик, который Берта положила на скамейку.

— У Кастанье великолепная библиотека… Этот роман, что вы сейчас читаете, мне не нравится, — сказал он, проводя рукой по кожаному переплету. — Вы сами сделали эту обложку?

— Это подарок Бланш.

— Пошлый стиль, скудная психология. И такая дрянь воспламеняет читательские мозги. Я хотел бы выбрать для вас несколько книг по своему вкусу. Настоящих книг.

Он добавил:

— Я не осмеливаюсь вам их послать. Я мог бы принести их к Кастанье.

Он вернулся к своему плану:

— Вы же понимаете, когда будет светло, то, даже если мы попытаемся встретиться на другом конце Парижа, ваша продавщица из книжного магазина все равно может попасться нам на пути…

* * *

Альбер не смог убедить Берту; они встретились на том же месте в следующую субботу.

Утром она бегала по магазинам с матерью и, справляясь со своими нервами в тот день хуже обычного, не смогла скрыть раздражения при виде нерешительности мадам Дегуи, медленно выбиравшей покупки и изображавшей практичную хозяйку.

Берта чувствовала себя усталой и недовольной собой.

— Я хотела бы посидеть, — сказала она Альберу.

Но скамейки были влажными от мелкой измороси, и они вынуждены были пойти дальше вдоль изгороди, прячась в густой тени. Берта устало опиралась на руку Альбера; она чувствовала, как шею охватывает мокрый воротник шубки. Тоска, царящая в доме, куда ей предстояло вернуться, отвращение к этим улицам, нечто вроде угрызений совести и беспокойства проникали в нее вместе с вечерним холодом, и ей хотелось плакать, несмотря на радость оттого, что Альбер идет рядом с ней. Они дошли до улицы Лекурб, шумной и полной народа.

— Этот квартал такой мрачный, — сказал Альбер. — Мы никак не можем продолжать эту бродячую жизнь. Вы устали, а сейчас еще пойдет дождь. Пойдемте к Кастанье. Я знаю, что его нет дома. Он оставил мне свой ключ.

Она позволила себя увести, ни о чем не думая, испытывая чувство самоотречения и смутного безразличия ко всему происходящему; в машине она ехала молча, закрыв глаза и положив голову на плечо Альбера.

— Я поднимусь первым, — сказал Альбер, опуская стекло, чтобы взглянуть на улицу. — Вы подождите пять минут, а потом смело заходите. Если случайно встретите консьержа, в чем я сомневаюсь, скажите, что идете к госпоже Дозак.

Альбер стоял на лестничной площадке перед квартирой Кастанье. Когда Берта вошла, он бесшумно закрыл дверь и помог ей снять пальто.

— Садитесь вот здесь, — ласково произнес он, поправляя подушки вокруг нее. — Прилягте… как, удобно? Вам надо отдохнуть. А я сейчас приготовлю чай.

Он зажег огонь и стал разогревать чайник, поставил совсем рядом с Бертой на маленький столик чашку, подвинул лампу и поправил еще одну подушку.

— Вам удобно? — ласково спрашивал он, все время возвращаясь к ней.

Потом он принес печенье, изюм, подложил полено в тихонько потрескивающий огонь, налил чаю, придвинул стол; его мягкие движения словно обволакивали Берту и, казалось, ласкали ее. Да, ей было хорошо в этой гостиной, где они заняли маленький уголок, освещенные мягким светом, погруженные в атмосферу красивых вещей и уюта; они впервые наслаждались этим вместе.

— У меня есть для вас книги, — сказал Альбер, забирая чашку из рук Берты.

Он пошел к шкафу, вернулся и сел возле Берты, держа на коленях несколько томиков.

— «Воспитание девушек»… Фенелон, — сказал Альбер, просмотрев одну из книг и отложив ее на стул. — Вы оцените стиль автора; это хорошо продумано и хорошо написано. «О любви», Стендаль; я выбрал эту книгу из-за нескольких страниц о женщине в конце тома; я там пометил. Я отыщу для вас другое издание Ларошфуко, с красивой обложкой. Эту маленькую книжку следует читать с благоговением; без нее мы были бы в меньшей степени французами… Выбирая эти книги, я не пытался соблюдать какой-нибудь порядок… Так что тут много чего не хватает, — заметил Альбер, возвращаясь опять в глубь гостиной.

Он продолжал разглядывать названия книг, стоя перед шкафом.

— Виньи… очень хорошо, Виньи! А! «Война и мир», прекрасно; это целый мир. «Адольф». «Размышления о Евангелии». Какой писатель! «Пустыня». Да, я отложил для вас и несколько современных авторов, чтобы повеселить вас. «Комедии» Мюссе — мудрая, необыкновенная вещь… Я вам принесу еще, — сказал он, подходя к Берте. — А потом, когда вам будет тридцать лет, нужно будет перечитать все это снова.

Он присел на краешек дивана, где лежала Берта в своем темном платье и маленькой коричневой шляпке, которая закрывала ей лоб: лицо ее выглядело постаревшим от усталости, но глаза, освещенные лампой, казались лучезарными, задумчивый, глубокий взгляд был исполнен доброты и какого-то возвышенного счастья, как если бы она стала уже совсем взрослой благодаря прожитым годам и Альберу тоже.

Он любовался Бертой, лицо его выражало волнение и нежность, и он говорил, поглаживая ее руку:

— В этих произведениях вы не найдете каких-либо законченных нравственных предписаний. Я не могу предложить вам ни теории, ни абсолютной истины… И тем не менее вы всегда будете вести себя в соответствии с определенной доктриной. В соответствии с вашей доктриной. И она будет столь же ценной, как и вы сами… Вы найдете в этих книгах, которые я называю хорошими, искреннее и относительно точное изображение человека. Вы научитесь любить этот стиль, который тоже можно назвать точным и искренним. После этого вы будете смотреть на себя и на других взглядом более искушенным, более ясным, более избирательным. Вы сможете лучше понимать чувства. Я не боюсь сделать ваше воображение менее пылким. Вы сохраните его, чтобы проникнуть посредством него в глубь реальной жизни и, как говорит Морисе, познать красоту необходимых вещей. Но, во всяком случае, я отведу от вас всех совратителей: я считаю, что чем тоньше ум, тем более надежную защиту он может обеспечить.

Он замолчал, держа руку Берты в своей руке.

— А теперь нам пора уходить, — сказал он.

Она уже не думала о возвращении. Ну почему такой восхитительный момент должен кончаться?

— На улице идет дождь, — сказал Альбер, подавая ей пальто. — Машина вас ждет. Она отвезет вас на улицу Оданж. Это совсем рядом с вашим домом.

Она вернулась домой, унеся с собой живое воспоминание об уютной гостиной и о глазах Альбера, так нежно смотревших на нее.

Она сняла перед зеркалом шляпу и, разглядывая свое лицо, думала с волнением, что любовь его к ней еще больше усилилась, хотя сегодня она была некрасивой.

* * *

После ужина Альбер унес чашку с отваром вербены с собой в библиотеку. Он открыл томик стихов и вдруг обратил внимание на лицо отца; стоило ему коротко постричься, как он сразу начинал походить на дядю Артюра.

Господин Пакари встал. «Он пошел к себе в кабинет. Он терпеть не может даже посидеть и почитать газету. Покой ему невыносим. Есть в этой энергии какое-то своеобразное малодушие, какое-то добровольное самоослепление… В нем можно читать, как в открытой книге! Он-то совершенно меня не знает, он даже и не подозревает об этом сыновнем взгляде, который видит его буквально насквозь!» — думал Альбер, опустив глаза и выпрямляя скрещенные ноги, в то время как отец проходил мимо него.

Он заглянул в книгу, прочел там одно стихотворение, отложил томик в сторону, чтобы выпить глоток вербены, и подумал: «Терпеть не могу этих нытиков. Если б они знали подлинную грусть, они меньше бы говорили о своих несчастьях. Я теперь уже, право, и не знаю, грустна ли жизнь или нет… Не знаю даже, серьезна ли она… Эта девушка будет принадлежать мне, когда я этого захочу. Какое преступление, если поразмыслить! Лично мне, пережившему каждое мгновение этого приключения, оно кажется вполне естественным! В действительности же все это совершенно не важно; надо будет только проявить немного сноровки и иметь чувство меры. Этот ребенок совершенно восхитителен. Не знаю, люблю ли я ее, но она очаровывает меня. Какая кротость… А вербена эта недурна. Буду пить ее каждый вечер. Я чувствую себя почти счастливым…»