Руслан Киреев - Пир в одиночку

• Название: Пир в одиночку
• Автор: Руслан Киреев
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9691-0636-9

Три лучших романа известного писателя Руслана Киреева впервые выпущены в одной книге к его 70-летию. Все они были напечатаны в периодике, тепло встречены читателем и критикой, удостоены журнальных премий. Роман «Посланник» (открывающий своеобразную трилогию, объединенную по замыслу автора не структурно, но внутренне) воссоздает один день нашего современника, за действиями и даже сокровенными мыслями которого наблюдает из укрытия загадочное существо, величающее себя Затворником. Завершается однотомник романом-эпилогом «Мальчик приходил». Его героям – Старику и Мальчику – не удалось встретиться, они как планеты одной звездной системы – и стремятся друг к другу, и отталкиваются; это силовое поле сообщает повествованию напряженность и динамизм. Главное место в книге занимает роман «Пир в одиночку». Он плотно населен людьми, судьбы которых как бы нанизываются на стержень сюжета – судьбу беллетриста К-ова.

---

– Мне скоморохи тоже не понравились. И этот подвал ужасный… Но нельзя же, – вырвалось у бедняжки, – одной все время! Одной и одной…

– Один и один – со временем два выходит.

Не всегда… Случается и наоборот – как с китайскими тетушками, что всю жизнь воевали на смерть, а когда эта самая смерть пришла, когда одна покинула поле боя, другая сникла сразу, угасла и году не минуло – утопала следом.

Племянник не успел на похороны: под городом Читой был, строил с сокурсниками коровник. Вернувшись, снес цветы на кладбище, где примирившиеся сестры лежали рядышком, недалеко от третьей сестры, сына которого они как могли вырастили. Он постоял на их могиле, постоял на могиле матери, а после, уже в доме (бывшем своем доме), постоял возле изъеденного древесным жучком китайского буфета. Дыра в задней стенке была заделана картонкой, символом теперь уже вечного мира.

– А знаете, мне нравится ваш старик…

– Старик потрясающий! – ожил Посланник. – Грандиозный старик! Я не об эрудиции, эрудиция – чепуха, я о внутренней свободе. Уезжая утречком, я ведь запираю его, на два замка, а он свободен. Что хочет, то и делает. О чем желает, о том и говорит.

– С кем? – усмехается Пригородная Девушка. – С глухонемыми?

А двигатель все работает, а время идет (скоро Совершенномудрый подаст в очередной раз голос), а капустная чета с затекшими от тяжести руками движется молча среди каменных громадин, пока не сворачивает в арку. Не ту, где Дизайнер развлекается, другую, но и в этой другой тоже темнеют мусорные бачки и тянет из форточки борщом на шкварках.

– Я знаю, кто этот старик, – тихо говорит сидящая в машине женщина. – Отец ваш.

Ошеломленный Посланник долго смотрит на нее, потом, не проронив ни звука, выжимает сцепление.

Вокруг сруба, над которым много лет назад воспарил мальчуган, лежал асфальт. Приехавший заглянул в колодец – вода тускло отсвечивала, живая, – потом выпрямился и, не отнимая рук от нагретого солнцем дерева, долго окрест смотрел. Колокольни не было, не было навеса, и ржавого разрисованного мелом прицепа не было тоже. Зато магазин уцелел. Уцелело крыльцо с широкими ступенями – в них все так же поблескивало солнце. Приехавший медленно поднялся по ним. В нос ударил запах галош и сладостей, хлеба и керосина. Бабы у прилавка лузгали семечки. Повернувшись, на незнакомца смотрели, и незнакомец приветливо улыбнулся. «Ну, – сказал, потирая руки, – чем тут у вас разжиться можно?» Ни к кому не обращался конкретно, и никто не ответил ему. Да и что отвечать! Приблизившись, стал изучать витрину. Пряники с облупившейся глазурью, пшено, пласт мармелада, которым лакомилась пчела (на пчеле взгляд незнакомца задержался), а рядом – приезжий даже глазам не поверил – а рядом маслины. Настоящие маслины, крупные, черные, он забыл, когда последний раз видел их в магазине. «Деликатесом торгуете?» И опять никто не ответил ему; стояли, смотрели, грызли семечки, и это-то – что грызли семечки (он отчетливо слышал сухое потрескиванье) – доказывало реальность происходящего… Вот и Посланник заскучал сейчас по таким доказательствам, ибо ему почудилось вдруг, что и безмолвные фигуры с капустой, и чужая женщина рядом – все это бестелесные тени с того света… Или, может, это и есть тот свет, а другого никакого нету?.. Очнулся, торопливо очки надел, укорил себя за рассеянность. Мало ему утреннего инцидента с гаишником! «Застегните ремень». Пригородная Девушка завозилась, заерзала, но справиться не могла, и он протянул руку, чтобы помочь.

Улицы опустели и словно раздвинулись, как это всегда бывает к ночи, но бывший летчик не прибавил скорости. Куда торопиться? Именно так: куда? В сторону Колыбели направлялся – Колыбель была центром, точкой притяжения, вокруг которой вращался изо дня в день, из года в год, и вот теперь умная машина везла сюда сама – подобно лошади, что почуяла свободу под забывшимся всадником. Или не автомобилю вверил себя, а тому, кто зорко следит за ним издали? Точно я и впрямь отец ему, и он, апостол, творит волю Пославшего…

Колыбель спала, погруженная во тьму, лишь на первом этаже светилось два окошка. Деканат? Профессор мазнул взглядом, прикидывая. Кабинет ректора, кабинет Пропонада, кабинет второго проректора, кафедра иностранных языков (не забыть яблоки), новая кафедра… Да, свет горел в деканате. Посланник заволновался. «Он своей смертью умер?» – вспомнились слова Русалочки. Конечно, своей (возобновил доктор диалектики прерванный диалог), чьей же еще, хотя ваш любимый философ, дорогая, и называет самоубийц серьезными пессимистами. В отличие от несерьезных, фальшивых, которые плачутся, дескать, но живут…

Три-a не плакался. И пессимистом себя не считал. «Вот ты утверждаешь, что все вокруг ложь, а я в этом сомневаюсь. И в этом тоже! Значит, я оптимистичней тебя…»

– Почему мы стоим? – осторожно осведомилась Пригородная Девушка.

Профессор встрепенулся.

– Разве стоим? И правда! – Двинул рычажок, педаль нажал, и машина тронулась. – Это альма-матер моя. Колыбель… Я ее Колыбелью зову. Хотя давно уже сам нянькой стал… У вас есть дети?

– У меня?!

– Нет, – понял он. – Но ничего, будут.

– Вы уверены?

Выехали на набережную. У причала темнела на фоне подсвеченной воды длинная баржа, совсем мертвая, только на высокой мачте, почти невидимой, горел неярко красный фонарь.

– Сегодня исполнилось пятьдесят лет моему другу. Тоже отсюда, – кивнул на оставшуюся сзади Колыбель. – Вместе баюкались… – И поправился: – Не исполнилось. Исполнилось бы…

Пассажирка повернула голову. Не спрашивала, однако – ждала.

– Так вот, покойный друг учил меня, что ни в чем никогда нельзя быть уверенным. Даже в том, что ты ни в чем не уверен.

– Но так, наверное, трудно жить.

– А вам легко?

Пригородная Девушка уклонилась от ответа.

– Отчего он умер?

– Оттого, – сказал Посланник, – что не сумел спрятать себя.

– Спрятать?

– Ну да, спрятать. Вы ведь прячете себя.

Дорога была пуста, и он несколько мгновений пытливо смотрел на свою спутницу.

– Мне не от кого прятаться.

– Я не сказал: прятаться. Я сказал: прятать… От кого, спрашиваете. Да хоть от меня! Сидите в пригородном своем домике, слушаете музыку… Вы же, знаю я, любите музыку.

– Откуда знаете?

– А я п-проницательный! – И снова глянул на нее, но уже не пытливо, а весело. – Такая уютная комнатка с абажуром, цветы стоят – только не георгины, вы не жалуете георгины, – и мечтаете о добром, умном друге, который будет понимать вас с полуслова. Родится очаровательная девочка… Нет, мальчик! Девочка и мальчик, и вы поедете вчетвером на Черное море. Вода в море будет теплой, фрукты на рынке – дешевые, а солнце в небе не очень жарким. Как нынче… Так сидите вы сейчас в своем гнездышке и грезите, а ваша посланница тем временем раскатывает по ночной Москве с молодящимся старичком и гадает, где ей, интересно, придется ночевать сегодня.

– Мне есть где ночевать!

– Вот как? Где же это, если не секрет? Авось, и мне там отыщется местечко. – И поправил зеркальце, чтобы видеть лицо, которое ненадолго выхватывали из мрака отлетающие фонари.

– Мы уже были здесь! – воскликнула Пригородная Девушка.

Автомобилиста умилила ее горячность.

– К сожалению, – признался он, – я никогда не езжу по кругу.

– Но этот пароход! Я узнала его. С красным фонариком!

– Это не пароход, барышня. Это баржа. Только другая…

(Как другой – совсем другой! – была деревня Вениково, куда после долгих странствий пожаловал воспитанник китайских тетушек. В магазин вошел, чтобы разузнать, где здесь кладбище, а вместо этого купил зачем-то маслины. Продавщица поискала, во что бы завернуть, и, вспугнув пчелу, – о пасечник Сотов! – щедро оторвала тонкую вощеную бумагу, которой был переложен мармелад.)

– Я хочу вас спросить, – сказал Посланник и, поколебавшись – куда дальше? – свернул на мост. – С чего вы взяли, что тот старик – мой отец?

Металлические опоры мелькали с обеих сторон, как прутья клетки, но что ему, вольному человеку, клетка! Внутри любой сохранял легкость дыхания, поскольку давно открыл, не без моей помощи, золотую пружинку, нажав которую, обретаешь свободу.

– Вы так говорили о нем…

– Так плохо? Или так хорошо?

– Хорошо. Очень хорошо… – И на часы взглянула.

Делать нечего, пришлось возвращаться к прежней теме.

– Вы не ответили, где ночевать собрались. Надеюсь, не на вокзале?

Гордячка вскинула голову – шейка была, как у той тропической бурильщицы в Симбиозе, – и не проронила ни звука. На вокзале, понял он. На вокзале… Между оранжевым лотком «Все в дорогу» и камерой хранения, куда сунула до утра свой немудреный багаж, а сама, зажмурившись, бросилась в столичную круговерть. Вот только, мечтала, не Посланником одарила б судьба, посланников и в Ленинграде хватает, – Пославшим. «Ишь, чего захотела! – подумал веселый тюремщик. – Эти, дурочка, под замком сидят». И вдруг, перегнувшись, чмокнул мечтательницу в щеку.