Дэвид Эттенборо - В тропики за животными

• Название: В тропики за животными
• Автор: Дэвид Эттенборо
• Издательство: Мысль
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1990
• ISBN: 5-244-00437-9

Известный английский натуралист, писатель и кинопродюсер, производя съемки животных для телевизионных фильмов и отлавливая их для зоопарка, побывал во многих девственных уголках нашей планеты. В 50-х годах он участвовал в экспедициях в Британскую Гвиану (Гайану), на остров Комодо и в Парагвай, о которых и рассказывается в этой книге.

Книга написана легко, с задорным юмором. Ее с удовольствием прочтут все, кто с интересом и любовью относится к живой природе Земли.

Для самого широкого круга читателей.

---

— Он не кусать,— сказала Мама,— он хотит сосать.

Ободренный ласковым спокойствием Мамы, я осторожно тронул необыкновенное существо за нос. Оно издало шипящее подвывающее ржание, обнажило ярко-оранжевые резцы и захватило мой палец ртом. Шумный процесс сосания вызвал у меня такое ощущение, будто по моему пальцу ездят два костяных рашпиля. Мама, чей пиджин был исчерпан, объяснила с помощью мимики и жестов, что она взяла этих созданий совсем крошками и выкормила их из бутылки. Теперь они уже почти взрослые, но не отказались от привычки сосать все, что им предлагали. Заднюю часть туловища каждой капибары опоясывало широкое кольцо, нанесенное красной краской. Мама объяснила, что сделала это для того, чтобы никакой охотник не застрелил ее любимых зверюшек во время их странствий по сельве.

Мы попросили разрешения поснимать их. Мама согласно кивнула, и Чарльз установил камеру. Капибары в естественных условиях много времени проводят в реке, выходя на берег по ночам, чтобы попастись. Нам хотелось заснять сценку в воде, и я стал заманивать Маминых любимиц в реку. Они свистели и хихикали, но упорно отказывались и близко подходить к воде. Вспомнив фразу из какой-то книжки, что «встревоженная капибара всегда бежит к воде», я попытался растревожить животных. Но эта пара неизменно устремлялась в тенек, за угол Маминой хижины. Я постепенно накалялся, носясь по всей деревне за смешливыми зверюшками, крича и хлопая в ладоши. Мама сидела на крыльце своей хижины, озадаченно наблюдая за происходящим.

—  Так не пойдет,— сообщил я Чарльзу, задыхаясь,— эти подлые твари приручились до того, что забыли, что такое водные процедуры.

Слабый отблеск понимания осветил лицо Мамы.

—   Вода? — спросила она.

—   Да, вода,— ответил я, плохо соображая.

—   Ах, вода! — она вся засияла.— Айииии!

В ответ на этот пронзительный крик два голых постреленка оторвались от игр в пыли и подошли к Маме.

—  Вода! — приказала она.

Дети понеслись к реке. Капибары уставили на нас свои носы, затем развернулись и засеменили вслед за детворой. Те дождались своих четвероногих друзей, и вся компания плюхнулась в воду. Началась резвая возня, и над рекой повис громкий визг. Мама наблюдала за ними с глубоким удовлетворением благополучной матроны.

—  Все они мои дети,— пояснила она и стала рассказывать, что с младенчества четыре крошки всегда купались вместе, и теперь капибары не идут в реку без ребят.

Мама уже знала, что мы, как и она, обожаем ручных животных и надеемся увезти многих в свою страну. Она посмотрела на капибар.

—  Для меня они очень большой,— сказала она.— Ты хотишь взять их? У меня будут еще.

Джека это предложение привело в безмерный восторг. Правда, было не совсем ясно, как удастся перевезти таких громадных животных в Джорджтаун. В конце концов, при консультативной помощи Мамы мы решили, что постараемся соорудить подходящую клетку в Аракаке, если, конечно, когда-нибудь доберемся туда, а капибар заберем на обратном пути.

Многие жители деревни, державшие ручных животных, явно не хотели с ними расставаться. У одной женщины была ручная лабба, прелестное миниатюрное создание с тонкими изящными ножками, как у игрушечной антилопы. Лабба — тоже грызун, родственница морской свинки. Пушистая, с густым коричневым мехом, усыпанным кремовыми пятнышками, она лежала на коленях своей хозяйки, уставившись на нас черными блестящими глазками. Женщина рассказала, что три года назад у нее умер младенец, а вскоре муж, охотясь в лесу, встретил самку лаббы с детенышем. Мамашу он застрелил на мясо, а сиротку принес жене. Та выкормила ее собственной грудью. Теперь лабба была уже взрослой. Женщина нежно гладила ее.

— Он мой дитя,— сказала она просто.

Вечером мы услышали неожиданное тарахтение мотора. В сумерках из-за поворота появился большой катер. Он причалил у деревни. Капитан-индеец сообщил нам, что везет припасы и почту для угольной компании и на следующий день пойдет дальше, в Аракаку. На вопрос, не хотим ли мы отправиться вместе с ним, мы ответили радостным согласием. Кажется, неуловимая цель нашего путешествия наконец-то могла стать реальностью.

Ранним утром мы погрузились на катер. С Мамой договорились, что дня через четыре вернемся забрать капибар, а Бринсли пообещал к нашему возвращению привести в порядок свою лодку и доставить нас в Морауанну. Почти весь катер был забит вещами, а пассажиром, кроме нас, ехала толстая жизнерадостная негритянка, которую нам представили как Герти. Места для нас тем не менее оставалось предостаточно, и после убогой долбленки и тесной лодки Бринсли катер показался нам роскошным лайнером. Мы втроем разлеглись на носу и забылись безмятежным сном.

В четыре часа пополудни катер подошел к Аракаке. При взгляде с реки этот населенный пункт казался очаровательным идиллическим местом. Небольшие домики на высоком берегу выстроились в ряд на фоне  ажурных  бамбуковых  зарослей,   колыхавшихся на ветру. Но при ближайшем знакомстве Аракака произвела на нас не столь чарующее впечатление. Две трети домов оказались магазинами и салунами, где подавали ром, а за ними, в грязи и мерзости, ютились полуразвалившиеся хибары, в которых прозябали жители деревни.

Пятьдесят лет назад Аракака была процветающим сообществом нескольких сот людей. Поблизости, в сельвё, находились богатые золотые прииски, и, если верить рассказам, управляющие приисков в те дни разъезжали со своими женами по главной улице в экипажах. Теперь прииски истощились и пришли в запустение, а главная улица Аракаки поросла травой. Многие дома развалились, остатки их сгнили и исчезли под натиском сельвы. Дух запустения и разрушения витал над отжившим городком, и казалось, здесь пахло плесенью. У одной из хибар мы нашли обветшалый деревянный стол, совершенно скрытый плотным покровом ползучей растительности. На ножках стола еще сохранилась известь, и стоял он на кирпичной платформе, сплошь иссеченной трещинами. В них и угнездились растения, закрывшие платформу сплошным ковром.

—   Здесь больница стоял,— объяснили нам,— а на этот стол покойник лежал.

Хотя время было полуденное, в злачных местах толпился народ, а старый граммофон изрыгал какую-то металлическую музыку. Мы зашли в одно из заведений. Молодой негр, высокий и мускулистый, сидел на лавке, держа в руке эмалированную кружку, полную рома.

—   Зачем ты пожаловать сюда, приятель? — спросил он.

Мы сказали, что ищем животных.

—   Тут их куча,— ответил негр,— и мой могит ловить их запросто.

—   Прекрасно,— сказал Джек,— мы хорошо заплатим, только принеси, но у нас всего несколько дней, поэтому, может быть, поймаешь нам что-нибудь завтра?

Негр торжественно помахал пальцем у Джека перед носом.

—   Мой ничего не могит завтра,— произнес он серьезно,— потому завтра мой полагает быть очень пьяный.   

В этот момент в помещение вошла наша недавняя спутница Герти. Она оперлась о стойку и пристально посмотрела в глаза владельца заведения, китайца.

—   Мистер,— начала она задушевно,— мальчики на катере сообщили мне, тут много-много кусачий летучий мышь. Что же мне делать, мне нет москитный сетка над мой гамак?

—   Зачем волноваться за какой-то летучий мышь, ма? — вопросил негр с эмалированной кружкой.

—   А конечно, я волновайся,— отвечала она непоколебимо,— мой психологический темперамент такой, очень-очень нервный.

Негр вытаращился, а Герти снова переключила свое внимание на хозяина.

—   Ну и что ты мне дашь? — спросила она с жеманной улыбкой.

—   Ничего для тебя нет, ма, но за два доллар я могу продать тебе лампа. Тогда летучий мышь не прилетит, это точно.

—   Слушай, мистер,— Герти стала преувеличенно высокомерной,— я должен добавить, мой финансовый положений очень-очень скуденый,— она хохотнула, как-то забулькав.— Дай мне свечка за две центы.

Поздно вечером и мой психологический темперамент стал, как и у Герти, весьма нервическим, и не без причины. Мы обосновались в прогнившей, с позволения сказать, гостинице, рядом с тем самым заведением. Джек и Чарльз быстро заснули под своими противомоскитными сетками, а я, как на грех, свою где-то потерял и последние четыре дня обходился без нее. Помня предостережение Герти о летучих мышах-вампирах, я подвесил к своему гамаку зажженную парафиновую лампу. Через десять минут, когда я еще только пытался заснуть, в комнату через открытое окно бесшумно влетела летучая мышь. Она прошлась над моим гамаком, сделала круг по комнате, вылетела в коридор, вернулась, нырнула под мой гамак и удалилась в окно. Дальше дело пошло так: каждые две минуты мышь влетала в окно и повторяла свой маршрут с педантичностью, лишавшей меня спокойствия.

Не поймав ночного посетителя, я не мог быть уверен, что это вампир, но при данных обстоятельствах научная пунктуальность не была обязательной для вынесения приговора. Мне казалось, что у этой мыши нет той сложной листообразной  штуки  на  носу,  которая украшает многих безвредных рукокрылых, но которой лишены вампиры. Я не мог видеть, но чувствовал вполне определенно, что летающее тут существо вооружено парой треугольных, острых, как бритва, передних зубов, которыми вампиры снимают тонкий кусочек кожи у своих жертв. Нанеся ранку, они припадают к ней и лакают сочащуюся кровь. Все это вампир проделывает так, что человек и не проснется, а наутро единственным свидетельством ночного визита будет выпачканное кровью одеяло. Но бывает и так, что недели через три после посещения вампира вы обнаруживаете, что подхватили страшную болезнь — паралитическое бешенство.