Мэри Брэддон - Победа Элинор

• Название: Победа Элинор
• Автор: Мэри Брэддон
• Издательство: АП «Курск»
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-7277-0077-9, 5-85229-030-9

В романе повествуется о судьбе девушки, в юном возрасте оставшейся без родителей и поклявшейся отомстить человеку, повинному в смерти ее отца. Клятва эта стала смыслом жизни, и она выполнила ее.

Однако победа Элинор над злом была не в суровой мести, а в настоящей любви поистине доброго женского сердца.

---

Приятно было ему смотреть на все эти хлопоты. С восхищением видел он ее нежную благодарность к друзьям ее несчастья.

«Женщина, живущая своим трудом, вероятно, с радостью бросит свои тяжелые занятия и переселится на более удобное житье, — думал он. — Но что за благородное создание эта Элинор! И я верил, что она такова, когда во второй раз поверг свое счастье к ногам женщины».

С радостью отдала бы Элинор свой последний шиллинг для Элизы Пичирилло и ее племянника, но, несмотря на свои старания, она никак не могла убедить ни музыкальную учительницу, ни живописца театральных декораций принять более удобную жизнь в сравнении с той, которую они вели в продолжение многих тяжелых лет. Синьора все-гаки продолжала ходить из дома в дом, с неутомимой заботливостью давая уроки и по-прежнему принимала молодых девиц, стремившихся к достижению лаврового венка в лирической драме. Ричард все еще рисовал снегом венчанные вершины гор и невозможные ущелья в Альпийских горах, несбыточно цветущие деревни и обширные поля со златыми колосьями, окруженные простыми белыми палисадами, с их жителями в холщовых штиблетах и ситцевых жилетах. Все убеждения, все просьбы мистрис Монктон оставались напрасными: друзья не переезжали в Толльдэль и только вследствие серьезного недоразумения с господами Спэвином и Кромшоу, недоразумения, лишившего Ричарда места декоратора, молодой Торнтон решился, наконец, принять убедительное приглашение мистрис Монктон.

Холодный и мрачный январь был на исходе, когда синьора Пичирилло с племянником прибыли в Приорат. Покрыты снегом были деревья вокруг Толльдэля, обширные луга перед Удлэндсом побелели, как ущелья Альпийских гор, нарисованные Ричардом, и Морис де-Креспиньи не выходил уже из дома несколько недель. День свадьбы назначен был на пятнадцатое марта и Лора, если не была занята присутствием своего жениха, то вся поглощалась заботами и переговорами с портнихой о необходимых приготовлениях к ее подвенечному наряду.

Ричард Торнтон тщательно изменил эксцентричный вид своей бороды и купил новую пару платья в честь своей прекрасной молодой хозяйки. Живописец не видался с Элинор с того утра, когда он убежал из Пиластров, чтобы скрыть свое горе в болотах театральных; следовательно, их встреча была тяжела только для него одного, тем тяжелее, может быть, что мистрис Монктон приняла его с искренним дружеским радушием, как брата.

— Вы должны быть моим помощником, — сказала она, — если не для меня, то для других. Нет, вы не можете отказать мне в помощи, чтобы проникнуть в эту тайну. Если Ланцелот Дэррелль действительно тот человек, как я подозреваю, то он не достоин быть мужем любящей и доверчивой девушки. Он не имеет права принять наследство от Мориса де-Креспиньи! Свадьба Лоры с этим человеком назначена на 15 марта. Морис де-Креспиньи может завтра умереть. Ричард, у нас мало остается времени впереди.

И Торнтону пришлось повиноваться властолюбивой молодой женщине, которая привыкла распоряжаться им с того старого времени, когда он, бывало, держал кроликов и шелковичных червей для ее удовольствия. Так и теперь он решился добросовестно исполнить наложенную на него обязанность и напрягал все свои способности, чтоб лучше познакомиться с характером Ланцелота Дэррелля.

Молодой художник, хорошего происхождения, мечтавший при первом удобном досуге сделать что-нибудь великое для академии, в обращении с театральным живописцем выказывал высокомерную благосклонность, что ни в каком случае не могло быть приятно Торнтону.

Дик решил, что не будет смотреть с предубеждением против воображаемого врага Элинор, или по крайне мерс что пылкая впечатлительность молодой женщины не будет иметь па него влияния и не введет его в страшное заблуждение; по в надменной самоуверенности Ланцелота Дэррелля было что-то такое оскорбительное, что невольно возбуждало Ричарда, и ему нелегко было сохранять приличную вежливость к нареченному жениху бедной Лоры.

Ланцелот обедал в Толльдэле в день приезда элинориных гостей. За обедом Ричард имел первый случай наблюдать за человеком, которого дал слово узнать. Монктон, сидя посредине стола и посматривая украдкой на свою жену при блеске хрустальных и серебряных украшений, заметил какую-то перемену в обращении Элинор. Перемена эта была для него загадочна и непонятна, но не совсем неприятна.

Ревность мужа в особенности возбудилась от постоянно напряженного состояния Элинор в присутствии Ланцелота Дэррелля. Элинор украдкой, почти никогда не смотря на молодого человека, постоянно наблюдала за всеми его движениями. В настоящий же вечер Монктон заметил в ней перемену: не за Ланцелотом Дэрреллем она наблюдала теперь, а за Ричардом Торнтоном.

Следуя за разнообразным выражением ее лица, Джильберт Монктон видел, что она смотрела на декоратора серьезным, вызывающим, пытливым взглядом, как будто требовала чего-нибудь от него, как будто убеждала его совершить какое-то дело. Затем, перенося свой взор с жены на Ричарда, адвокат видел, что за Ланцелотом Дэрреллем строго наблюдают только на этот раз глаза племянника синьоры.

Мистер Монктон чувствовал себя в положении зрителя, перед которым разыгрывается драма на неизвестном ему языке. Действующие лица выходят на сцену, ведут суровые или восторженные речи, веселы или печальны, смотря но необходимости; но несчастный зритель, не зная в чем дело, вряд ли находит удовольствие в этом представлении.

В продолжение вечера Элинор удалось спросить своего союзника.

— Ну как же вы полагаете, Ричард, — сказала она, — Ланцелот Дэррелль тот ли человек, который обыграл моего отца?

— Этого я не знаю, мистрис Монктон, но…

— Но что же?

— Я думаю, что во всяком случае он — не лучший из людей. Он презирает меня только потому, что я пишу декорации в театре «Феникс», и с видом султана принимает ласки простодушной девушки.

— Так оп вам не нравится, Дик?

Торнтон глубоко вздохнул, как будто делая усилие, чтоб удержать запальчивое и не совсем приличное выражение.

— Я думаю, что он… Помните ли вы, как великий трагик называет тех нервозных людей, которые бегут вой из театра за три минуты до тога, как король Лир начинает проклинать свою стартую дочь, или отворачиваются спинами к котлу ведьм в «Макбете»? Он называет их скотами. Я думаю, что Ланцелот Дэррелль тоже скот и, я уверен, что он способен быть шулером, если только представится удобный случай, чтобы остаться при том целым и невредимым.

— Вы так думаете? — воскликнула Элинор, ухватившись за последние его слова, — вы думаете, что он в состоянии мошеннически обыграть бедного, беззащитного старика? Докажите это, Ричард, докажите и я буду так же безжалостна к Ланцелоту Дэрреллю, как он был безжалостен к моему отцу — другу своего дяди: он знал это.

— Элинор Монктон, — сказал Ричард сурово, — я никогда не останавливался серьезно на этом предмете и надеялся, что вы отказались уже от своего ребяческого намерения и, главное, полагал, что, вышедши замуж…

Тут его голос несколько задрожал, однако, он мужественно продолжал:

— Вы поймете, что новые обязанности должны заставить вас забыть старые обеты, и Бог видит, что я употреблял все свои усилия, чтоб отвратить от вас это искушение. Но теперь, как только я увидел этого человека, Ланцелота Дэррелля, я понял, что вы могли узнать его по какому-то необъяснимому предчувствию. Я довольно видел его, чтобы понять, что он не годится в мужья этой бедной романтической девушке с ее златыми кудрями, и употреблю все усилия, чтобы допытаться, где он был и что он делал в продолжение тех лет, которые он, по общему предположению, провел будто бы в Индии.

— Ричард, точно ли вы это сделаете?

— Точно, мистрис Монктон…

Молодой человек величал свою старинную подругу непривычным именем, употребляя его вместо карательного прута для восстановления порядка и приведения в покорность некоторых возмутительных мыслей при воспоминании, что это очаровательнейшее в мире создание теперь навсегда потеряно для него.

— Точно, мистрис Монктон, я употреблю все усилия, чтобы проникнуть в эту тайну. Хитер будет Ланцелот Дэррелль, если он успел уничтожить всякий признак своей жизни в те годы, которые он провел, по его словам, в Индии. Как бы тихо ни тянулось время, а все же оно оставляет за собою след, и очень было бы странно, если бы не остались где-нибудь красноречивые признаки, которые обличат тайну Ланцелота Дэррелля. Вам представлялось обширное поле для наблюдений, мистрис Монктон, что же подметили вы особенного, что могло бы относиться к прежней жизни его?

Элинор покраснела и несколько медлила отвечать на прямой его вопрос.

— Внимательно я наблюдала за ним, — отвечала она, — прислушивалась к каждому слову, которое произносил он…

— Понимаю… Вы надеялись, вероятно, что он когда-нибудь изменит себе, нахмурив брови, или принимая на себя грозные виды и другие судорожные движения лица, к которым прибегают жалкие актеры… или, быть может, вы ожидали, что он когда-нибудь проговорится и скажет нечто в этом роде: «как я был в Париже», или «в то время, когда я подтасовывал карты». Нет, мистрис Монктон, для любителя обличений вы не совсем хитро принялись за дело.