Тони Парсонс - Stories, или Истории, которые мы можем рассказать

• Название: Stories, или Истории, которые мы можем рассказать
• Автор: Тони Парсонс
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-53795-2

Безумная атмосфера рок-движения середины 70-х насквозь пронизывает этот роман. Даже его название («Stories We Could Tell») в точности повторяет название хита Тома Петти, звезды рок-музыки того времени. Истории, которые рассказывает нам автор, продолжаются всего один день, 16 августа 1977 года. Но для трех героев романа, работающих в музыкальном журнале, это не просто день. В этот день умер Элвис Пресли, король рок-н-ролла. Для одних это означает конец эпохи, лозунгом которой было знаменитое «Секс, наркотики, рок-н-ролл». Для других это всего лишь этап быстротечной и изменчивой жизни, один из многих…

---

— Я сделаю все, что в моих силах. Но я не знаю, кто я — настоящий журналист или просто человек, который любит музыку.

Кевин Уайт поднялся. Наступато время очной ставки с людьми в костюмах.

— Тебе лучше поскорей это выяснить, — произнес он. Леон ушел. Терри сидел на столе, болтая ногами и листая газету, которую Мисти вручила ему в аэропорту.

— Вот что тебе нужно, Рэй, — сказал он. — Слушай! «Новинка! Жилет Гринго. Надень настоящий жилет Гринго — в новом стиле». Тебе пойдет!

Рэй рухнул на стул и уставился в пространство прямо перед собой. Терри не обратил внимания на то, в каком состоянии его друг. Он не уставал удивляться тому, что объявления в «Газете» всегда ровно на год отставали от жизни. Подростки на улице пытались быть похожими на Джонни Роттена, а модели на рекламных страницах все еще напоминали Джейсона Кинга.

«Хлопковые штаны клеш — пока еще только £2.80… Мокасины — с одним слоем длинной бахромы по верху или тремя прикольными слоями».

Согласно объявлениям, читатели «Газеты» до сих пор носили то же самое, что и все последние десять лет, — джинсы клеш, вязаные пальто, одежду из сетчатой ткани и, однажды и навсегда, футболки со слоганами. Иногда казалось, что без футболок с веселыми слоганами «Газеты» просто не существовало бы.

Я ЗАДУШИЛ ЛИНДУ ЛАВЛЕЙС. ЛОЖИСЬ, МНЕ КАЖЕТСЯ, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. СЕКСАПИЛЬНОСТЬ — РАЗДАВАЙ ЩЕДРО. И безвременная классика: две утки-мультяшки, совокупляющиеся в полете, он явно удовлетворен, она — встревожена.

Терри с улыбкой откинулся, оперевшись головой на картинку, которую однажды вырвал из книги в библиотеке и приклеил к стене скотчем, — фотографию Ольги Корбут на мате. После Олимпийских игр в Монреале прошлого года многие люди отдали свои симпатии румынке Наде Команечи, но Терри оставался предан Ольге.

У каждого из них был собственный участок стены над столом с печатной машинкой — обтекаемой «Оливетти Валентайн» из красного литого пластика. У себя на стене Терри развесил фотографии музыкальных коллективов и красивых девушек — глянцевые снимки «Нью-Йорк доллз», «Клэш» и «Секс пистолз» плюс изображения Дебби Харри в черном мини-платье, Джейн Фонды и Ольги Корбут.

Стена Леона являла собой куда более артистичное зрелище — нижний слой из снимков любимых групп был уже почти невидим за вырезанными из газет заголовками, которые в свою очередь были скрыты за еще одним слоем — из новостных сообщений и рекламных слоганов. Фирменную глянцевую фотографию «Баззкокс» по диагонали пересекал заголовок о смерти Мао Цзэдуна, а пожелтевшее изображение гроба генерала Франко из «Таймс» было дополнено очерком о новом сингле «Онли Уанз». А когда Рэй крутанул свое кресло и полез в ящик стола за диктофоном, с его собственной стены за ним пристально следили многочисленные версии Джона Леннона.

За исключением нескольких затертых изображений Джони Митчелл, Дилана и Нейла Янга, стена Рэя была просто памятником Леннону. Вот Джон, решивший выступать сольно, в белом костюме и круглых очках Национальной службы здравоохранения Великобритании, с Йоко под руку. Вот Джон того периода, когда он еще только начал отращивать волосы, периода «Revolver» и «Rubber Soul». Вот Джон в костюме во время битломании, улыбающийся, рядом с остальными ребятами. И Джон в кожаной куртке в Гамбурге, щегольской и развязный, без очков…

Долбаный диктофон!

Одна из катушек была слегка перекошена. Рэй, вероятно, погнул ее, вынимая кассету после интервью с Филом Линоттом, за время которого выпил слишком много «отверток» и выкурил половину косяка. Теперь в движении катушка описывала беспорядочный круг вместо того, чтобы стоять прямо. Нельзя было совать такой хлам под нос Джону Леннону.

Терри заржал.

— Послушай только! Две девчонки подают петицию, чтобы «Рокси мьюзик» снова гастролировали, — говорят: «Рокси рулят».

Рэй улыбнулся другу через плечо. Раздел объявлений был магическим королевством, где разыскивались музыканты, пластинки, девушки и идеальные миры, где рядом с лозунгами «Гринпис» и «Во спасение китов» красовалась реклама штанов из хлопка и жилетов Гринго.

И несмотря на то, что в голосе Терри звучали насмешливые нотки, Рэй знал, что все, что говорит друг, он говорит любя.

Это была их газета. Их дело. Их место. И скоро его попросят уйти. Как пережить такое?

— «Коллекционеры значков, читайте дальше», — процитировал Терри и только тогда посмотрел на Рэя. — Какого черта с тобой творится?

— Ничего. — Если вы выросли с братьями, вы знаете, что лучшая защита — это нападение. — А с тобой что творится? Рэй повернулся к Терри спиной, пытаясь занять себя каким-нибудь делом, выпрямить погнутую катушку диктофона, и пряча глаза за волосами, чтобы друг не заметил в них паники и боли.

4

Пристанищем Леону служил огромный полуразвалившийся дом с белыми стенами — один из целой улицы заколоченных досками зданий.

По всему периметру дома проходил грязный ров, через который были переброшены доски — словно ветхий подъемный мостик к гниющему замку. Стены первого этажа, в кусках полуосыпавшейся штукатурки, были испещрены слоганами.

МЫ — БУКВЫ НА ВАШИХ СТЕНАХ. НЕТ НАРКОТИКАМ. КОШКИ ЛЮБЯТ ПОХРУСТЕТЬ. Кто-то исправил неразборчиво написанные белой краской буквы «НФ»[9] на жирную надпись черным — «ГНАТЬ НАЦИСТОВ».

Леон пошарил рукой в карманах кожаной куртки и нащупал ключ. Бросив взгляд через плечо, стал переходить ров по дощатому настилу. Леон жил здесь вот уже больше года, с тех пор как вылетел из Лондонской школы экономики и устроился в «Газету» на полный рабочий день, но тем не менее при приближении к этому дому во рту у него появлялся острый привкус страха. Кто знает, когда нагрянут копы? Кто знает, что тебя ждет?

Едва он вошел на порог, на лестнице показалась волосатая немытая физиономия, чего, впрочем, и следовало ожидать. И дело было не только в Леоне. Все эти люди, нашедшие пристанище на чужой земле, в незаселенных домах, привыкли жить в постоянном страхе. Эта параноидальная особенность их существования была удивительным образом близка Леону — ведь похожая подозрительность витала и за окнами обеспеченного пригорода, где он вырос.

— Тебя ждут, — сообщила физиономия.

Леон был искренне удивлен. Еще никто никогда его здесь не ждал.

— Какой-то трезвенник. Считает, он твой отец.

Я так и знал, подумал Леон. У него свело желудок.

Я как чувствовал — сегодня должно случиться что-то плохое.

— Французам это не по душе, — бросила физиономия с лестницы. — Нам еле удалось его провести.

— И не надо было, — сказал Леон, пытаясь сохранять спокойствие, держать себя в руках. Он начал подниматься по лестнице.

Предполагалось, что здесь должна была царствовать демократия, но в действительности всем заправляли французы и немцы, которые были старше, у которых за плечами были многие годы такой жизни. Они рассказывали о своих приключениях в Париже и Амстердаме так убедительно, что Леон всегда притихал и ощущал себя ребенком, который ничего еще не видел в этом мире. Он был взбешен тем фактом, что его отцу зачем-то понадобилось компрометировать его в глазах этих великих людей.

Добравшись до площадки второго этажа, Леон услышал привычный гомон — разноязычное смешение голосов. Доски настила были ничем не прикрыты, и каждый звук отражался эхом, казался громче, чем был на самом деле. Громкие звуки мелодий «Грейтфул дэд», спор об убийстве Льва Троцкого, еще один спор о позаимствованной когда-то бутылке молока и женский голос, по-видимому, успокаивающий ребенка.

Отец. Черт побери! Леон сглотнул слюну. Когда это закончится? Когда он перестанет бояться встречи с отцом? Когда перестанет бояться увидеть разочарование в его глазах?

Отец стоял у окна, сложив руки за спиной, как герцог Эдинбургский перед смотром полка. Он был высоким красивым мужчиной без семи дней пятидесяти трех лет, сдержанным и степенным. На нем был жесткий плащ на манер Хамфри Богарта. Он стоял. Потому что сесть было некуда. Во всей комнате не было ничего, кроме груды рюкзаков и нескольких спальных мешков, в одном из которых, свернувшись калачиком, спали две девочки-подростка.

— Ты что здесь делаешь, папа?

Отец обернулся.

— Здравствуй, Леон, — сказал он с такой интонацией, словно их встреча была неожиданной и он с трудом верил счастью. — А я ведь мог бы задать тебе такой же вопрос!

Он был совершенно расслаблен с виду. Надо отдать ему должное — кто из бывших одноклассников Леона мог похвастаться отцом, который способен был глазом не моргнув войти в такой бомжатник? Как-то во время долгих летних каникул, когда Леон был еще совсем мальчишкой, папа привел его с собой в редакцию газеты как на экскурсию. Тогда он сказал Леону: «Журналист должен везде чувствовать себя как дома, запомни это». Отец с улыбкой похлопал Леона по плечу и, поняв, что сын все равно не ответит тем же, тактично убрал руку.