Роберто Пацци - Конклав

• Название: Конклав
• Автор: Роберто Пацци
• Издательство: ООО «Издательство «Лимбус Пресс»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-8370-0399-1

Формула «Король умер – да здравствует король!» в Ватикане не работает. Потому что папа не оставляет законного наследника. Остаются кардиналы, которым предстоит выбрать нового помазанника Божьего, уединившись в конклаве (то есть в запертой комнате). А кардиналы – люди; каждому хочется воссесть на папский престол самому. И цель оправдывает средства. Любые средства – от подкупа и сводничества до шантажа и убийства. От римских бань до содомского греха. И чем величественнее был почивший папа, тем, как правило, ничтожнее оказываются его потенциальные преемники. Один из которых рано или поздно (а конклав, случается, заседает долгими месяцами) становится новым папой.

Италия – католическая страна, а писатель Роберто Пацци – итальянец; сочиняя знаменитый «Конклав», он скорее осторожничает, но затем закусывает удила – и принимается срывать одну маску за другой. И задирать, одну за другой, сутаны…

---

– Ваше Высокопреосвященство, позволю себе заметить, что никто и никогда не заявлял о больном мозге кардинала Этторе Мальвецци. И его поведение до сих пор было вполне умеренным, ясным, в соответствии с требованиями, что неоднократно отмечали и вы сами, Ваше Высокопреосвященство.

– Именно поэтому я и удивился этому письму, и потом оно вообще меня взволновало. Какая такая новость появилась, что изменила его настроение? Вы же понимаете, что я должен защитить конклав от дальнейших затруднительных положений. Достаточно того, что мы имели до сих пор. Вы сами знаете, какую передачу устроили вчера телевизионщики, нанеся большой урон престижу нашей ассамблеи.

– Ваше Высокопреосвященство, я не такой умный, как мой архиепископ, но могу гарантировать, что он спокоен и хозяин самому себе.

– Согласен, ну а если он завтра придет в конклав? Это должно означать, что он хочет что-то сказать или предложить? Понимаете? И я не уверен в том, что все обойдется благополучно.

– Что у него на уме, спросите лучше у него самого.

– Верно, идите, благодарю за совет. Скажите, что я ему позвоню, для визита время уже позднее.

* * *

Вернувшись в апартаменты своего кардинала, Контарини застал Мальвецци уже у телефона. Тут же удалился, вовремя понял – возникли проблемы, и разговор будет долгим. И действительно, этот телефонный разговор был нескончаемым.

По тому, каким спокойным, расслабленным и уступчивым тоном говорил Мальвецци, камерленг представил себе, в каком состоянии сейчас находится туринец, и разволновался еще больше. По тому, как мягко и приветливо, с видимым самоконтролем, не распространяясь о своих настоящих намерениях, говорил кардинал Мальвецци, похоже было, что его возвращение к голосованию ничего хорошего не сулит. Мальвецци явно что-то имел в виду и не хотел об этом распространяться. Можно было предположить, что вопрос о внесении его имени в список кандидатур возникнет снова, что, конечно же, приведет его к более уверенным позициям. Но кто в эти дни может дать гарантии того, что этот человек не останется в изоляции, с его видениями невидимых и тех теней за тем окном? Каждый день он рассказывал Контарини об этих визитах и о тех, кто там за тем желтым окном движется; после сегодняшнего, похоже, больше его никто не посещал. И теперь что? Откуда у него взялась такая уверенность? Может быть, его кандидатура в списке голосований не так уж его и беспокоила? Но чья же тогда из Святой Коллегии? Кто мог сообщить ему о необходимости завета? О каком наставлении говорит Мальвецци?

Веронелли расставлял Мальвецци многочисленные ловушки, задавал ему сотни тысяч вопросов. Кардинал из Турина не сдавался, стоял, как скала, на своем праве и долге «голосовать завтра за папу…». Нет, с этим человеком не было способа договориться. Этторе Мальвецци продолжал аппелировать к секрету перед Богом и своей совестью.

Они расстались холодно, не забыв кратко поговорить о жертвах в Риме в эти дни; кардинал попрощался и остался один на один со всей своей тоской.

Когда Веронелли упомянул о бедствиях и жертвах в Риме, он услышал успокаивающее – мол, все несчастья скоро кончатся, и через короткое время покой вернется и в Рим, и в мир.

27

Утром, в канун Рождества Этторе Мальвецци, кардинал из Турина, явился в конклав и, поздоровавшись, заметил у многих присутствующих одобрение своему появлению. Немедленно вычислил, – атмосфера в зале более чем нормальная.

Да, погода в течение ночи несколько улучшилась. О новых разрушениях в Риме больше не передавали. Наконец, хоть что-то положительное после беспорядочного множества новостей, одна хуже другой. Несколько кардиналов курии в обычное время жили в Риме, и невозможность прибежать в места, где буря больше всего свирепствовала и многое разрушила, именно в тех кварталах, где проживали они сами или их родные, добавляла к тяжести этого тюремного заключения и другие тревоги.

Прошли почти четыре долгих месяца. Наступал день Рождества. Рим и христианский мир были в полной уверенности, что этот день католические сироты отпразднуют избранием высшего пастыря. Но общий мир кажется не особенно тревожился этим обстоятельством; трюк той дурной передачи был понят, как фальшивая тревога, как способ оттягивания внимания от Сикстинской капеллы, как будто в этой задержке был заинтересован злой дух, не желающий выборов нового понтифика.

Подойдя к мраморным вратам, которые делили на две части Сикстинскую капеллу, многие кардиналы останавливали Мальвецци. Кто говорил ему комплименты за отличный внешний вид, кто подшучивал над его мнимой болезнью. Кто спрашивал в упор – нужно ли голосовать за него. Кто, из наиболее подозрительных, спрашивал – не придумал ли он еще какой каверзы, или не имел ли какого нового предложения. Кто с таинственным видом просил его поговорить с ним вечером, один на один, в его апартаментах. В результате, загадочная улыбка Этторе Мальвецци и его доброжелательные ответы дезориентировали собеседников.

Он уже несколько дней не видел их. Их утомленный вид, взволнованность и необычная простота, не вызывали у него надежду на то, что его имя, после столь долгого его отсутствия, вновь будет включено в список кандидатов; он жалел их. Многие из них с большим трудом выдерживали это длительное заточение.

Друг его, Селим, маронитский архиепископ, без помощи двух прелатов не мог передвигаться и едва держался на ногах. Юссеф, палестинский епископ, похудел на несколько килограммов и казался собственной тенью. Рабуити, дородный кардинал из Палермо, мучился приступами астмы, вынуждавшими его носить с собой кислородный аппарат. Архиепископ из Найроби, бледный, едва слышным голосом попросил разрешения проголосовать сейчас же, чтобы можно было поскорее уйти – так он был слаб здоровьем; только что он перенес приступ сердечнососудистой недостаточности. Архиепископ из Львова, первый из длинного списка желающих сделать сегодня заявление, сидел на инвалидном кресле, толкаемом его секретарем, чтобы попасть в Сикстинскую капеллу.

И действительно, напряжение каждого из них достигло своего максимума, они все уже были за пределами всякого терпения. Мальвецци посмотрел в угол, там уже сидели «счетчики» и те двое, епископы из Нью-Йорка и из Филадельфии, которые пытались бежать. Они тоже были похожи на собственные тени. Кто мог бы поверить теперь, что они были в состоянии всего несколько недель назад бросать в пустоту импровизированные канаты, чтобы оставить конклав? И только с единственной мыслью – постараться уйти от этого безумия, вернуться домой, завершив тем свое затворничество.

Толпа кардиналов все еще загораживала вход в Сикстинскую капеллу. Процедура, предваряющая перекличку, была достаточно долгой. Повсюду, от одного входа к другому, сновали врачи. Это зрелище престарелых кардиналов приводило в уныние; это собрание великих выборщиков наместника Христа похоже было на грустное поле поражения!..

Христос прожил всего тридцать три года и последние три года провел в странствиях; прославленное Его тело вознеслось в небеса и воскресло в так называемом возрасте надежд у Его детей… Мальвецци посмотрел вверх, поверх красных ермолок на седых головах, где Христос-Судия изображен во всем великолепии бессмертной молодости…

Вот оно, вот этот, только им замеченный момент. Они там, наверху, эти два близнеца-пресвитера! Выполняют свои скромные функции капелланов, возможно кто-то из них впоследствии мог бы стать кардиналом…

Они держат высоко поднятыми длинные шесты, чтобы зажечь шесть огромных свечей на алтаре, единственные неэлектрические свечи, стоят за креслом камерленга, отделенного от растерянного корпуса Святой Коллегии, за теми головами, что пошатываются от старости. Сверкающие белизной волосы, головы подняты, чтобы не ошибиться в жестах подрагивающих шестов, шеи вытянуты в направлении шести серебряных канделябров, что выдвинуты вверх, к Христу-Судие и к Его Светлейшей Матери. Посмотрел еще раз на Христа, опустил снова взгляд на близнецов. Снова поднял глаза и опустил… Запомнил, смотри – память не подвела: они похожи, и это производит неизгладимое впечатление… Они – великолепная копия Лика Спасителя, сотворенного Микеланджело, но никто этого почему-то не замечает. Невидимые, как два ангела, возможно, они невыносимы для глаз усталых стариков. Как это возможно, что только он это видит?

– На что ты так пристально смотришь, Этторе? – произнес голос с сильным иностранным акцентом.

Он повернулся, опустил сконфуженно глаза. Узнал эстонского кардинала Матиса Пайде. Молча показал ему пальцем на двух близнецов, которые были наготове, чтобы не ошибиться и зажечь свечи сразу и в нужный момент. Затем, дотронувшись до плеча эстонца, пригласил его поднять глаза вверх, в центр фрески Микеланджело.