Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том 2

• Название: Политическая биография Сталина. Том 2
• Автор: Николай Капченко
• Издательство: ООО «Информационно-издательский центр «СОЮЗ»
• Жанр: История
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-903-373-02-Х

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

Второй том «Политической биографии Сталина» выходит в свет через два года после издания первого тома и посвящен политической и государственной деятельности Сталина в 1924–1939 гг. Этот короткий по меркам истории период стал целой эпохой в жизни нашей страны и в жизни самого Сталина. Эпохой, сотканной из противоречивых событий, спрессованных в единое целое. На основе широкого круга источников и материалов автор детально рассматривает основные перипетии борьбы Сталина против своих политических противников — Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина и др. — и раскрывает истоки и причины того, почему именно Сталин оказался победителем в этой жесткой борьбе. В эпицентре внимания находятся такие фундаментальные события тех лет, как индустриализация и коллективизация, вошедшие в историю нашей страны как великий, но слишком крутой перелом в ее судьбах.

Большое внимание уделено теме сталинских репрессий 30-х годов, оставивших неизгладимый след в жизни целых поколений. Автор дает свое объяснение этим репрессиям, освещает наиболее значимые судебные процессы той поры, отвечает на злободневный до сих пор вопрос: почему подсудимые давали признательные показания. В томе освещаются начало и финал «ежовщины» как одной из самых мрачных страниц советской истории. Должное внимание уделено и вопросу о том, в силу каких причин в конце 30-х годов Сталин положил конец масштабным репрессиям и взял курс на консолидацию в обществе. Хотя издавна бытует афоризм, что только у великих людей бывают великие пороки, с его помощью нельзя ни объяснить, ни тем более обелить перед историей и будущим репрессии 30-х годов. Неубедительны и доводы тех, кто находит в истории других стран нечто подобное, полагая, будто исторические аналогии способны быть и историческими индульгенциями. То, что было, нельзя вычеркнуть из летописи истории. Она фиксирует все — и хорошее, и плохое. Важно, однако, чтобы одно не заслоняло другое, поскольку при таком подходе утрачивается истина и панорама исторических событий предстает в искаженном свете.

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

---

В послесталинский период, и особенно в период горбачевской перестройки и ее заката, в советской исторической науке достаточно широкое распространение получила точка зрения, согласно которой Сталин отошел от ленинского курса в области кооперирования, сформулированный Лениным незадолго до своей кончины. В целом такая оценка укладывается в рамки реальных фактов действительности. Однако мне думается, что явной натяжкой или — по крайней мере — солидным преувеличением являлись утверждения о том, что Ленин будто бы разработал принципиальные основы политики кооперирования, от которых Сталин якобы радикально отошел. В ленинских работах были лишь в самых общих чертах обозначены контуры возможной политики Советского государства в этой сфере. Он просто не мог предвидеть все конкретные условия, в которых придется развиваться стране, и его установки не могли не носить самого общего характера. Сталину же пришлось столкнуться с практическими дилеммами значительно усложнившейся экономической реальности. И он, в сущности, сформулировал и обосновал новый, свой собственный курс в данном вопросе. При этом — в силу вполне понятных причин — генсек неизменно апеллировал к трудам своего учителя, представляя дело так, будто он лишь проводит в жизнь стратегические установки покойного вождя. Разумеется, сообразуясь с экономическими реальностями страны.

Надо подчеркнуть, что в подходе Сталина к проблеме коллективизации одну из решающих ролей сыграли следующие соображения. Во-первых, он исходил из того, что процесс осуществления коллективизации значительно облегчается отсутствием в Советской России частной собственности на землю, национализацией земли. Земля будет передана колхозам в вечное пользование, а ввиду отсутствия частной собственности на землю купля-продажа земли со всеми сопровождающими эту проблему осложнениями останется лишь историческим воспоминанием. Всё это, по мнению генсека, значительно облегчает образование и развитие колхозов[483].

В органической связи с указанным обстоятельством, на мой взгляд, находилось и внутреннее убеждение Сталина, что традиции русской сельской жизни, в первую голову — традиции сельской общины — будут способствовать тому, что подавляющее большинство крестьян легче воспримет переход к коллективному ведению хозяйства. Расчет этот, надо сказать, был обоснован лишь в некоторой степени, поскольку за ряд предшествующих десятилетий фундаментальные устои и традиции крестьянской общины были серьезно подорваны, хотя и не искоренены как таковые.

Анализируя общеполитические и — даже можно сказать — философские аспекты подхода Сталина к проблеме коллективизации, надо выделить еще один принципиально важный момент. Я имею в виду то, что главный акцент при подходе к данной проблеме генсек делал на использование государственных инструментов принуждения, отдавая им примат перед всеми другими. Собственно, эта черта всей политической философии Сталина красной нитью проходит через его политическую биографию, оставляя на ней свои неизгладимые следы. В этом контексте не просто голый интерес, но и определенное объяснение представляет следующее замечание В. Молотова, который писал в 1962 году: «В беседах И.В. Сталин иногда вспоминал, что В.И. Ленин будто бы в шутливой форме отмечал и критиковал «этатизм» Сталина. Сталин, насколько помнится, несерьезно относился к этому важному, мудрому замечанию Ленина. Он, пожалуй, даже иронически высказывался по поводу этого замечания. Сталин не понимал, что Ленин не случайно говорил об этом, а отмечал важный недостаток кругозора Сталина. Мы, слушатели этих высказываний Сталина в узком кругу за домашним столом, тоже никогда серьезно не останавливались на этом, не задумывались над этими ленинскими замечаниями.

Между тем у Сталина действительно был уклон к этатизму, опасное преувеличение роли государства»[484].

И чтобы как-то сгладить или уравновесить свое критическое замечание в адрес своего долголетнего патрона, Молотов в тех же своих заметках добавляет: «Сталин обладал огромным революционно-политическим чутьем, что не раз давало весьма положительные результаты.»

Невольно напрашивается еще одно небольшое замечание по поводу упрека, высказанного Лениным в адрес Сталина относительно «уклона» в сторону этатизма. Этот упрек, очевидно, можно отнести и на счет всей политической философии большевизма как таковой. Да и едва ли можно избежать подобного упрека и в адрес самого Ленина. Хотя, конечно, в воззрениях этих двух апостолов революционного большевизма относительно роли государства в построении нового общества, бесспорно, существует ряд существенных различий. Но и тому, и другому имманентно присущ акцент на классовое принуждение как один из ключевых элементов их политических и мировоззренческих установок. Поэтому проводить между ними в данном вопросе какой-то водораздел, на мой взгляд, не совсем логично и правомерно. Нет никакого реального смысла строить догадки насчет того, какую бы линию проводил Ленин в области кооперирования сельского хозяйства. В истории такие гипотетические предположения малопродуктивны, поскольку они чем-то смахивают на гадание на кофейной гуще. Для меня ясно лишь одно: Ленин, конечно, едва ли бы допустил столько неоправданных перегибов и в целом не ориентировался бы на сверхскоростные темпы коллективизации. Впрочем, данное мое предположение также можно отнести к разряду гаданий на кофейной гуще.

Завершить этот раздел мне хотелось бы общей оценкой значимости великого перелома во всей политической судьбе Сталина. Точнее говоря, тем, как он сам лично оценивал сложности и трудности коллективизации в общем ряду проблем, с которыми он сталкивался на протяжении своей государственной и политической карьеры. В трудах самого Сталина не найдешь ответа на этот вопрос. Как правило, его оценки, получившие публичную известность, выдержаны в соответствующем ключе, где начисто отсутствуют какие-либо сугубо личные признания, на базе которых можно было бы дать ответ на поставленный вопрос. Но есть одно свидетельство, в достоверности которого трудно усомниться. Речь идет о мемуарах английского премьера У. Черчилля, который во время своей первой встречи с главой Советского правительства в 1942 году, имел с ним откровенную беседу.

Итак, предоставим слово Черчиллю.

«Скажите мне, — спросил я, — на Вас лично так же тяжело сказываются тяготы этой войны, как проведение политики коллективизации?»

Эта тема сейчас же оживила маршала.

«Ну нет, — сказал он, — политика коллективизации была борьбой».

«Я так и думал, что вы считаете ее тяжелой, — сказал я, — вы имели дело не с несколькими десятками тысяч аристократов, крупных помещиков, а с миллионами маленьких людей».

«С десятью миллионами, — сказал он, подняв руки. — Это было что-то страшное, это длилось четыре года, но для того, чтобы избавиться от периодических голодовок, России было абсолютно необходимо пахать землю тракторами. Мы должны были механизировать наше сельское хозяйство. Когда мы давали трактора крестьянам, то они приходили в негодность через несколько месяцев. Только колхозы, имеющие мастерские, могут обращаться с тракторами. Мы всеми силами старались объяснить это крестьянам. Но с ними бесполезно спорить. После того, как вы изложите все крестьянину, он говорит вам, что он должен пойти домой и посоветоваться с женой, посоветоваться со своим подпаском».

Это последнее выражение было новым для меня в этой связи.

«Обсудив с ними это дело, он всегда отвечает, что не хочет колхоза и лучше обойдется без тракторов».

«Это были люди, которых вы называли кулаками?»

«Да, — ответил он, не повторив этого слова. После паузы он заметил, — Все это было очень скверно и трудно, но необходимо»

«Что же произошло?» — спросил я.

«Многие из них согласились пойти с нами, — ответил он. — Некоторым из них дали землю для индивидуальной обработки в Томской области, или в Иркутской, или еще дальше на север, но основная их часть была весьма непопулярна, и они были уничтожены своими батраками».

Наступила довольно длительная пауза. Затем Сталин продолжал: «Мы не только в огромной степени увеличили снабжение продовольствием, но и неизмеримо улучшили качество зерна. Раньше выращивались всевозможные сорта зерна. Сейчас во всей нашей стране никому не разрешается сеять какие бы то ни было другие сорта, помимо стандартного советского зерна. В противном случае с ними обходятся сурово. Это означает еще большее увеличение снабжения продовольствием»[485].

Далее следует весьма любопытный комментарий Черчилля — «Я воспроизвожу эти воспоминания по мере того, как они приходят мне на память, и помню, какое сильное впечатление на меня в то время произвело сообщение о том, что миллионы мужчин и женщин уничтожаются или навсегда переселяются. Несомненно, родится поколение, которому будут неведомы их страдания, но оно, конечно, будет иметь больше еды и будет благословлять имя Сталина. Я не повторил афоризм Берка: «Если я не могу провести реформ без несправедливости, то не надо мне реформ». В условиях, когда вокруг нас свирепствовала мировая война, казалось бесполезным морализировать вслух»[486].