Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том 2

• Название: Политическая биография Сталина. Том 2
• Автор: Николай Капченко
• Издательство: ООО «Информационно-издательский центр «СОЮЗ»
• Жанр: История
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-903-373-02-Х

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

Второй том «Политической биографии Сталина» выходит в свет через два года после издания первого тома и посвящен политической и государственной деятельности Сталина в 1924–1939 гг. Этот короткий по меркам истории период стал целой эпохой в жизни нашей страны и в жизни самого Сталина. Эпохой, сотканной из противоречивых событий, спрессованных в единое целое. На основе широкого круга источников и материалов автор детально рассматривает основные перипетии борьбы Сталина против своих политических противников — Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина и др. — и раскрывает истоки и причины того, почему именно Сталин оказался победителем в этой жесткой борьбе. В эпицентре внимания находятся такие фундаментальные события тех лет, как индустриализация и коллективизация, вошедшие в историю нашей страны как великий, но слишком крутой перелом в ее судьбах.

Большое внимание уделено теме сталинских репрессий 30-х годов, оставивших неизгладимый след в жизни целых поколений. Автор дает свое объяснение этим репрессиям, освещает наиболее значимые судебные процессы той поры, отвечает на злободневный до сих пор вопрос: почему подсудимые давали признательные показания. В томе освещаются начало и финал «ежовщины» как одной из самых мрачных страниц советской истории. Должное внимание уделено и вопросу о том, в силу каких причин в конце 30-х годов Сталин положил конец масштабным репрессиям и взял курс на консолидацию в обществе. Хотя издавна бытует афоризм, что только у великих людей бывают великие пороки, с его помощью нельзя ни объяснить, ни тем более обелить перед историей и будущим репрессии 30-х годов. Неубедительны и доводы тех, кто находит в истории других стран нечто подобное, полагая, будто исторические аналогии способны быть и историческими индульгенциями. То, что было, нельзя вычеркнуть из летописи истории. Она фиксирует все — и хорошее, и плохое. Важно, однако, чтобы одно не заслоняло другое, поскольку при таком подходе утрачивается истина и панорама исторических событий предстает в искаженном свете.

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

---

К рассмотренной выше версии о превентивном ударе по пятой колонне органически примыкает версия всеобъемлющей генеральной чистки, которую Сталин предпринял для того, чтобы полностью гарантировать реализацию своей генеральной линии в новых условиях, сложившихся после завершения коллективизации и в связи с коренными изменениями на международной арене. Магистральным направлением этих изменений, безусловно, выступала возраставшая опасность войны, избежать которой было практически невозможно. Эту версию, как ни покажется парадоксальным, первым высказал Н.И. Бухарин — одна из главных жертв сталинского молота репрессий. За три месяца до расстрела, находясь под следствием, он направил сугубо личное письмо Сталину. В этом послании содержится следующее примечательное предположение относительно глубинных мотивов осуществлявшихся репрессий.

«Есть какая-то большая и смелая политическая идея генеральной чистки а) в связи с предвоенным временем, b) в связи с переходом к демократии. Эта чистка захватывает а) виновных, b) подозрительных и с) потенциально-подозрительных. Без меня здесь не могли обойтись. Одних обезвреживают так-то, других — по другому, третьих — по третьему. Страховочным моментом является и то, что люди неизбежно говорят друг о друге и навсегда поселяют друг к другу недоверие (сужу по себе: как я озлился на Радека, который на меня натрепал! а потом и сам пошел по этому пути…). Таким образом, у руководства создается полная гарантия.

Ради бога, не пойми так, что я здесь скрыто упрекаю, даже в размышлениях с самим собой. Я настолько вырос из детских пеленок, что понимаю, что большие планы, большие идеи и большие интересы перекрывают все, и было бы мелочным ставить вопрос о своей собственной персоне наряду с всемирно-историческими задачами, лежащими прежде всего на твоих плечах.

Но тут-то у меня и главная мука, и главный мучительный парадокс»[776].

Внутренняя логика в рассуждениях Бухарина такова, что он как бы соглашается с исторической неизбежностью репрессий, рассматривая их через призму грандиозных задач и планов строительства нового общества. Нельзя сказать, что он оправдывает эти репрессии, но в каком-то смысле выражает понимание их неизбежности и даже закономерности. Конечно, вполне естественно предположить, что, арестованный, высказывая подобную точку зрения, хотел снискать снисхождение вождя, надеялся на то, что тот оценит его «объективность» и не пойдет на вынесение смертного приговора в ходе предстоявшего судебного процесса. Вместе с тем, приведенное выше объяснение, отнюдь не выглядит только лишь как мольба о прощении. Оно содержит и большую долю истины, бросает дополнительный свет на картину происходивших событий. Вернее, на их закулисную — и самую важную — сторону.

Ряд историков левого толка, в целом осуждая репрессии и террор, считают, что они были в каком-то смысле исторически обусловлены самим характером эпохи и обстоятельствами времени. Эта точка зрения достаточно спорна и против нее можно выдвинуть немало аргументов. Однако и она содержит в себе зерно истины. Достаточно четко и лапидарно ее изложил историк И.Я. Фроянов: «Мы видим, как на протяжении 30-х годов происходит поворот руководства, его политики к национальным истокам. Это прежде всего коллективизм и общинность, умение жертвовать собой. Все это русский народ доказал на протяжении многих веков. Перед Сталиным в 30-е годы стояла задача построения мобилизационного общества. Иначе устоять было невозможно. Удержаться во враждебном окружении иначе было нельзя. Необходимо было все сосредоточить в одних руках. Сталин с этой задачей справился, но построение мобилизационного общества, конечно, было связано с большими издержками. Прежде всего, я имею в виду репрессии. С точки зрения жизни отдельного человека, репрессии были страшной и безобразной практикой. Но есть еще один аспект измерения. Этот аспект связан, прежде всего, с нуждами и потребностями общества в целом, страны в целом. Если принимать тезис о том, что мобилизационное общество не могло быть создано без потерь, без жертв, которые приняли форму репрессий, то мы, тем самым, должны будем признать в определенной степени историческую обусловленность этих репрессий»[777].

Завершить этот раздел хочется следующим заключительным аккордом. Советская страна в какой-то мере была подготовлена к сталинским репрессиям. Она пережила братоубийственную Гражданскую войну, благодаря которой у какой-то части населения выработался инстинкт кровожадности, безразличия или равнодушия к страданиям других людей. Пережила она и тяжелые, наполненные лишениями, годы индустриализации, которые также сказались на общем психологическом климате в стране отнюдь не в благотворном смысле. Вынесла она и великий перелом со всеми его трагическими последствиями. Иными словами, к трудностям и страданиям она была подготовлена. Даже очень подготовлена! И Сталин прекрасно это понимал. Он знал, что при создании соответствующей морально-психологической атмосферы массовые репрессии не будут восприниматься как что-то из ряда вон выходящее, как гром среди ясного неба. Постоянная, на протяжении многих лет, промывка мозгов и внушение людям идеи, что вокруг орудуют замаскированные враги и что их число не только не уменьшается, но и возрастает — все это создало политические и морально-психологические предпосылки для проведения массовых чисток и репрессий. К чисткам советские коммунисты были приучены с самого начала Советской власти. Не были для масс населения Советской России чем-то экстраординарным и репрессии, в том числе и массового характера. Словом, и партия, и народ, да и страна в целом, приобрели такой богатый исторический опыт, что готовы были к любым неожиданностям.

2. Убийство Кирова: основные версии

К любым неожиданностям, но не такому, которое произошло 1 декабря 1934 г. В 16 часов 30 минут в Ленинграде, в коридоре Смольного выстрелом из револьвера был убит член Политбюро и секретарь ЦК ВКП(б), член Президиума ЦИК СССР, секретарь Ленинградского обкома партии Сергей Миронович Киров. Убийство совершил задержанный на месте преступления Л.В. Николаев. Этот акт стал не просто убийством одного из виднейших представителей советского режима, но и коренным поворотным рубежом в развитии страны. В один день все общество было, фигурально выражаясь, вздыблено и открылась качественно новая полоса в жизни Советского Союза и всех его народов. Последствия этого события явились настолько глубокими, масштабными и далеко идущими, что и сейчас, 70 с лишним лет после свершившегося, остаются в поле внимания российской общественности. Убийство Кирова и все обстоятельства, связанные с этим поистине трагическим событием, поставили бесчисленное множество вопросов, породили целый поток литературы, включая специальные исследования как у нас в стране, так и за рубежом. Один из ведущих западных специалистов по советской истории Р. Конквест на исходе 80-х годов минувшего столетия, когда в Советском Союзе полным ходом шла не только перестройка, но и происходила настоящая революция в исторической науке, опубликовал книгу под интригующим названием «Сталин и убийство Кирова». Я еще коснусь выводов, сделанных этим автором по поводу самого предмета исследования, но здесь хочу солидаризироваться с такой его оценкой: «это — одно из наиболее удивительных и наиболее значительных событий столетия»[778].

Действительно, в нашей истории прошлого века убийство Кирова относится к числу тех событий, которые принято именовать историческими по своей значимости, а точнее — по последствиям, которые сопряжены с ним. России было не привыкать к политическим убийствам — начиная с убийства Александра II и кончая длинным рядом убийств деятелей более низкого ранга. Но в данном случае речь идет не просто об убийстве видного, хотя и не ключевого деятеля советского режима, а о первом акте трагедии, всколыхнувшей в буквальном смысле всю страну и послужившей прологом полосы репрессий и террора. Эту новую страницу советской истории закономерно связывают с именем Сталина. Отсюда и проистекает тот громадный интерес к вопросам о том, причастен ли был сам вождь к убийству в Смольном, был ли он лично заинтересован в устранении Кирова как якобы своего потенциального соперника на вершине пирамиды партийной власти, и, наконец, какую роль сыграло убийство Кирова в развертывании сталинских репрессий.

С самого начала следует четко очертить задачи, которые поставлены в данном разделе. Во-первых, я не намерен и не имею просто возможности подробно рассказать об обстоятельствах, в том числе загадочных и не проясненных по настоящий день, непосредственно связанных с убийством Кирова. Хотя кое-какие важные моменты осветить необходимо, ибо без этого картина останется не только неполной, но и весьма схематичной. Во-вторых, главное внимание будет уделено прояснению вопроса о том, причастен ли был Сталин к совершенному злодейству и какова была его роль в расследовании самого убийства. И в-третьих, какие практические выводы сделал вождь из всего происшедшего и каковы были последствия его действий для партии и страны в целом. Иными словами, проблема — Сталин и Киров — здесь рассматривается прежде всего под углом зрения того, каковы место и значимость данного исторического события в политической биографии вождя. А в более широком аспекте — какую роль сыграло убийство Кирова в сталинский период правления. Ведь в истории не так уж часто случается, что трагическая смерть одного человека в силу каких-то, чуть не мистических причин, оборачивается трагедией для сотен тысяч людей. Но все это к мистике не имело и не имеет ровным счетом никакого отношения. Здесь правили бал факторы совсем иного рода.