Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том 2

• Название: Политическая биография Сталина. Том 2
• Автор: Николай Капченко
• Издательство: ООО «Информационно-издательский центр «СОЮЗ»
• Жанр: История
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-903-373-02-Х

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

Второй том «Политической биографии Сталина» выходит в свет через два года после издания первого тома и посвящен политической и государственной деятельности Сталина в 1924–1939 гг. Этот короткий по меркам истории период стал целой эпохой в жизни нашей страны и в жизни самого Сталина. Эпохой, сотканной из противоречивых событий, спрессованных в единое целое. На основе широкого круга источников и материалов автор детально рассматривает основные перипетии борьбы Сталина против своих политических противников — Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина и др. — и раскрывает истоки и причины того, почему именно Сталин оказался победителем в этой жесткой борьбе. В эпицентре внимания находятся такие фундаментальные события тех лет, как индустриализация и коллективизация, вошедшие в историю нашей страны как великий, но слишком крутой перелом в ее судьбах.

Большое внимание уделено теме сталинских репрессий 30-х годов, оставивших неизгладимый след в жизни целых поколений. Автор дает свое объяснение этим репрессиям, освещает наиболее значимые судебные процессы той поры, отвечает на злободневный до сих пор вопрос: почему подсудимые давали признательные показания. В томе освещаются начало и финал «ежовщины» как одной из самых мрачных страниц советской истории. Должное внимание уделено и вопросу о том, в силу каких причин в конце 30-х годов Сталин положил конец масштабным репрессиям и взял курс на консолидацию в обществе. Хотя издавна бытует афоризм, что только у великих людей бывают великие пороки, с его помощью нельзя ни объяснить, ни тем более обелить перед историей и будущим репрессии 30-х годов. Неубедительны и доводы тех, кто находит в истории других стран нечто подобное, полагая, будто исторические аналогии способны быть и историческими индульгенциями. То, что было, нельзя вычеркнуть из летописи истории. Она фиксирует все — и хорошее, и плохое. Важно, однако, чтобы одно не заслоняло другое, поскольку при таком подходе утрачивается истина и панорама исторических событий предстает в искаженном свете.

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

---

В перечислении преступных замыслов военной группировки Сталин особое внимание обращает на то, что она пыталась совершить государственный переворот путем ареста правительства. Видимо, это обстоятельство вызывало у вождя не столько тревогу, сколько негодование. Хотя, конечно, он испытывал и серьезную озабоченность. Вождь говорил об этом с чувством возмущения, смешанного с сарказмом: «Они, видите ли, хотят арестовать правительство в Кремле. Оказалось, что мы кое-что видели. Они хотят в Московском гарнизоне иметь своих людей и вообще поднять войска. Они полагали, что никто ничего не заметит, что у нас пустыня Сахара, а не страна, где есть население, где есть рабочие, крестьяне, интеллигенция, где есть правительство и партия. Оказалось, что мы кое-что видели»[951].

Это скромное — мы кое-что видели — подтверждает предположение, что за действиями Тухачевского и других высокопоставленных военных велось тщательное наблюдение и предпринимались превентивные меры предосторожности. Иными словами, если Сталин и не был на все сто процентов уверен в реальном существовании военного заговора, то, вне всякого сомнения, он испытывал к военным определенное недоверие и всерьез опасался, что они не остановятся перед принятием крайних мер в борьбе против него.

Вождь неизменно делал акцент на том, что власти «прошляпили» военный заговор, хотя, как мне кажется, здесь он явно преувеличивает. Если военный заговор был не мистификацией, а реальным фактом, то сам Сталин в какой-то степени своими действиями (в первую очередь арестами) провоцировал заговорщиков на преждевременные, недостаточно подготовленные действия. Авторы книги «Двойной заговор» приводят слова бывшего сотрудника МИД гитлеровской Германии, который, отвечая на вопрос, почему Тухачевский не выступил раньше и не опередил Сталина, утверждал: «Почему маршал тогда не выступил? Ответ довольно прост. Было трудно координировать действия офицеров генерального штаба и командиров армии, штабы которых нередко находились на расстоянии в тысячи километров друг от друга. Это затруднялось из-за внимательного наблюдения за ними со стороны тайной полиции, что вынуждало их проявлять максимальную осторожность. Переворот против Сталина был назначен на 1 мая 1937 г., главным образом из-за того, что первомайские парады позволяли осуществить значительные перемещения войск в Москву, не вызвав подозрения»[952].

На заседании Военного совета Сталин чрезвычайно резко говорил о том, что в провальном состоянии оказалась разведка. Он подчеркивал: «Нужно проверять людей, и чужих, которые приезжают, и своих. Это значит надо иметь широко разветвленную разведку, чтобы каждый партиец и каждый не партийный большевик, особенно органы ОГПУ, рядом с органами разведки, чтобы они свою сеть расширяли и бдительнее смотрели. Во всех областях разбили мы буржуазию, только в области разведки оказались битыми как мальчишки, как ребята. Вот наша основная слабость. Разведки нет, настоящей разведки. Я беру это слово в широком смысле слова, в смысле бдительности и в узком смысле слова также, в смысле хорошей организации разведки. Наша разведка по военной линии плоха, слаба, она засорена шпионажем. Наша разведка по линии ОГПУ возглавлялась шпионом Гаем и внутри чекистской разведки у нас нашлась целая группа хозяев этого дела, работавшая на Германию, на Японию, на Польшу сколько угодно только не для нас. Разведка — это та область, где мы впервые за 20 лет потерпели жесточайшее поражение. И вот задача состоит в том, чтобы разведку поставить на ноги. Это наши глаза, это наши уши»[953].

Примечательно, что именно в выступлении 2 июня 1937 г. он фактически призвал членов партии и все население страны заниматься доносительством. Это, как известно, сыграло свою зловещую роль, поскольку под видом вскрытия недостатков и «сигналов» о вражеской деятельности тех или иных лиц или организаций развернулась беспрецедентная волна шпиономании и поиска врагов народа повсюду, где они могли быть. И даже там, где их заведомо не могло быть. Ибо наказ вождя звучал предельно ясно и определенно — «Каждый член партии, честный беспартийный, гражданин СССР не только имеет право, но обязан о недостатках, которые он замечает, сообщать. Если будет правда, хотя бы на 5%, то и это хлеб»[954]. На первый взгляд, этот призыв вроде и не выглядел столь взрывоопасным, могущим вызвать настоящий девятый вал доносительства. Но учитывая сложившуюся тогда ситуацию, его нельзя квалифицировать иначе, как призыв к «охоте на ведьм».

Сталин фактически выразил вотум недоверия Генштабу РККА: «Генеральный штаб существует для того, чтобы он изо дня в день проверял людей, давал бы ему советы, поправлял. Может какой командующий округом имеет мало опыта, просто сам сочинил что-нибудь, его надо поправить и придти ему на помощь. Проверить как следует.

Так могли происходить все эти художества — на Украине Якир, здесь в Белоруссии — Уборевич. И вообще нам не все их художества известны, потому что люди эти были предоставлены сами себе и что они там вытворяли, бог их знает!

Генштаб должен знать все это, если он хочет действительно практически руководить делом. Я не вижу признаков того, чтобы Генштаб стоял на высоте с точки зрения подбора людей»[955].

Выступление Сталина на заседании Военного совета некоторым историкам кажется выступлением растерянного человека. Но, по-моему, это в корне ошибочное представление. Хотя его и подкрепляют аргументом, будто Сталин знал, что в заговоре принимают участие, помимо Тухачевского и других арестованных военных, многие другие. То есть масштабы заговора были гораздо более значительными, чем казалось вначале, и поэтому, мол, вождь пытался предотвратить объединение против него всех недовольных военных. Мол, этими соображениями продиктовано было и его следующее заявление:

«Я думаю, что среди наших людей, как по линии командной, так и по линии политической, есть еще такие товарищи, которые случайно задеты. Рассказали ему что-нибудь, хотели вовлечь, пугали, шантажом брали. Хорошо внедрить такую практику, чтобы если такие люди придут и сами расскажут обо всем — простить их. Есть такие люди?

ГОЛОСА. Безусловно. Правильно.

СТАЛИН. Пять лет работали, кое-кого задели случайно. Кое-кто есть из выжидающих, вот рассказать этим выжидающим, что дело проваливается. Таким людям нужно помочь с тем, чтобы их прощать…

СТАЛИН. Простить надо, даем слово простить, честное слово даем»[956].

Конечно, всерьез принимать это «честное слово» было бы верхом наивности. Сталин, конечно, не намеревался прощать даже тех, кто явится с повинной, хотя рассчитывать на такую явку в тех условиях было, с объективной точки зрения, абсурдно, поскольку такого рода преступления, если они совершались, не подлежали никакому прощению и, разумеется, не имели срока давности. И потенциальные противники вождя понимали это не хуже, чем он сам. Тем не менее, во исполнение данного обещания наркомом обороны 21 июня 1937 г. был издан приказ, в соответствии с которым предписывалось: «Командирам, начальникам, военным комиссарам, военным прокурорам и особым отделам ГУГБ НКВД СССР военнослужащих, участников контрреволюционных и вредительских фашистских организаций, раскаявшихся в своих преступлениях, добровольно явившихся и без утайки рассказавших обо всем, как ими совершенном, так и назвавших всех своих сообщников и единомышленников, задержанию и аресту не подвергать и против них уголовного преследования не возбуждать»[957].

Независимо от того, какими мотивами было продиктовано решение о прощении тех, кто явится с повинной, его нельзя расценивать как нечто бессмысленное и не имевшее своей подоплеки. Видимо, Сталин хотел тем самым расчистить себе почву для проведения дальнейших репрессий в армии, ссылаясь на то, что затаившиеся враги не вняли его призыву. И явным знаком этого был следующий пассаж из обращения наркома обороны к армии в связи с делом Тухачевского и других. «Сейчас эти враги народа пойманы с поличным. Они целиком признались в своем предательстве, вредительстве и шпионаже. Нельзя быть уверенными, что и эти заклятые враги трудящихся полностью рассказали все, что они сделали. Нельзя верить и тому, что они выдали всех своих единомышленников и сообщников. Но главные организаторы, руководители и шпионы, непосредственно связанные с германским и японским генеральными штабами и их разведками, разоблачены. Они получат заслуженное возмездие от карающей руки советского правосудия»[958].

Еще накануне ареста Тухачевского по инициативе Сталина 10 мая 1937 г. было принято решение принципиальной важности — о введении института военных комиссаров. (Институт военных комиссаров был отменен через несколько лет после окончания Гражданской войны.) Одновременно было принято решение о создании в военных округах военных советов, значительно ограничивавших власть командующих округами. Это, несомненно, были шаги, сигнализирующие о том, что Сталин решил установить жесткий партийный (читай — личный!) контроль над вооруженными силами. По его мысли, такой контроль если не сделает невозможным возникновение серьезной военной оппозиции его курсу, то значительно затруднит практическую реализацию подобного рода замыслов. Данная задача, главная в ту пору, четко была сформулирована в положении о военных комиссарах, где, в частности, говорилось: «Военный комиссар совместно с командиром обязан оградить вверенную ему воинскую часть (соединение, управление, учреждение и пр.) от проникновения и появления в ней врагов народа, шпионов, диверсантов, вредителей, пресекая немедля и решительно всякие действия, могущие нанести вред РККА»[959].