Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том 2

• Название: Политическая биография Сталина. Том 2
• Автор: Николай Капченко
• Издательство: ООО «Информационно-издательский центр «СОЮЗ»
• Жанр: История
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-903-373-02-Х

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

Второй том «Политической биографии Сталина» выходит в свет через два года после издания первого тома и посвящен политической и государственной деятельности Сталина в 1924–1939 гг. Этот короткий по меркам истории период стал целой эпохой в жизни нашей страны и в жизни самого Сталина. Эпохой, сотканной из противоречивых событий, спрессованных в единое целое. На основе широкого круга источников и материалов автор детально рассматривает основные перипетии борьбы Сталина против своих политических противников — Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина и др. — и раскрывает истоки и причины того, почему именно Сталин оказался победителем в этой жесткой борьбе. В эпицентре внимания находятся такие фундаментальные события тех лет, как индустриализация и коллективизация, вошедшие в историю нашей страны как великий, но слишком крутой перелом в ее судьбах.

Большое внимание уделено теме сталинских репрессий 30-х годов, оставивших неизгладимый след в жизни целых поколений. Автор дает свое объяснение этим репрессиям, освещает наиболее значимые судебные процессы той поры, отвечает на злободневный до сих пор вопрос: почему подсудимые давали признательные показания. В томе освещаются начало и финал «ежовщины» как одной из самых мрачных страниц советской истории. Должное внимание уделено и вопросу о том, в силу каких причин в конце 30-х годов Сталин положил конец масштабным репрессиям и взял курс на консолидацию в обществе. Хотя издавна бытует афоризм, что только у великих людей бывают великие пороки, с его помощью нельзя ни объяснить, ни тем более обелить перед историей и будущим репрессии 30-х годов. Неубедительны и доводы тех, кто находит в истории других стран нечто подобное, полагая, будто исторические аналогии способны быть и историческими индульгенциями. То, что было, нельзя вычеркнуть из летописи истории. Она фиксирует все — и хорошее, и плохое. Важно, однако, чтобы одно не заслоняло другое, поскольку при таком подходе утрачивается истина и панорама исторических событий предстает в искаженном свете.

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

---

Приговор был таков: 18 подсудимых приговорены к высшей мере наказания — расстрелу, врач Плетнев — к тюремному заключению сроком на 25 лет, Раковский и Бессонов, как не принимавшие прямого участия в организации террористических и диверсионно-вредительских действий — к тюремному заключению первый — на двадцать лет, второй — на пятнадцать лет[991]. Приговор был приведен в исполнение. Еще накануне суда Бухарин в письме Сталину просил не применять к нему такую форму казни, как расстрел. Он писал: «…Если меня ждет смертный приговор, то я заранее тебя прошу, заклинаю прямо всем, что тебе дорого, заменить расстрел тем, что я сам выпью в камере яд (дать мне морфию, чтоб я заснул и не просыпался). Для меня этот пункт крайне важен, я не знаю, какие слова я должен найти, чтобы умолить об этом, как о милости: ведь политически это ничему не помешает, да никто этого и знать не будет. Но дайте мне провести последние секунды так, как я хочу. Сжальтесь! Ты, зная меня хорошо, поймешь… Так если мне суждена смерть, прошу о морфийной чаше. Молю об этом…»[992] Но и к этой просьбе Бухарина вождь остался глух. Он просто не любил отступлений от правил.

Итак, самый главный публичный судебный процесс завершился. Тем самым Сталин как бы подвел итог растянувшейся на 18 с лишним лет борьбе со своими политическими оппонентами. Политической борьбе вождь уготовил чисто уголовный финал. Он, конечно, мог торжествовать, ибо победа была не просто полная и окончательная, но и тотальная — она завершилась физическим уничтожением оппонентов. Вокруг всей этой проблемы до сих пор не утихают страстные споры. Лично для меня принципиально важным является следующий вопрос-, действительно ли Сталин верил тому, в чем обвинялись его противники? Или же хладнокровно шел по пути их не только политического, но и физического уничтожения? На этот вопрос однозначно ответить трудно. С одной стороны, Сталин, конечно, не был настолько наивным и примитивным, чтобы всерьез верить в чудовищные обвинения, которые предъявлялись подсудимым. С другой стороны, присущая ему подозрительность, очевидно, сыграла свою зловещую роль во всем этом. Он никогда не забывал о том, как его политические противники не раз меняли свои позиции и часто смыкали свои ряды, несмотря на существенные разногласия, порой разделявшие их. Он им не верил и считал, что они никогда и ни при каких условиях не откажутся от борьбы против него лично и против его политического курса. Все говорит за то, что он исходил из принципа, что политическая схватка окончательно завершается лишь с физическим устранением противника. Отсюда и проистекали его жесткость и жестокость, его яростная непримиримость к своим поверженным политическим противникам.

Завершая этот раздел, хочу сделать еще одно замечание. Когда некоторые авторы, порой весьма солидные, в качестве доказательства того или иного отстаиваемого ими положения ссылаются на показания обвиняемых, данных на публичных судебных процессах, трудно удержаться от сардонической усмешки. Только беспредельно наивные люди или люди, которые мыслят в заранее определенном русле, могут всерьез поверить в то, что большевистские деятели, посвятившие себя революции, утверждению Советской власти чуть ли не сразу после завершения Гражданской войны (с начала 20-х годов) стали на путь предательства и шпионажа против советского государства. Еще более фантастическим и невероятным представляется то, что эти самые люди готовили заговоры с целью реставрации капитализма в СССР. Они исповедовали марксистские взгляды и прекрасно отдавали себе отчет в том, что такой глубокий общественный переворот, каким могла быть реставрация капитализма, относился к разряду совершенно иных исторических процессов, чтобы его можно было осуществить посредством какого-либо даже самого разветвленного дворцового заговора.

Защищать Сталина от несправедливых обвинений — это не значит оправдывать его реальные преступные деяния. Для него политика не имела моральных измерений. Политика, по его мнению, могла быть правильной или неправильной. Других характеристик для ее определения он, по существу, не разделял. Политический курс Сталина в 20–30 годы был безусловно обоснован в своих главных параметрах, и те, кто выступал против этого курса, в конечном счете оказались банкротами с точки зрения истории. Их политическое банкротство очевидно не только потому что Сталин оказался победителем. Оно было обусловлено коренными пороками и изъянами всей политической стратегии оппонентов Сталина. Этими же причинами можно объяснить и закономерную победу Сталина. Это — вещи принципиального плана. Что же касается физического уничтожения своих поверженных оппонентов, то здесь для вождя нет оправданий. Возможно, имеются какие-то аргументы для объяснения этого его поступка. Но не для оправдания.

Меня могут упрекнуть в непоследовательности и внутренних противоречиях, присущих моей аргументации. Дескать, это выражается в том, что я защищаю в целом правильность общей политической стратегии Сталина, сыгравшей, несомненно, решающую роль в укреплении могущества Советского Союза. Это — с одной стороны. А с другой стороны — подвергаю критике политику репрессий, выразившуюся не только в политическом, но и в физическом устранения противников вождя. Эта непоследовательность и внутренняя противоречивость носят не внутренний, содержательный, а скорее формально-логический характер. Поскольку в сущности речь идет о явлениях разного плана, хотя и органически взаимосвязанных друг с другом. Кто считает, что у Сталина не было иного выбора, разве что физически уничтожить противников своей политической линии, на мой взгляд отстаивает однобокую и явно тенденциозную позицию. Наряду с этим совершенно очевидным фактом, защита вождем выбранного курса, опасения, что этот курс будет радикально пересмотрен в случае компромисса с бывшими оппонентами, толкали его зачастую на шаги, явно выходившие за пределы политической целесообразности. Конечно, история — это не карточный пасьянс, где можно оперировать различными раскладами, и то, что произошло, представляется нам порой в качестве фатально неизбежного хода событий. Тем не менее, объективное освещение политической биографии Сталина предполагает анализ различных вариантов возможного развития событий, поскольку это позволяет глубже вникнуть в саму суть его политической философии.

3. Конец «ежовщины»

Трезвая, основанная на фактах, а не на эмоциях, оценка «великой чистки», дает основания сделать однозначный вывод: репрессии осуществлялись Сталиным как органическая составная часть его общего политического курса. Главная, но отнюдь не единственная цель репрессий состояла в том, чтобы устранить любые, даже потенциально маловероятные выступления как лично против самого вождя, так и против проводимого им стратегического курса в области внутренней и внешней политики. При этом Сталин полагал, что радикальное изменение международной обстановки и увеличение опасности войны оправдывают как масштабы репрессий, так и их исключительно суровый и всеобъемлющий характер. Причем следует особо подчеркнуть, что репрессиям подвергались прежде всего как остатки бывших эксплуататорских классов, так и многие представители партийно-государственной номенклатуры. Это, как уже было показано выше, прежде всего касалось армейской верхушки, поскольку потенциально именно военные располагали реальными возможностями устранить Сталина, если бы такой заговор имел место в действительности.

Однако в глазах Сталина не меньшую опасность представляли и сами органы безопасности, поскольку там свили себе гнездо многие ставленники Ягоды. Поэтому одной из первоочередных и самых актуальных задач Ежова являлась чистка самих органов внутренних дел. И здесь репрессии не менее впечатляющи, чем проведенные в РККА, если принять во внимание сравнительную численность армии и органов безопасности. Сталин растянул чистку НКВД примерно на два с половиной года. Ведь одним махом такую грандиозную кампанию провести было невозможно без риска вообще парализовать деятельность самих этих органов. А Сталин нуждался в том, чтобы эти органы функционировали бесперебойно, не допуская малейших сбоев. Вначале репрессиям подверглись руководители центрального аппарата НКВД, включая начальников почти всех отделов, и прежде всего Секретно-политического, в обязанности которого входила агентурно-разведывательная и репрессивная работа в отношении бывших активных участников разбитых оппозиционных групп, в первую голову троцкистских группировок. Но дело, конечно, не ограничивалось членами троцкистской оппозиции. В круг подозреваемых включались все, кто в той или иной форме выражал когда-либо в прошлом несогласие и даже просто сомнение в отношении правильности политики Сталина.