Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том 2

• Название: Политическая биография Сталина. Том 2
• Автор: Николай Капченко
• Издательство: ООО «Информационно-издательский центр «СОЮЗ»
• Жанр: История
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-903-373-02-Х

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

Второй том «Политической биографии Сталина» выходит в свет через два года после издания первого тома и посвящен политической и государственной деятельности Сталина в 1924–1939 гг. Этот короткий по меркам истории период стал целой эпохой в жизни нашей страны и в жизни самого Сталина. Эпохой, сотканной из противоречивых событий, спрессованных в единое целое. На основе широкого круга источников и материалов автор детально рассматривает основные перипетии борьбы Сталина против своих политических противников — Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина и др. — и раскрывает истоки и причины того, почему именно Сталин оказался победителем в этой жесткой борьбе. В эпицентре внимания находятся такие фундаментальные события тех лет, как индустриализация и коллективизация, вошедшие в историю нашей страны как великий, но слишком крутой перелом в ее судьбах.

Большое внимание уделено теме сталинских репрессий 30-х годов, оставивших неизгладимый след в жизни целых поколений. Автор дает свое объяснение этим репрессиям, освещает наиболее значимые судебные процессы той поры, отвечает на злободневный до сих пор вопрос: почему подсудимые давали признательные показания. В томе освещаются начало и финал «ежовщины» как одной из самых мрачных страниц советской истории. Должное внимание уделено и вопросу о том, в силу каких причин в конце 30-х годов Сталин положил конец масштабным репрессиям и взял курс на консолидацию в обществе. Хотя издавна бытует афоризм, что только у великих людей бывают великие пороки, с его помощью нельзя ни объяснить, ни тем более обелить перед историей и будущим репрессии 30-х годов. Неубедительны и доводы тех, кто находит в истории других стран нечто подобное, полагая, будто исторические аналогии способны быть и историческими индульгенциями. То, что было, нельзя вычеркнуть из летописи истории. Она фиксирует все — и хорошее, и плохое. Важно, однако, чтобы одно не заслоняло другое, поскольку при таком подходе утрачивается истина и панорама исторических событий предстает в искаженном свете.

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

---

Мотивы личного соперничества, а то и просто склоки внутри партийного руководства, бесспорно, играли отнюдь не второстепенную роль и сами по себе являлись одной из главных побудительных причин, будировавших постановку вопроса об отстранении генсека с его поста. Но все-таки, мне кажется, нужно вникать в проблему глубже и видеть не одни лишь мотивы личной борьбы за власть. В конце концов власть — особенно в условиях тогдашней советской России — была не самоцелью, а лишь средством, орудием проведения в жизнь разрабатываемого генерального курса и определенных политических установок. И знакомство с материалами всех партийных форумов тех лет, а также свидетельства очевидцев, в том числе и таких, как Троцкий, однозначно приводят к выводу: все упиралось в борьбу вокруг политической линии партии. Именно эта борьба служила той динамичной силой и основой, на которой развертывалось личное противоборство различных политических фигур на тогдашнем партийном и государственном Олимпе. Признав это, мы не можем уйти от признания того факта, что борьба за личную власть являлась производной от этой первой и решающей причины.

На мой взгляд, серьезное упрощение допускают те биографы Сталина, которые все сводят только и исключительно к властолюбивым амбициям генсека. Что таковые существовали, и при этом имели весьма масштабный характер, — этого отрицать не сможет никто, не порывая с элементарными историческими фактами. Но сводить все к одному лишь этому факту или же рассматривать его в качестве решающего, доминирующего — значит ставить телегу впереди лошади. История — это, конечно, и история великих личностей. Но прежде всего она — отражение глубоких общественных процессов, в которых участвуют эти личности, и действуют эти великие личности не так, как им заблагорассудится, как захочет их левая или правая нога, а как диктуют реальные исторические обстоятельства.

Именно с учетом сказанного выше и надо подходить к оценке событий того времени и политической стратегии Сталина в тот период внутрипартийной борьбы. В конце концов сам Сталин не раз подавал в отставку со своего поста, но эти его демарши отклонялись. Отклонялись, думается, не из соображений симпатий к Сталину как личности или как политическому деятелю, а по мотивам совершенно иного плана. Я имею в виду те исторические отрезки времени, когда такие прошения об отставке вполне могли быть приняты, чем бы и решался вопрос о замене Сталина другим кандидатом, имевшим все совокупные достоинства знаменитого персонажа Гоголя. Другое дело — и об этом будет идти речь и в дальнейшем — когда заявления об отставке носили чисто демонстрационный характер и преследовали совершенно иные цели, а именно — усиление политических позиций генсека.

Так что вопрос об отставках Сталина с поста генсека многие его политические оппоненты представляют в несколько упрощенном, а потому и в неверном свете. Говоря обобщенно, в те времена стоял вопрос не только, а скорее и не столько об отставке Сталина с поста генсека, сколько вопрос о смене генерального политического курса. Именно в силу этого фундаментального факта он и обрел такое принципиально важное значение.

Несколько слов следует сказать по поводу генерального политического курса. На партийном языке он именовался генеральной линией партии. Сам этот термин, очевидно, был введен в оборот не лично Сталиным. По крайней мерей, он с середины 20-х годов повсеместно встречается в партийной печати, в речах и книгах не только сторонников генсека, но и его оппонентов. Реальное содержание генеральной линии партии — понятие весьма широкое, почти необъятное: в него можно было вместить все что угодно — в зависимости от цели тех, кто вел о ней речь. В обычном понимании под ней подразумевался курс, выработанный и одобренный последним съездом партии. Но поскольку обстановка изменялась, то и решения очередного съезда зачастую в каких-то важных моментах отрицали или ставили под вопрос установки предыдущего съезда. И это, мне думается, вполне естественно и не должно восприниматься в критическом ключе.

Однако по мере укрепления позиций Сталина в партии понятие генеральная линия обрело чуть ли не некий мистический смысл. Сталин использовал отношение к генеральной линии как главный критерий верности того или иного деятеля, да и рядового партийца и даже беспартийного, к его собственному политическому курсу. А с начала 30-х годов и к себе лично. Генеральная линия как совокупность важнейших стратегических установок партии постоянно изменялась, уточнялась и приводилась в соответствие с реальными потребностями жизни. Но как нечто мистическое и почти неуловимое, она всегда оставалась незыблемой. Не случайно в сталинские времена бытовал анекдот, в сущности прекрасно отражавший реальную картину тогдашнего бытия. В анкете, которую заполняли не только члены партии, но и беспартийные, имелся такой многозначительный и коварный вопрос: «Были ли колебания в проведении генеральной линии партии?». И на него следовал остроумный и полный сарказма ответ, — «Колебался вместе с генеральной линией партии». Отношение к генеральной линии стало своего рода оселком, на котором проверялось отношение к самому Генеральному секретарю.

Возвращаясь к предмету нашего непосредственного рассмотрения — XIV съезду партии, — следует констатировать следующее. На первом пленуме после его окончания были избраны руководящие органы ЦК. Каменев из членов ПБ был переведен в кандидаты. Состав членов ПБ был расширен до 9 человек. Он пополнился сторонниками Сталина — Молотовым, Ворошиловым и Калининым. В составе ПБ остались Зиновьев и Троцкий. Через полгода Зиновьев был выведен из состава ПБ и заменен Рудзутаком. Существенные перемены претерпели также Оргбюро и Секретариат. Общая направленность всех этих кадровых перемен и перестановок сводилась к укреплению позиций генсека в руководстве ЦК.

Предстояло решить также и еще одну серьезную проблему: нужно было не только сменить руководство ленинградской организации, находившейся под контролем Зиновьева и его группы, но и добиться того, чтобы организация в целом встала на позиции ЦК, т. е. Сталина. Это была отнюдь не простая задача, но она подлежала безусловному решению, поскольку таила в себе потенциальную опасность. Для ее практического выполнения в Ленинград была послана группа видных партийных руководителей, главным образом из числа сторонников генсека. В их число входили Молотов, Ворошилов, Киров. Туда же выехали Бухарин и Томский.

В самом Ленинградском губернском комитете и в местных парторганизациях развернулась самая настоящая битва. Я не стану описывать ее перипетии, хотя некоторые детали и представляют интерес, поскольку без контроля над ленинградской организацией общий контроль Сталина в партии (в той мере, в какой он был возможен в тот период времени) был бы неполным и непрочным. Не случайно Сталин в качестве нового руководителя ленинградских большевиков предложил Кирова — своего надежного и весьма энергичного сторонника. В 1924 году Сталин подарил Кирову свою книгу «Об основах ленинизма» с трогательно-сентиментальной надписью — «Другу моему и брату любимому от автора. И. Сталин»[188].

Об атмосфере послесъездовской борьбы в Ленинграде некоторое представление дают свидетельства самого Кирова. В письмах того периода он писал: «Здесь все приходится брать с боя. И какие бои! Вчера были на Треугольнике, коллектив 2200 человек. Драка была невероятная. Характер собрания такой, какого я с октябрьских дней не только не видел, но даже не представлял, что может быть такое собрание членов Партии. Временами в отдельных частях собрания дело доходило до настоящего мордобоя! Говорю, не преувеличивая. Словом, попал я в обстановочку. В других районах перелом большой. На днях удастся в трех районах произвести перевыборы бюро райкомов и избрать наших организаторов. Словом, кто любит скандалы, пожалуйте сюда. Собрания изводят. Две недели говорим, и все одно и то же. Каждый день на собрании, голова идет кругом»[189].

Полагаю, что Киров только отчасти передает обстановку, в которой происходил процесс отвоевывания Сталиным позиций по контролю над ленинградской парторганизацией. А ее значение было велико: не только с точки зрения ее численности, но и безусловного престижа — ведь Питер был колыбелью революции, и многие именно под этим углом зрения подходили к оценке событий. Мол, если даже колыбель революции против Сталина, то в этом что-то есть. Так что генсек не жалел усилий, чтобы выкорчевать влияние оппозиционеров в северной столице. Политический десант, высаженный в Питере, провел большую работу. Правда, не все московские посланцы пользовались там успехом. Это явствует, в частности, из письма Кирова, адресованного Орджоникидзе: «… разобщенность от ЦК, о которой ты знаешь, оказалась гораздо глубже. Все это надо расхлебывать. Выходит так, что я пострадал больше всех. Работы по уши. Не было еще случая выспаться как следует. В общем же, конечно, сейчас несколько легче. Такие, брат, дела. Большим успехом здесь пользовался на конференциях Бухарин и очень малым Земляк мой (имеется в виду Ворошилов — Н.К.). Конференции в целом прошли хорошо. Дискуссия осточертела, если ты меня разбудишь ночью, я тебе очень складно расскажу о строительстве социализма, НЭПе и проч.»[190].