Николай Почивалин - Выстрел на окраине

• Название: Выстрел на окраине
• Автор: Николай Почивалин
• Издательство: Приволжское книжное издательство
• Жанр: Детектив
• Год: 1966

---

Из глубокой задумчивости капитана вывел телефонный звонок.

— Петрович, ты? — звучал в трубке голос Чугаева. — Зайди.

Майор был один. Заложив руки за спину, он ходил по своему просторному кабинету из угла в угол, недовольно щурился.

— Ты что такой угрюмый? — встретил он вопросом Бухалова. — Не с сыном опять что?

Вместо ответа капитан молча подал последние показания Гречко, прислонился к подоконнику.

Чугаев на ходу просмотрел первую страницу и, замедляя шаг, перекинул ее. По мере чтения густая гневная краска заливала его полные одутловатые щеки.

— Мерзость какая!

Майор швырнул аккуратно сколотые странички на зеленое сукно стола, с размаху сел на стул так, что тот скрипнул.

— Можешь на эту дребедень наплевать! Так оно! — Чугаев раскрыл папку, покосился на капитана. — На, читай — сообщение от Лебедя.

Оцепенение у Бухалова как рукой сняло; одним большим шагом он перемахнул от окна до майора, помчался взглядом по четким машинописным строчкам.

«В саду родителей Гречко, — ярко пестрели буквы, — под двухметровым слоем земли, обнаружен труп женщины. Мягкие ткани не сохранились совершенно. Полностью сохранился волосяной покров — две светлые косы. Из одежды сохранилась вискозная красная блузка, несколько измененная по цвету шерстяная кофточка. Обувь истлела. Череп на затылке пробит, след удара прямой, ровный...

Бухалов, словно ему стало душно, расстегнул воротник кителя, шумно вздохнул.

«Заключения экспертов, — бежали четкие строки, — скелет женский; удар по голове нанесен острым орудием (топором); время убийства, по состоянию трупа, одежды и волосяного покрова, — от трех до пяти лет назад. Экспертом-дантистом осмотрены зубы убитой: из тридцати двух зубов протезированным оказался только правый клык нижней челюсти (металлическая коронка).

Путем совмещения прижизненного снимка Екатерины Уразовой со снимком черепа повторная экспертиза установила: совпадение особенностей строения лба, совпадение пропорций лица и соответствие возрастных данных свидетельствуют о сходстве сравниваемых объектов...»

— Дочитал? — Чугаев взял из рук Бухалова сообщение, положил перед собой. — Прав ты был, Петрович.

— В таких случаях всегда легче ошибиться...

Сутулясь, Бухалов тяжело поднялся, подошел к окну. Минуту он бездумно смотрел сквозь позолоченное солнцем стекло на улицу, не оборачиваясь, глухо сказал:

— Вот еще на одно дело... постарели.

— На одно дело стали опытнее! — тотчас же прозвучал за его спиной голос Чугаева. — И нетерпимее!

Последняя глава этой повести

— Старушку пришлось положить в больницу: с сердцем плохо. Сына прокляла! — Капитан Лебедь, хотя дело было и закончено, развел руками скорее виновато, нежели облегченно. — Вот и все.

— Так оно, — кивнул Чугаев, но в этот раз присказка майора прозвучала неопределенно и одиноко: за ней ничего не последовало.

Бухалов хмурил добрые рыжеватые брови, маячил, как неприкаянный, по кабинету. Все эти дни, после первых известий из Чернигова и возвращения Лебедя, он не мог отделаться от скверного настроения. Чем больше времени и труда капитан отдавал очередному делу, тем ближе принимал он его к сердцу и тем непосредственнее, как нечто личное, воспринимались его последствия.

Дарья Анисимовна Уразова сидела слева от Чугаева. Она была в черном, еще более старившем ее платье, и было немного странно видеть в жаркий майский полдень, при открытых окнах, этот суровый, до самого горла, глухой темный ворот. По лицу женщины бежали слезы, она не замечала их, тихо, казалось, без всякого волнения, рассказывала:

— Это она еще в девятом классе училась. Орехи грызла — и сломала. Тогда и коронку поставили. Наш же, заломовский, и ставил, Архипов...

Выделяясь белыми пятнами, на зеленом сукне стола лежало несколько фотографий. Никто не смотрел на них. Казалось, положили их случайно и, положив, забыли.

Виды на фотографиях резко менялись: черешни в цвету — на первой; тут же, у черешен, яма и стоящие вокруг нее офицеры милиции — на второй; мрачные пустые глазницы и зияющий оскал черепа — на третьей. На последней фотографии, словно воскрешая и одевая живой трепетной плотью все эти скорбные останки, щедро и доверчиво улыбалась молодая симпатичная женщина с веселыми ямочками на щеках....

— Арестованного! — распорядился Чугаев.

Стукнул сапогами и замер справа от дверей конвойный; вслед за ним неторопливо вошел Гречко.

За три месяца борода его стала еще окладистее и белее, но щеки округлились. Выглядел Гречко лучше, чем при задержании. Находясь под следствием, он не работал, надежда на безнаказанность переросла у него в уверенность, и единственное, что его сейчас несколько смущало, — восемь пар глаз, скрестившихся на нем. «Как зенитки!» — Гречко чуть приметно усмехнулся, спокойно поклонился сначала всем, потом, по-родственному, — Уразовой.

— Подойдите к столу! — резко приказал Чугаев.

Все еще ничего не подозревая, слегка только обеспокоенный тоном майора, Гречко подошел к столу, хотел что-то спросить, да так и оставил рот открытым. Еще секунду назад розовое, его лицо посерело. На землистых щеках белая борода выглядела теперь фальшивой, плохо приклеенной.

В тишине прозвучал неестественно ровный голос Уразовой:

— Дочка отказалась приехать к тебе... Гречко!

ПИК БЕРЕТ СЛЕД

1

Антон, сняв гимнастерку и майку, умывался, докрасна растирая полотенцем бронзовое мускулистое тело, расчесывал у зеркала влажные темные волосы. Сияя счастливыми глазами, мать неотступно следовала за ним — подавала мыло, полотенце, расческу.

— Мама, сядьте, отдохните. Я сам, — ласково и благодарно говорил Антон.

— Стосковалась, сынок, — оправдывалась мать, словно невзначай касаясь то руки, то смуглого плеча сына. — Три года, сынок, — для матери они век целый. Все одна да одна, спасибо хоть когда Тоня зайдет...

Антон затянул ремень так, что трудно стало дышать.

— Заходит... значит?

— Редкий день когда не зайдет. Приболела я малость недавно, так она со мной две ночи и ночевала...

Проворно, без суеты накрывая на стол, мать пытливо посмотрела на Антона:

— Ты ненароком там кого не приглядел?

— Что вы, мама! — горячо вспыхнул Антон.

— Ну и слава богу, свадьбу, значит, сыграем!

Оправившись, наконец, от смущения, Антон рассмеялся.

— Так уж и свадьба сразу! На ноги еще, мама, надо встать, с работой устроиться. — Антон снова засмеялся. — А то и свадьбу не на что делать!

— Уж не хуже, чем у людей, сыграем! — с веселым гонорком сказала мать. — Я разве сложа руки сидела? И на свадьбу, и на обзаведение хватит. С сада все; в прошлый год одних яблок уродило — и соседей всех обдарила, и насушила, и на базар хватило. Поешь вот — сходи в сад-то: в цвету весь, как невеста, стоит!.. Кушай, сынок, кушай!

Антон с аппетитом ел яйца всмятку, свои любимые вареники с творогом и по-мальчишески светло улыбался.

— Мама, вы сами-то ешьте.

— Да я уж одной радостью сыта! — Мать спохватывалась, начинала крутить в стакане ложечкой и тут же снова позабывала о ней. — Так что ты, сынок, не тревожься. Пока отдыхаешь — свадьбу и сыграем. Чего тянуть? Тоня-то вроде меня стосковалась, молчит, а я-то уж вижу. Увидишь вот — и не узнаешь: ну, скажи, как вишенка стала! Счастье это тебе, сынок! Пока я в силе — внучат выхожу, пустой дом-то без маленького!

Сердце у Антона бухало сильно и радостно.

Тоня, Тоня! Теперь она близко, рядом — в одном городе, через несколько домов отсюда. За три года службы в армии мысленно тысячу раз проделывал он этот коротенький путь — переходил улицу, добегал до угла и, замирая, дергал деревянную рукоятку старого проволочного звонка...

Не слушая никаких уговоров, мать за чем-то убежала в магазин. Антон прошелся по дому, с теплым чувством узнавая каждую вещицу, задумчиво постоял у фотографий, висящих на стене. С одной из них смотрел совсем еще молодой человек, очень похожий на теперешнего Антона, — отец, погибший в 1943 году на фронте, на другой — девушка с чуть раскосыми нежными глазами доверчиво прижалась к скуластому большеглазому лейтенанту — сестра Лиза, год назад вышедшая замуж за офицера-дальневосточника... Да, все в родном доме оставалось прежним: и до блеска намытые крашеные полы, и еле угадываемый сладковатый запах сушеных трав, и карточки на стене.

Антон вышел во двор, откинул калитку в сад и в восхищении остановился — на коричневых стволах вишен и яблонь висели бело-розовые облака, в синем настоянном на цвету воздухе дрожали янтарные пчелы. Антон двинулся в эту бело-розовую кипень, блаженно улыбаясь и вытянув вперед руки. Чуть щекоча легкими, почти неуловимыми прикосновениями, в ладони падала пахучие лепестки. Чудо какое-то!..

Во дворе Антон несколько минут поиграл тяжелым колуном, развалив три сучкастые плахи, постоял у пустой конуры и понял, кого не хватало в доме, — Дружка.