Анита Амирезвани - Кровь цветов

• Название: Кровь цветов
• Автор: Анита Амирезвани
• Издательство: Азбука
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9985-0441-9

Впервые на русском — один из наиболее ярких дебютов последних лет в американской литературе, «прекраснейшая сказка о любви, преданности, дружбе и семейных узах: поистине шедевр» («USAToday»).

В глазах героини этого утонченно-гипнотического, проникнутого чувственностью романа Исфахан — столица мира. Здесь возносятся к небу бирюзовые купола мечетей, на исполинской площади Лик Мира играют в конное поло — чавгонбози, берега реки Зайенде соединяет мост Тридцати Трех Арок, а дважды в год Большой базар закрывается для мужчин и за покупками в полном составе выходит весь шахский гарем. Ничто не ценится в Исфахане так высоко, как знаменитые персидские ковры — мерило успеха и воплощение высочайшего мастерства. И чтобы стать настоящим мастером-ковроделом, героиня готова на все. Причуды ее судьбы вторят извивам самого изощренного коврового узора, и сюжетные нити сплетаются в затейливое целое, в котором есть место восточным легендам и эротическим переживаниям, измене и коварству, любви и дружбе, волшебным сокровищам и трагической красоте.

---

— Именно так.

Гостахам набросал гирлянды цветов поменьше вокруг каждого большого цветка, окружив их свободно, но любовно, совсем так же, как руки Ферейдуна впервые обняли меня за талию. Из-под пера Гостахама появился буйный красный тюльпан с черной сердцевиной, лилово-черные фиалки, коричнево-красные цветы граната, черные нарциссы, розовые розы.

— Теперь я снова испытаю тебя, — сказал Гостахам. На другом листе бумаги он набросал цветок, видимый сбоку, и раскрасил его середину черным и зеленым, а листья синим. — В какую часть узора его поместить? — спросил он, вручая мне рисунок.

Я поместила изображение напротив первого, но он словно ссорился с алым и оранжевым. Наконец я сказала:

— Не могу найти ему места.

Гостахам улыбнулся.

— Верно, — сказал он. — Цвета не сочетаются, хотя сами по себе они замечательны.

— Единство и полнота, — прошептала я, вспомнив его последний урок.

— Хвала Господу! — воскликнул Гостахам, и его лицо осветилось одной из нечастых улыбок. — А теперь копируй этот рисунок и эти цвета, пока не почувствуешь их глазами и пальцами. Тогда, и только тогда я позволю тебе начать ткать.

Я сделала, как сказано. Когда Гостахам наконец одобрил, мы вместе пошли на базар искать краски тех оттенков, которые подойдут к отобранным им. Если бы мы работали над ковром для шахской мастерской, он бы просто потребовал, чтобы шерсть покрасили в нужные цвета. Однако исфаханские торговцы славятся своими запасами, так что мы нашли цвета, близкие к тем, что посоветовал он. Я радовалась, потому что теперь могла соткать ковер, которым гордились бы мы оба.

Через несколько дней Ферейдун снова прислал за мной. Получив утром от него письмо, Гостахам зашел в мастерскую, где я работала над новым ковром, и сказал: «Тебя требуют к вечеру». Мгновение спустя я поняла, что он имел в виду, и покраснела от неловкости при мысли, что он или кто-нибудь из домашних знает, что я буду делать этим вечером. Но когда Гостахам оставил меня одну, я ощутила счастье оттого, что Ферейдун хочет меня видеть: я не была уверена, что веду себя как хорошая жена.

Когда я связала положенное на день число узелков, то набросила верхнюю одежду и пошла к маленькому красивому дому, где отдала Ферейдуну свою девственность. По пути я вспоминала, как заботливо матушка и Гордийе готовили меня для него и как мое купание с одеванием заняли целый день. На этот раз и впоследствии этим будут заниматься женщины из дома Ферейдуна. Тревожило, как со мной будут обращаться незнакомые женщины, те, что служили ему до меня.

Когда я пришла, Хайеде поздоровалась со мной и провела меня в маленький хаммам в доме Ферейдуна. Она вела себя уверенно и деловито, будто занималась этим уже много раз. Хаммам был славной белой комнаткой с мраморным полом и двумя глубокими мраморными ваннами. Я начала раздеваться, как делала это в хаммаме Хомы, пока не увидела, что Хайеде с помощницей Азиз смотрят на меня почти с презрением.

— Это я могу сама, — сказала я, думая, что избавляю их от забот.

Хайеде словно не расслышала.

— У нас будут большие неприятности, если узнают, что ты вымылась без нашей помощи, — сказала она, фыркнув.

Сдержавшись, я позволила женщинам дораздеть себя. Они осторожно сняли с меня одежду, заботливо сложили ее, хотя это были простые полотняные вещи, которые я носила дома. Когда я осталась нагой, они провели меня в самую горячую ванну, как будто я бы не дошла сама. Мне, заботившейся о себе с самых ранних лет, казалось странным, что со мной обращаются точно с вазой тонкого стекла.

Пока я нежилась в воде и впитывала тепло всей кожей, Азиз поднесла мне холодной воды и приправленных огурцов. Так как все еще был Рамадан, я сказала ей, что подожду, пока не услышу пушку. Уже через несколько минут хотелось поскорее выбраться из горячей воды, но они удержали меня, пока я совершенно не обмякла. Когда вся моя кожа тоже стала совсем мягкой, они подняли меня из ванны, растерли намыленным полотенцем, осмотрели мои ноги, подмышки и брови, отыскивая случайные волоски. Уверившись, что я не оскорблю Ферейдуна лишней порослью, Хайеде вымыла мне голову и умастила ее благовонным гвоздичным маслом. Азиз растерла мои плечи и шею своими крупными руками, и я притворилась, что засыпаю. Если эти служанки знали какие-нибудь сплетни о Ферейдуне, то наверняка не смогут удержаться от разговоров о нем.

Я всегда умела притворяться спящей, потому что это был единственный способ подслушать, о чем по ночам говорят родители. Моя нога коротко дернулась, а рот вяло открылся. Когда струйка слюны поползла по щеке, я знала, что смогу убедить кого угодно рядом — я почти как мертвая.

— Что еще надо? — шепотом спросила Азиз.

— Только одеть.

— Жалко ее прикрывать, — со вздохом ответила толстуха. — Взгляни на нее!

«Взглянуть на что?» — подумала я. Мне не было видно, куда они смотрят, но я почувствовала, как жар ползет по щекам и груди.

— Можно подумать, он все увидит через одежду, — ответила Хайеде. — Он никогда не смог бы рассказать, поглядев на ее лицо.

— Она такая смуглая, прямо цвета корицы.

— Верно, — согласилась Хайеде, — но ты посмотри, что она прячет под этими тряпками!

Толстуха засмеялась.

— Знаешь, и я была такая!..

— Не сомневаюсь, но ты когда-нибудь видела такие маленькие руки и ноги, нежные, как у младенца?

Азиз вздохнула.

— А вот концы пальцев у нее жесткие, прямо козий рог, — сказала она. — Уверена, ему не понравится.

— Он ей не на концы пальцев залезет, — ответила Хайеде, и обе женщины захихикали, словно не слышали ничего смешнее.

— Да, — грустно сказала толстуха, — летний инжир не такой спелый…

— А летние розы вянут за неделю. Подожди, когда она забеременеет. Тогда все ее тело оплывет и потеряет очертания…

— Ты говори: если она забеременеет, — сказала Азиз, и две женщины снова засмеялись, на этот раз громче. — И вообще, у нее всего три месяца.

— День уходит, ее надо разбудить, — сказала Хайеде и принялась растирать мою ступню.

Я вздрогнула и потянулась, словно приходя в себя после краткого сна. Несмотря на все их услуги, я чувствовала, словно меня ранили в живот. Сколько можно удержать привязанность Ферейдуна, если даже две старые служанки находят повод для жалости?

— Смотри, она мерзнет! — показала Азиз Хайеде. Она словно забыла, что я проснулась и теперь слышу все.

Прислужницы усадили меня на деревянную скамью и начали одевать в одежды, которые женщина может носить лишь для мужа. Они натянули на мои ноги прозрачные шаровары, а руки вдели в рукава шелковой рубахи, завязывающейся только на горле. Поверх я надела бледно-розовое облегающее платье и бирюзовый халат, расходившийся, обнажая рубаху и место, где сходятся груди. На волосы я накинула тонкий шарф белого шелка, скорее для украшения, чем из стыдливости, и нитку жемчуга на лоб. Шелка мягко шелестели на моей коже, когда женщины вели меня в маленький покой, тот самый, где я впервые встретилась с Ферейдуном. Они зажгли курильницы с ладаном, а я стояла между ними, пока благовоние пропитывало мои одежды и кожу. Они внесли также фарфоровые кувшины с красным вином и молоком. Я сбросила туфли и поставила их бок о бок на одну из плиток, покрывавших пол. От густого, дымного аромата, казалось, перехватывало горло. Я надеялась, что моя матушка права и что на этот раз все будет иначе.

Мне не пришлось долго ждать, потому что Ферейдун приехал вскоре после заката. Он вошел в комнату, разулся и грузно уселся на подушку рядом со мной. Кинжал на поясе сверкнул в свете масляных ламп, который для меня был слишком ярок.

— Как ты себя чувствуешь? — отрывисто спросил он.

Моя кожа пошла мурашками от его резкости, но я ответила как только могла спокойно:

— Я здорова, благодарение Аллаху.

Когда я в свою очередь спросила, как он, ответом было просто ворчание. Я думала, что сначала мы поужинаем, потому что оба ничего не ели весь день, но Ферейдун отвел меня в спальню и рывком сдернул бирюзовый халат с моих плеч. Быстрее, чем розовый лепесток слетает на пол, за ним последовала рубашка. Ферейдун содрал мои прозрачные шаровары и отшвырнул их. На мне осталась лишь тонкая шелковая рубаха, завязанная на горле, но распахнувшаяся ниже.

— Вот так и надо, — сказал он.

Ферейдун сбросил свою одежду и сорвал тюрбан, который полетел по комнате, словно крутящийся мяч. Не заботясь убрать шарф с моих волос, он раздернул мою рубашку и залез на меня. Совсем не как в наш первый раз — он ворвался в меня без задержки. Я зажмурилась, но он даже не смотрел на меня, и тогда, припомнив, что надо делать, я задвигала бедрами, как меня учили для первого раза, хотя было больно. Через минуту Ферейдун задрожал и обмяк у меня на груди. Так я лежала под ним, снова разочарованная, слушая, как успокаивается его дыхание. Неужели у нас так и должно быть? Мне очень хотелось погладить его густые кудрявые волосы, которые он открывал только моим глазам. Но он уже почти спал, и я не посмела его будить. Сама я лежала без сна, с широко открытыми глазами. Не этого я ждала от замужества. Это ничем не походило на то, как отец обожал мою матушку или как Гостахам относился к Гордийе.