Лев Кассиль - Человек, шагнувший к звездам

• Название: Человек, шагнувший к звездам
• Автор: Лев Кассиль
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1958

Историческая победа советской науки — запуск первых искусственных спутников Земли — овеяла новой славой всемирно известное имя великого русского изобретателя и ученого Константина Эдуардовича Циолковского. Ведь ракеты, доставившие спутники на орбиты, воплотили в себе идеи и технические принципы, гениально открытые и разработанные Циолковским еще в конце прошлого столетия.

В этой книге писатель Лев Кассиль, лично знавший К. Э. Циолковского при жизни, бывавший у него в Калуге, переписывавшийся с ним, дает живой литературный портрет знаменитого ученого, рассказывает о своих встречах с ним, о его удивительной жизни и замечательных изобретениях, впервые открывших для человечества «путь к звездам».

Попутно автор делится своими воспоминаниями об освоении нашей наукой стратосферы, изучение которой Циолковский считал первым шагом на пути в космос.

---

И он рисует увлекательную картину. Люди «пасут» в межпланетном пространстве стада астероидов и по мере надобности «доят» их. У меня начинает слегка кружиться голова...

В крохотной мастерской Циолковского на простом верстаке дозревают на солнышке яблоки.

Тут же в светелке помещается склад изданий всех его трудов; на полках размещены книжки, которые он раздаривает гостям и корреспондентам. В углу навалены диковинной формы ладьи, самодельные, странного абриса фигуры, словно тела, прибывшие из иного мира. Все это сделано из жести руками самого ученого. Прислоненная к стенке, стоит вертикально модель дирижабля из гофрированной волнистой стали, которую я прежде уже не раз видел на фотографиях в журналах.

— Прообразы? — почтительно спрашиваю я.

— Карикатуры, — сердито отвечает Циолковский, — это лишь карикатуры. Вы бы там кто-нибудь сказали бы в Москве, что дело с дирижаблем надо поторопить... Да ведь некогда, понимаю. На Земле достаточно дела, и дела-то все неотложные!.. А тут еще воздушные и межпланетные... Я и не собираюсь отрывать людей от дела, от Земли.

ПРОПУСК ВО ВСЕЛЕННУЮ

— Дедушка! — закричала, взбежав по лесенке, внучка Константина Эдуардовича. — Тебя там какой-то старичок спрашивает.

В светелку поднялся щупленький подвижной старикан в старомодных запыленных штиблетах. В руке вместе с кепкой он держал томик издания «Академии».

Труба взяла старичка на прицел.

— Товарищ Циолковский, — закричал тот, борясь с волнением, комком застрявшим в его горле, как плот на окском перекате за окном, и наклоняясь к трубе. Лицо его сразу промокло. — Я пять километров протопал потому, что давно уже издали уважал очень сильно вашу научную личность. Вы плохо слышите, а я потерял зрение на старой работе, но все-таки читаю, вот видите — Виктор Гюго. — Сделав решительно ударение на «ю», он протянул Циолковскому руку с книгой. — Виктор Гюго. Ах, если бы вы читали только, как он остроумничает насчет старой буржуазии! Я читаю все про французскую революцию. Вы меня можете спрашивать. Первая революция была в 1789 году... Потом были еще кое-какие. Но всюду злые люди мешали. А у нас, слава богу, совершилось, хотя на другой почве.

— Голубчик! — спросил немного растерянный Циолковский. — Что же вы хотите, чтобы я вам сделал?

— Вам семьдесят пять, — опять закричал старичок, — а мне шестьдесят девять! Три царя, три революции. Хватит, можно и умирать. Но я еще хочу попасть на ваш юбилей. Я хочу сам услышать про все... И старуха моя хочет. И Аркаша и Лиза хотят. Это мои дети, они учатся в партийной школе. Но им тоже не досталось билетов.

— Хорошо, голубчик, я вам напишу записочку, — сказал растроганный Циолковский. — Только я не знаю, удобно это, писать пропуск на собственный юбилей, а? Как по-вашему?

— Что значит? При чем тут неудобно? Пишите: Михаил Семенович Белоковский. Да нет! Не одному!.. На четырех человек! Мы же с вами считали: жена, Аркаша, Лиза, не говоря уж обо мне.

И Циолковский торжественно, своим угловатым почерком написал на листке, вырванном из тетрадки:

«Прошу пропустить четырех человек».

Потом он посмотрел на просителя, на меня, подумал секунду и, должно быть, для большей убедительности крупно приписал в скобках: «партийных».

МЕЖПЛАНЕТНЫЙ ПОРТ КАЛУГА

Днем еще на предприятиях и в школах велись беседы и собрания, посвященные его юбилею. На заводе НКПС рабочие объявили о создании специальных бригад имени Циолковского. Школьники четвертой ФЗС единогласно приняли предложение одного пионера организовать кружки по технике, поднять качество учебы, укрепить работу Осоавиахима и МОПРа.

Земляки звездоплавателя сумели, видно, использовать его семидесятипятилетний юбилей в самых «земных» целях.

Железнодорожники обещали налаживать сообщение пока на земле, колхозники боролись за дальнейшее овладение техническими знаниями, красноармейцы сообщали, что с новой энергией обязуются освоить военную технику. И хоть порою это звучало наивно, но тут в общем сказывался наш стиль и навык — даже самые низовые работы равнять по высочайшей идее, и наоборот — с далеких высот будущего наносить верную его проекцию на нашу сегодняшнюю Землю.

А на калужский телеграф прибывали все новые и новые приветствия от земляков и иноземных друзей звездоплавателя: из Ленинграда, из Москвы, Харькова, Одессы, Германии, Франции, Испании...

Вечером калужские рабочие и колхозники, аэронавты, дирижаблестроители и специалисты из института реактивных двигателей, приехавшие из Москвы, а с ними и местные научные работники до отказа заполнили клуб железнодорожников.

Занавес пошел вверх величественно, как аэростат.

Все в зале встали, горячо и любовно аплодируя. На авансцене в большом кресле у стола сидел Циолковский. Толстый, пахнувший нафталином драп праздничного пальто подпирал его со всех сторон. Погода в тот день была прохладная, и юбиляр решил поберечься. Поэтому он так и сидел в пальто, наглухо застегнутом, и на голове его торжественно стоял очень высокий старомодный котелок.

Земляки рьяно хлопали.

Циолковский встал. Он подошел к рампе, снял котелок и стал медленно махать им, далеко заводя вытянутую руку вверх за голову. Так машут встречающим с палубы корабля, хотя бы и межпланетного...

В этот вечер в калужском железнодорожном клубе слушали лекцию о звездоплавании, о законах Земли и неба, о солнечной энергии, о жизни и труде скромного калужанина, имя которого звучит ныне везде, где начинается разговор о безграничном могуществе человеческого разума, проникающего во вселенную.

Слушали красноармейцы и железнодорожники. Слушал старичок Белоковский с женой, Аркашей и Лизой.

И когда какой-то малыш-непоседа шмыгнул по проходу зала, на него добродушно зашикали:

— Эть, звездолет!

А потом, все так же не снимая пальто, лишь расстегнутое чьей-то заботливой рукой, Константин Эдуардович снова подошел к краю сцены.

И зал мгновенно затих, негромкий голос доносился до самых задних рядов.

— Спасибо вам, что вы поверили... Ведь все, о чем тут сегодня так щедро говорилось, все, что мне тут приписывали милые люди, все это еще пока принимается лишь на веру. На Луну-то еще никто не слетал, правда?.. Но вы верите, вы поверили. А вот раньше никто не верил. Спасибо вам, что вы так поверили. Я сам верю, что вы не обманулись, что задуманное будет выполнено и человека ничто не остановит на его великом пути...

— ...Мне было бы совсем неловко, что вам из-за меня сегодня пришлось столько хлопотать. Ведь ничего такого существенного я вам еще не дал. Это все дело будущего. Но вот я себя чем утешаю. Тем, что из многих детей, которых я учил сорок лет, когда работал в школе, выросли хорошие люди. И я им помогал как мог. И они, многие из них, полюбили науку и кое-что узнали. Вот за это, как всякого учителя, который работал с душой, меня можно и чествовать. Вот за это я вашу благодарность принимаю.

Расходились из клуба очень поздно и, выходя, глядели как-то совсем по-новому на звезды.

— Великий старик! — сказал кто-то в темноте. — Возможное дело, и достигнем...

Прошел, обгоняя нас, парень е баяном. Он разворачивал мехи, заводя руку на полный замах, и пел на всю улицу:

Эх, дербень, дербень Калуга,
Прощай, милая подруга,
Вы глядитя на луну,
Как туда я сигану.

А луна и правда, словно нарочно, выскочила из-за края крыши, круглая, дразнящая, как мишень-тарелочка. Люди смотрели на нее, точно герои фантастического романа, вернувшиеся на последней его странице домой из межпланетного путешествия. И думалось: вон там, у этого светлого пятнышка, мы когда-нибудь поставим памятник Циолковскому.

Это будет завтра. А пока — в стратосферу! Это дело сегодняшнее.

В ТРОПОСФЕРЕ

Сияющим утром 30 сентября 1933 года я стоял на московском аэродроме у самой гондолы готового вот-вот покинуть землю советского стратостата и вспоминал Циолковского.

— Пусть сначала стратосферу завоюют, — говорил он мне год назад, — это будет первый и важнейший шаг по пути человечества во вселенную. В стратосферу, в стратосферу нам нужно!

Две недели, предшествовавшие старту, мы, писатели и журналисты, «прикомандированные» к стратостату, были буквально мучениками. Нас шутя окрестили «страстотерпцами стратостата». Еженощное посещение аэродрома вошло уже в наш быт. Обычное человеческое приветствие в обращении к нам было заменено однообразной вопрошающей формулой:

— Ну как? Летит?.. Нет? Эх, вы!

А что, спрашивается, могли поделать с проклятой погодой мы, тихие работники тропосферы, обитатели нижних, придонных слоев воздушного океана? Проклятая погода! Она обложила Москву мрачными тучами и две недели не снимала осады. Метеорологическое бюро вычерчивало невеселые кривые изотерм и изобар, опутывая густой их сетью огромную область на карте. Они спеленали стратостат и храбрых стратонавтов по рукам и ногам. Огромное число наших и зарубежных ученых ждало старта первого советского стратостата. Мы ждали старта, ждала вся страна, ждал весь мир.