Владимир Голышев - Пьесы

• Название: Пьесы
• Автор: Владимир Голышев
• Жанр: Драматургия

Содержание:

1. БАРНАУЛЬСКИЙ НАТАРИЗ

2. ПРЕБИОТИКИ

3. ЯРМОНКА

4. Лыжнег

---

Сергий (выходя из оцепенения): Да, конечно. Хрисанф писал.

Достает из стола конверт.

Две тысячи пятьсот рублей ассигнациями. Должно хватить.

Протягивает деньги Распутину. Тот бесцеремонно пересчитывает купюры.

Распутин (запихивая деньги за пазуху, довольно): Храни тебя Господь, владыко святы́й! Не впусте́ путьшествовал, стало быть!

Довольный, плюхается обратно на диван. Располагается на нем с комфортом: мол, деньги получены – теперь можно с благодетелем не церемониться.

(мечтательно) Кабы еще к святынькам тутошним приложиться, наипаче в Кронштадте из чистых рук батюшки всероссийского Иоанна Святых Христовых Тайн прия́ть, тады…

Сергий (сухо, непроизвольно переходя на "вы"): Я распоряжусь – Вас сопроводят…

Берет телефонную трубку.

(в трубку) Зови Феофана. (Распутину) Это замечательный человек. Постник. Молитвенник. Тут у вас полная гармония состоится.

Сергий убирает со стола бумаги в стол. Внимательно осматривает помещение – не лежит ли что-нибудь лишнее. Потом возвращается к дивану. Не садясь, долгим тяжелым взглядом смотрит на Распутина.

(жестко) Можно вопрос? Вы с порога начали за мышей заступаться. Так, будто слышали, что тут говорилось до вашего появления. Однако, мне доподлинно известно, что это невозможно. Дверь специально проверялась…

Распутин (качает головой): Нет, не слыхал. Она у служителя твоего во устна́х обреталась.

Сергий: Кто "обреталась"?

Распутин: Мыша́. Махонькая. Юркая.

Сергий: То есть как? (изображает) Вы заходите в мой кабинет и видите во рту моего помощника мышь. (заводится) Он ее, простите, ел? Или сосал? Живая была мышь или мертвая? Может быть, она пищала? Может быть…

Распутин (отрицательно качает головой): Не было мыши.

Сергий (в бешенстве): Вы же минуту назад утверждали, что видели мышь во рту у моего помощника!

Распутин (кивает): Видел. Но не здесь. В преддверии. Когда толкли́сь. Он же меня не пущал спервоначала. Там-то он с мышо́ю во рте был, да. А тут гляжу – устна́ у него порожнии. Э, – думаю, – соскочила мышь-то.

Сцена вторая.

Там же.

Входят иеромонах и архимандрит Феофан. Сергий бросает на Распутина последний ненавидящий взгляд и быстро идет приветствовать гостя. Они о чем-то шепчутся. Сергий уходит. Феофан что-то говорит на ухо иеромонаху, тот кивает и тоже удаляется. Феофан подходит вплотную к Распутину – тот невольно встает. После минутного взаимного оглядывания Феофан неожиданно обнимает Распутина и трижды неловко его лобызает.

Феофан (между поцелуями): Вижу в тебе, Григорий, сподвижника (чмок) в деле возрождения мистического, созерцательного начала, (чмок) на коем зиждется восточное православие (чмок).

Оба садятся.

Особо отрадно встретить на ниве сей не монашествующего, а человека из самой гущи многомятежной жизни. Если, считаю, всё это не послужило непреодолимой преградой – то кОльми пАче дОлжно подвизаться лицам, принявшим иноческие обеты!

Распутин: А кой в них прок – в обетах твоих? Без ярма-то, в охотку, всякое дело ловчее идет. (подмигивает) Верно?

Феофан (обескуражено): Но ведь нельзя отрицать и благотворность некоторого дисциплинирующего начала.

Распутин (махнув рукой): Э-э-э-э-э. Вот ты, скажем, постник, ко Христу тянешься. А иной черноризец в Царские врата не пролазит – салом оброс. А ить оба – монахи, одни обеты давали. Это как?

Входит иеромонах. С ним архиепископ Гермоген и иеромонах Илиодор. Гермоген сразу направляется к Распутину и Феофану. Илиодор и иеромонах отстали и о чем-то оживленно беседуют.

Гермоген: Не противоречь, Феофан! Все так – мона́си нынешние чревом раздались сверх меры. А иным родной дом – Содом.

Распутин (смеясь): Вот, воистину израильтяни́н, в коем несть лука́вствия! (Гермогену) Горяч ты, владыко. Да сердцем прост. Гляди – дров наломаешь.

Илиодор (криво усмехаясь): Ну, ты, брат Распутин, загнул! "Израильтяни́н". Небось, в тайге своей и не видал жида-то живого. А у нас в Питере от их "лукавствия" не продохнуть.

Гермоген (патетически, воздев перст): Что твой жук-короед подгрызает жид ножки трона! Всюду пролез! Везде гадит! Яд то́чит!

Илиодор (обнимая Распутина за плечи): Ты, брат, в петербургских делах еще младенец. Лялька. Тебе титька нужна, исполненная молока словесного! Няньку тебе надо, чтоб уму-разуму учила и козюли с носа доставала! (дружески пихает Распутина в бок) Ты нас держись, дубина таёжная! (смеется) Не пропадешь!

Гермоген встает и торжественно снимает с шеи крест.

Гермоген: Скажи, Григорий, перед Крестом Господним, на коем Спаситель мира ра́спят был за прегрешения человеческие: верен ли ты Государю Императору и Матери-Церкви нашей? Готов ли ты стать щитом крепким, противостать козням вражеским?

Распутин (присвистывая): Понеслась душа в рай! Я-то тут каким боком, отцы святые? Существую как трава на пригорке. Рыбу ужу́. Деток балую. Богу молиться навы́к. Тем и живу. Кой с мя "щит"?

Обескураженный Гермоген машинально садится на своевременно подставленный Илиодором стул. С непоцелованным крестом в руках.

Феофан (серьезно): Молитва молитве рознь, Григорий. Все молятся, да не всех Бог слышит… Хрисанф в превосходных степенях о тебе пишет. И другие… Скажи, как это возможно: без опытного руководителя, среди мирских соблазнов?

Распутин (просто): А я пошел в дровяник и нарыл там ямку. Чем не Афон?

Пауза.

Бог ить во всякое время и во всяком месте пребывает. Унизился до крайности. (кивает на крест в руках Гермогена) Вон аж как – харко́ту, битьё прия́л. До смерти замучили, как душегуба…

Придвигается к Феофану поближе.

Вот и получается: не барин наш Господь, нет. (качает головой) Не столоначальник, а са-а-амый распоследний человечек, что в присутствии к стенке жмется – очереди своей ждет. А мы – в кабинетах, в золотом шитье. Говорим Господу: (холодно) "Ничё. Но́ги чай не отвалятся. Подожжёт. Нам недосуг". А Он – тут, за стеночкой. Надоть только встать…

Встает, идет к двери и приоткрывает ее.

(в коридор, ласково) "Заходь, болезный. Что за печаль у тебя? Доставай прошение из узелка – поглядим". Он и прошмыгнет в дверцу-то…

Проводит глазами воображаемого просителя, якобы прошмыгнувшего в кабинет Сергия.

Он у нас кроткий – Господь-то. Просто себя держит.

Пауза. Взоры всех присутствующих прикованы к "Господу", которого Распутин только что пустил в кабинет.

Распутин тем временем вернулся на свое место – на диван к Феофану – и продолжил рассказ.

Ну, так вот. Дошел я до точки. Пил ить, безобразничал, бит бывал. Вма́ле не сгинул. Чую: невмоготу без Господа дальше жить. Стал по монастырям шарить. А обрел в ямке. Дверцу там приоткрыл – Он и шмыгну́л. Как мыша́.

Феофан (недоверчиво): А в Петербург зачем пришел? Зачем странничаешь, коли Господь в ямке?

Распутин: Так ить дорога – что твоя ямка.

Пауза. Феофан не понимает.

Вот смотри. (жестикулирует) Есть дом – отсель выходишь и возвращаешься. Есть святынька дальняя – туда, стало быть, идешь. А пустое место промежду ними – дорога… Я спервоначалу как паломничал: мол, иду к Верхотурскому праведнику. Приложиться чтоб. Мол, в мощах соль, а дорога – так, препона. Да ямка научила, и (торжественно) "препона" встала во главе угла… Святыньке поклон до земли – без нее кака́ дорога-то? Но Господь не в ей – (качает головой) не в святыньке… Беспокойный Он у нас – Господь-то. На месте не сидит, в церква́х не царствует…

Иеромонах (Илиодору, вполголоса): А ведь хорош "самородок"! Как я его сразу не разглядел?

Илиодор: Закисли вы в своих академиях. От жизни народной, посконной, крестьянской носы воротите. А сила-то в ней!

Иеромонах (возражает): Ну, крестьяне такого, положим, на смех поднимут. А то и батогами. А вот для петербу́ржан экзальтированных – в самый раз! Чтоб столоверче́ние позабыли и граа́ли свои. Тут фурор с гарантией… В общем, не мешкайте – берите мерина сего, и в стойло.