Рассел Миллер - Приключения Конан Дойла

• Название: Приключения Конан Дойла
• Автор: Рассел Миллер
• Издательство: Издательство КоЛибри, Азбука-Аттикус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-03104-3

Артур Конан Дойл, создатель самого знаменитого в мире сыщика Шерлока Холмса, прожил долгую, насыщенную событиями жизнь, которая, как утверждает известный британский журналист Рассел Миллер, не менее увлекательна, чем приключения его любимого героя.

На протяжении всей своей жизни Артур Конан Дойл писал письма родственникам и друзьям. В этих письмах — его успехи, поражения, раздумья о людях, тех или иных событиях политической и общественной жизни. Расселу Миллеру выпала большая удача — ему удалось погрузиться в частную переписку писателя, ранее недоступную специалистам. Основываясь на этих документах, он создает яркий, живой образ писателя, личности противоречивой, но удивительно обаятельной и талантливой.

---

Едва положение улучшилось, Дойл написал развернутый очерк для “Бритиш медикал джорнал”, где подробно описал эпидемию брюшного тифа. Он утверждал, что, будь проведена обязательная всеобщая вакцинация, многих удалось бы спасти, и превозносил героизм и преданность, с которыми отдавались делу санитары и сестры, а также мужество солдат.

Когда в город прибыла новая бригада врачей, Дойл решил, что его обязанности исчерпаны, но сначала он хотел съездить в Преторию, чтобы пообщаться с высшими офицерами штаба, в первую очередь с главнокомандующим Робертсом. 23 июня он писал матери из Блумфонтейна: “Я выезжаю в Преторию… Теперь, когда буры уже сдаются, я не думаю, что впереди у нас много работы, и моя главная задача сейчас — написать историю войны, чтобы объяснить, по крайней мере хоть некоторым из тех, кто в этом сомневается, насколько справедлива была позиция моей страны. Мой долг, я полагаю, теперь призывает меня в Лондон…”

Поездка была напряженная, все время под угрозой нападения разрозненных бурских отрядов. Поезд беспрерывно останавливался посреди степи, то на пять минут, то на пять часов, и невозможно было предсказать, когда он вновь тронется. Они съехались с поездом, шедшим из столицы: все его окна были разбиты, говорили, что он подвергся атаке буров из засады и двадцать человек были ранены.

В Роодевале, где за несколько дней до того бурский генерал Пит Де Вет вырезал всю милицию и захватил огромные запасы амуниции, провизии и почту, дорога была разрушена.

Поезд остановился надолго, и пассажиры смогли выйти. Все вокруг было усеяно гильзами от снарядов и обрывками писем: Де Вет приказал сжечь почтовые мешки — “один из самых его неблагородных поступков”, по мнению Дойла. Сотни обгорелых клочков валялись на земле. Дойл сумел прочитать конец одного письма, нацарапанного полуграмотной женской рукой. После многочисленных поцелуев стояло: “Надеюсь, вы уже убили всех этих буров”.

Сразу по приезде в Преторию Дойл отправил матери письмо: “Путешествие вышло хоть куда… Очень впечатляющие картины всю дорогу — сожженные телеграфные отделения, вокзалы разрушены, кучи пепла, и повсюду пикеты и патрули. Здесь, в городе, весьма приятно, я живу в удобном отеле. Много буров, я спорил о жизни с некоторыми из них. Они неплохие парни, но легко поддаются влиянию и крайне невежественны…”

Двадцать седьмого июня Дойл беседовал с лордом Робертсом (“вежливый и внимательный… взгляд добрый, умный, но глаза слезятся от старости”), а оставшееся время в столице провел, собирая свидетельства очевидцев военной кампании. Он побывал в лагере для военнопленных буров, где за несколько недель до того содержались английские солдаты, коротавшие время тем, что пытались ложками прорыть подземный ход. В качестве сувениров он забрал с собой бурский карабин, музыкальный инструмент, называемый “треугольник”, недовязанный носок, который вязали обломком колючей проволоки, и ножные кандалы.

Из Претории Дойл добрался до Кейптауна, где встретил сэра Альфреда Милнера, главу британского дипломатического представительства и главного военного архитектора, и п июля 1900 года отплыл домой на борту парохода “Бритон”. Большую часть времени он проводил в каюте, разбирая свои заметки, но все же путешествие оказалось “очень веселым”, в основном благодаря дружелюбным попутчикам. В столовой первого класса соседями Дойла были два корреспондента — Бертрам Флетчер Робинсон из “Дейли экспресс”, который впоследствии способствовал созданию одного из самых известных рассказов о Холмсе — “Собака Баскервилей”, и Генри Невинсон из “Дейли кроникл”. Невинсон вспоминает Дойла так: “Он был крупный, с размашистыми свободными жестами. Большие серые глаза внимательно устремлены на собеседника, с тем доверчивым дружелюбием, какое бывает у больших собак… В самом деле, и голосом, и характером он напоминал мне сенбернара или ньюфаундленда”.

Лишь одно происшествие омрачило приятную поездку. Некий французский офицер в присутствии Дойла настаивал, что англичане применяли в Африке пули дум-дум, которые разрывались в теле жертвы. Эти упреки нередко звучали в адрес обеих сражающихся сторон, и обе их опровергали. Дойл полностью доверял заявлениям британского правительства, да к тому же ему еще раньше успел надоесть этот несдержанный на язык француз, так что, недолго думая, он назвал его лжецом. Офицер развернулся и вышел, а немного погодя в каюту Дойла постучал Флетчер Робинсон. Он пришел сказать, что француз изменил свое мнение, понял, что был не прав, и просит Дойла принять его извинения. Конан Дойл резко ответил, что не принимает их, поскольку оскорблен не он лично, а вся британская армия. После чего эти двое избегали друг друга до конца поездки.

Пароход приближался к родным берегам, и Дойл задумывался над тем, что ждет его дома. В последнем письме из Претории он писал матери: “Есть лишь два обстоятельства, которые побуждают меня вернуться обратно в Англию. Одно из них — поцеловать мою дорогую маменьку”. Второго он не назвал.

Глава 13 Кандидат в парламент

ВЕРНУВШИСЬ ИЗ ЮЖНОЙ АФРИКИ, ДОЙЛ ПОЧТИ сразу оказался в центре семейной ссоры, возникшей из-за его желания проводить время с Джин Лекки. Несколько дней он побыл с Туи и детьми в “Подлесье”, а затем уехал в Лондон, под предлогом того, что у него были обязательства, связанные с матчами в крикет, — четыре игры на поле “Лорде” и одна против Лондонского крикетного клуба. Вопреки обыкновению он поселился не в “Реформ-клабе”, а в отеле “Морли” на Кокспер-стрит. Так ему было удобнее встречаться с Джин.

Их неизбежно должны были в какой-то момент увидеть вместе, и случилось это на стадионе “Лорде”. Вилли Хорнунг, его зять, тоже был там, и его поразило, что Конан Дойл пришел в публичное место не с женой, а с другой дамой, что в те времена считалось неприличным. Дойл понял, что его заметили, и в тот же вечер приехал в Кенсингтон, где жили Хорнунги, чтобы попытаться как-то все разъяснить. Приняли его любезно и вроде бы сочувственно, поскольку он настаивал, что их отношения с Джин Лекки чисто платонические, и таковыми останутся, пока жива Туи. Выслушав Дойла, Хорнунг сказал, что его удовлетворили эти объяснения, а Конни согласилась в знак примирения пообедать с братом и Джин.

Но на другое утро Конан Дойл получил телеграмму — у Конни разболелся зуб, и прийти на обед она не сможет. Он вновь отправился в Кенсингтон, где нашел Хорнунга в мрачном настроении. Тот резко заявил, что не станет потворствовать шурину: платонические у него с Джин Лекки отношения или нет, все равно это предательство и измена. И появляться в обществе Джин — значит оскорблять Туи. Дойл был в ярости, но постарался сдержаться. Он был абсолютно не согласен, что честь Туи хоть сколько-нибудь задета, и настаивал, что разница между целомудренными отношениями и тайной связью та же, что и между “невиновен” и “виновен”. И стало быть, он невиновен. Хорнунг остался непоколебим. Отказавшись далее обсуждать “столь щекотливую тему”, Дойл стремительно удалился.

На следующий день он написал матери грустное письмо обо всем, что случилось: “Думаю, они сначала откликнулись сердцем, а потом им хватило глупости прислушаться к голосу рассудка. Вилли разговаривал как прокурор, разбирающий дело, а не как брат с братом, попавшим в сложную ситуацию… Я ушел от них не рассерженный, а серьезно обиженный, что гораздо труднее преодолеть… Когда я отказывал в понимании хоть кому-нибудь из своей семьи?”

Упрямый, не сомневающийся в своей правоте, Конан Дойл считал позицию Хорнунга абсолютно несправедливой. Он считал, что близкие предали его, между тем как их долг был его поддержать. Что за абсурд — Вилли с Конни вздумали его порицать, когда и мать, и другие родственники, и даже теща не осуждали его дружбу с Джин? Будучи фактически главой семьи долгие годы, он безусловно ожидал от сестер и брата той же преданности, какую сам проявлял к ним. Но более всего, как писал он матери, его расстроила реакция Джин: она во всем винила себя. “У бедняжки бывают приступы уныния (таковы артистические натуры), и тогда ее мучит ужасное раскаяние, она воображает, будто совершила что-то страшное. В такие моменты я особенно сильно люблю ее. А вас, моя самая дорогая, я просто не знаю, как благодарить за вашу доброту”.

Постепенно ссора затихла. “Я отправил Конни вежливую записку, чего она, между нами говоря, и не заслужила”.

Уверения Дойла, что их отношения с Джин невинны, подтверждаются в его многочисленных письмах к матери на протяжении долгих лет, в которых, например, он планирует маршруты их поездок втроем: “Боюсь, идея с Парижем не сработает. Но у меня есть идея другой поездки, более обширной, и думаю, она совершенно безобидна. Была ли еще когда на свете история любви, подобная нашей!”

С другой стороны, Дойл допускал джентльменскую ложь, если это было необходимо, чтобы защитить честь дамы. Во время частых наездов в Лондон он останавливался не в “Реформ-клабе”, а в отелях, где проще было сохранить анонимность. Впрочем, когда в 1902 году литературный агент Дойла привез в “Стрэнд” очередной рассказ о Холмсе, “Второе пятно”, Гринхоу-Смит был весьма удивлен: часть рукописи была написана почерком Джин Лекки.