Константин Мочульский - Кризис воображения

• Название: Кризис воображения
• Автор: Константин Мочульский
• Издательство: Водолей
• Жанр: Религия
• Год: 1999

Творчества К. В. Мочульского (1892–1948), одного из лучших литературных критиков русской эмиграции, лишь недавно стало доступно российскому читателю. Статьи и рецензии Мочульского, публиковавшиеся в многочисленных периодических изданиях, впервые собраны в одном томе. Книга воссоздает обширную панораму русской литературы XIX — начала XX века.

---

Но общий характер сборника — бессистемный и путаный. Московские «формалисты» не поспевают за петербургскими. Каждый исследователь законодательствует, полагает основы, заново создает целые доктрины: получается такой терминологический хаос, такие груды условных обозначений, что простая мысль автора исчезает безвозвратно. Много чертежей, схем с буквами и стрелками, алгебраических уравнений, еще больше иностранных слов и формул. Но все это мало поучительно.

ЛИДИЯ СЕЙФУЛЛИНА

В советских журналах много пишут о «современном состоянии русской литературы». Можно попытаться эту «проблему» свести к нескольким простым положениям. Без революционного пафоса, «дискуссионного порядка», партийной терминологии и пышных метафор (вроде: «в народной душе Дремлет еще непочатый угол энергии»). Получится менее красочно, но более вразумительно.

В России народился новый читатель, утверждают литературные наблюдатели. Восприимчивый, жадный до искусства, неискушенный культурой. Этот новый читатель (для просто назовем его крестьяно–рабочий) не удовлетворяется объедками буржуазной кухни. У него нет аппетита ни на Эренбурга, ни на Ал. Толстого, ни на А. Белого. Ему нужна здоровая сытная пища. Несвежую провизию отвергает, под каким бы хитрым соусом ее ни подавали. А следовательно с марксистской логикой заключают критики, раз появился спрос, должно появиться и предложение. Новый читатель должен породить нового писателя.

Третье положение: литература отражает быт коллектива: какая решительная ломка произошла в быте, какие преобразования! — все это должно отразиться на литературе. Все три положения с неизбежностью приводят к обязательности появления нового искусства. Экономический материализм не может ошибаться.

Ждали возникновения нового писателя с той же уверенностью, с какой астрономы ожидают солнечное затмение. Несколько раз ошибались: ошиблись в Пильняке, в Леонове, в Маяковском, — по проверке все трое оказались эпигонами буржуазной культуры. Развенчали с негодованием. Теперь утвердили новую знаменитость — писательницу Лидию Сейфуллину. Но, кажется, и она надежд не оправдает.

Сейчас она в большой славе: Книг–во «Современные Проблемы» уже издает полное собрание ее сочинений. Она — интеллигентка (была городской учительницей, служила на сцене, состояла уездным земским гласным, секретарствовала в Сибгосиздате), но отец ее — крещеный татарин, а мать крестьянка; поэтому вполне может считаться рабоче–крестьянской писательницей. Ее первый рассказ «Павлушкина карьера» был напечатан в газете «Сове! екая Сибирь». Имел огромный успех. Через два года она уже была знаменита.

Нового искусства Сейфуллина не создает, ничего не разрушает, ни с чем не «порывает». Поразительна живучесть старых приемов, истертых лоснящихся от векового употребления. Входит в литературу свежий человек из нового мира и тотчас же становится в очередь: «преемственность традиции»; священное предание чтить.

Рассказ о крестьянской жизни, народные повести — жанр у нас новизной не блещущий. Или роман «общественный» с либеральной тенденцией: с одной стороны, правда мужицкая, с другой — интеллигентская беспочвенность. Схема привычная. Или еще: мещанская пошлость, безыдейное прозябание, серые будни — и вдруг «луч света в темном царстве» появляется герой с идеей — народник, революционер, социалист — с вдохновенными космами и глазами сверкающими. И для героини–девушки, томящейся в буднях, открываются светлые дали, новая прекрасная жизнь. Работать во имя идеи! Пожертвовать личным счастьем для «дела».

Они берутся за руки и идут навстречу «заре». Или прямо в «бушующее море» (как у Репина «Какой простор!»). Развязка или благополучная («берутся за руки») или трагическая: его убивают, ссылают в Сибирь, сажают в тюрьму, а она, вся окаменев, продолжает свое служение (детей в школе обучает или разбрасывает прокламации).

Эту «идейную» схему бережно хранит и Сейфуллина: вариации незначительные. Герой из социалиста стал большевиком; открылась ему правда — и весь он переродился: был темным, пьяным мужиком, — а тут — благолепие в лице появилось, приоделся, помылся, в глазах стальной блеск и голос спокойный, убедительный («Виринея»).

А она — жила в буржуазном болоте, от крестьянской цельности оторвалась, пошла на сцену, с барином хороводилась, с тоски–кручины низко пала — вот явился он, партийный работник, и поняла она, как надо жить и какая любовь настоящая («Четыре главы»).

Или — конторщик со смешным именем: Александр Македонский. Забитый, без человеческого достоинства — совсем как Акакий Акакиевич. Но пришли большевики, попал он в разные комитеты, даже в бою с белогвардейцами отличился — и выбрали его в заведующие Наробразом. Понял он «правду» — и жизнь его осветилась («Александр Македонский»).

Композиция рассказов элементарная, традиционная. Новому читателю видно, такая и нужна. Но в убогую эту схему Сейфуллина вкладывает большое напряжение действия и подлинную силу изображения. Новый оыт захвачен смело и глубоко. «Тьма» деревни с диким разгулом, зверскими расправами, смутой и помрачением умов представлена в ряде зловещих и незабываемых картин. Горькая правда смягчена официальным оптимизмом — изживаем де тяжелое наследие, — но тенденциозную этикетку сорвать не трудно — и тогда останется мучительная и страшная повесть о «злой године». Автор с большим искусством владеет языком сибирского крестьянина, скупым, суровым и выразительным. В «сказе» Сейфуллиной чувствуется земная сила; крепость и тяжесть. Лучшие ее рассказы о бездомных детях, бродягах, нищих, о «правонарушителях». Она говорит о несчастных без мелодраматизма, с простотой почти жестокой.

ЛИТЕРАТУРНЫЕ БЕСЕДЫ

(Поль Валери. — Демьян Бедный)

Небольшая статья Поля Валери «Кризис духа», недавно напечатанная в сборнике «Variete» — быть может самое значительное и блестящее из всего, что было написано о духовном кризисе европейской культуры.

Знаменитый автор «Эвпалиноса», исследуя страшную болезнь нашей современности, ставит изумительный в своей беспощадной точности диагноз. На наших глазах произошла гибель целой культуры: мы по личному опыту знаем теперь, что цивилизации не бессмертны. Элам, Ниневия, Вавилон — от этих великих царств остались только имена; но, скоро, может быть, и Франция, Англия, Россия станут тоже только именами. Почему же старая европейская культура оказалась такой неустойчивой, такой хрупкой?

Валери утверждает, что Европа накануне войны находилась в состоянии духовной анархии. Самые разнородные идеи, самые противоречивые принципы уживались мирно. «Модернизм» это — ярмарка мыслей, мировоззрений, вкусов; это — карнавал пестрых чувств и убеждений. Ни Рим эпохи Траяна, ни Александрия Птолемеев не доходили до такого смешения языков.

В любой книге начала двадцатого века вы отыщете: влияние русского балета, отголоски стиля Паскаля, импрессионизм Гонкуров, кое что от Ницше и Рембо, слог научных исследований и неуловимый аромат британской словесности. Европейский Гамлет размышляет на кладбище — вокруг него столько великих могил: Леонардо, Лейбниц. Кант… Почему могучие усилия, гениальные мысли и добродетели привели нас к разрушению?

И Валери задает вопрос: сможет ли Европа сохранить свою духовную гегемонию или же она превратится в то, что она и есть фактически: маленький мыс азиатского материка? Ведь преобладание ее есть чудо: Европа менее населена, менее богата золотом, менее плодородна, чем, например, Индия. Ее владычество основано на духе — на сочетании воображения и логического мышления, скептицизма и веры; Греция создала геометрию: до сих пор еще мы оспариваем возможность этой безумной выдумки. Но из нее вышла наука — вся европейская наука.

В тот момент, когда знание превратилось в материальную силу, приобрело рыночную стоимость и стало товаром, власть Европы пошатнулась. Весь мир теперь может покупать «товар» знания в удобной фабричной упаковке.

Первенство между Европой и остальными частями света медленно исчезает. Разливаясь по всему земному шару? культура понижается и грубеет.

Вся проблема сводится к вопросу: вся ли духовная культура Европы растворима. Против мирового заговора, остается ли у нас хоть тень свободы? Или нам предстоит гибель в борьбе с теми, кого мы научили пользоваться нашим же оружием.

Ответить на этот вопрос — значит разрешить глубочайшую задачу современности.

У Есенина есть строфа:

С горы идет крестьянский комсомол.

И под гармонику, наяривая рьяно,

Поют агитки Бедного Демьяна,

Веселым криком оглашая дол.

И не только комсомол «наяривает» стихи Демьяна Бедного; его в России знают все: на каждом заводе, в каждой красноармейской части, в глухих селах и деревнях. Он самый любимый поэт, единственный подлинно национальный. По сравнению со всероссийской его известностью, бледнеет слава Пушкина. Миллионы, «оглашающие дол» агитками Демьяна, вся рабоче–крестьянская республика, знающая наизусть его басни, целые поколения, воспитанные на его частушках — картина грандиозная. Все остальные знаменитости замкнуты тесными кругами и кружками: они цветут и увядают в оранжереях «студий» и «академий» — один Демьян пустил корни в самую толщу народа и разросся богатырски. Он в народе и народ в нем, его личность так слилась с массой, что он превратился в коллективного поэта. Поэтому все личное в нем отмерло; — осталось только широкое горло — рупор, через который кричат неимущие классы.