В. Катаев - Чехов и его литературное окружение

• Название: Чехов и его литературное окружение
• Автор: В. Катаев
• Жанр: Критика

---

Чехов, рассказывая о судьбах учителя Никитина, выпускницы института Веры Кардиной, адвоката Подгорина, "невесты" Нади Шуминой, заговорит о необязательности, нецелесообразности заведенных шаблонных форм жизни. Женитьба, свадьба, создание семьи предстанут в этих произведениях некими ритуалами, разновидностями традиционного жизненного поведения, вступающими в противоречие с индивидуальными судьбами. Они лишились смысла и противоречат природе современного человека, который предпочел бы, чтобы его собеседница "рассказывала бы что-нибудь интересное, новое, не имеющее отношения ни к любви, ни к счастью, а если и говорила бы о любви, то чтобы это было призывом к новым формам жизни, высоким и разумным, накануне которых мы уже живем, быть может, и которые предчувствуем иногда…" (10, 22–23).

Не просто не на той женится или не за того выходит замуж, а не те формы жизни. Чехов никогда не боялся поднять размышления героя от быта к законам бытия, придать им всевременной, общечеловеческий размах. Там, где у Тихонова случай из жизни, кусок быта, у Чехова — концепция, "представление жизни" в целом.

Как и Чехов в "Скучной истории", Тихонов в рассказе "Старик" пишет о трагедии старости. Герой одинок, жена ограниченна, дети, которых он любил, но не сумел воспитать (не хватало времени, он работал), выросли чужими, от отца им нужны лишь деньги на поддержание образа жизни, к которому он же их и приучил. Отдельные чеховские мотивы легко узнаваемы. Но в целом рассказ Тихонова не поднимается далее проблем воспитания — и нет в нем, в отличие от чеховской повести, трагедии поколения, трагедии таланта, трагедии эпохи.

Новое слово Чехова нельзя свести ни к одной "специальной" теме, ни к одной особенности поэтики в отдельности. Об этом лучше всего свидетельствуют те произведения его современников, которые появились раньше чеховских, написанных на сходную тему или использующих сходные повествовательные приемы. Рассказ К. Баранцевича "Котел" как бы предваряет страницы чеховского рассказа "Супруга", написанного позднее. Доктор узнает об измене жены, терзается от ревности, вспоминает, как женился; жена возвращается из клуба, следует сцена объяснения; выхода из своей семейной коллизии герой в конце рассказа так и не видит: "Иван Александрович чувствовал, как с каждой минутой теряет последний остаток воли и готов даже… просить прощения… Да, это была настоящая, не выдуманная, самой жизнью устроенная мука!.."

Разумеется, речи быть не может о прямом влиянии Баранцевича на Чехова, о заимствовании в "Супруге" сюжета "Котла", Гений берет лишь свое, то, что соответствует его устремлениям и исканиям. Внешне рассказ "Супруга", как и "Котел", — этюд о семейной неурядице. Но чеховский доктор Николай Евграфыч, страдающий "в компании хищников, в которую случайно втолкнула его судьба", сродни десяткам других героев писателя, которые пытаются найти ориентиры не в своей личной судьбе, а в жизни в целом, которые ищут "настоящей правды".

Или — рассказ еще одного беллетриста-восьмидесятника, Ал. П. Чехова, "На маяке". В рассказе присутствует чеховская тема — драма одиночества. Два старика, смотритель маяка и солдат-татарин, остаются одни после того, как их жизнь ненадолго согревает приезд юной Олечки. Чехов, прочитав рассказ, пошлет восторженное письмо брату, убеждая его продолжать писать в том же направлении, а четыре года спустя в свой рассказ "В ссылке" введет отдельные мотивы, прозвучавшие в рассказе "На маяке".

"В ссылке" не превышает объема "На маяке". Но какой емкостью и значимостью обладает чеховская краткость!

Судьба татарина-перевозчика из рассказа "В ссылке", его надежды, которым не суждено сбыться, — это итог раздумий писателя о суровой доле тысяч людей со всех концов России, с которыми Чехов столкнулся по дороге на Сахалин и на самом каторжном острове. История обреченного на одиночество ссыльного барина Василия Сергеевича — как будто лишь иллюстрация к словам Семена Толкового о том, что судьба смеется над человеком, пожелавшим для себя счастья. Но эта история входит аргументом в спор героев о счастье и аскетизме, и за этим спором просвечивает актуальная литературная и философская полемика эпохи.

Искусство создавать на материале быта, обыденщины произведения о смысле жизни, о назначении человека, о вечных проблемах бытия и отличала Чехова от его собратьев по литературному творчеству. Важно подчеркнуть: то, что в творчестве Чехова предстает неразделимым, соединенным естественно и гармонично — юмор и сатира, лирика, пейзаж, психологизм, философские споры, в массовой литературе его времени представало разъединенным, культивировалось порознь в творчестве разных писателей. Была "специализация" на юморе и сатире, на лирике или психологизме и т. д. Были попытки внести юмор в изображение психологии героев или лирику в описания быта и житейской прозы. Но чаще всего писателям-восьмидесятникам не хватало для этого таланта, смелости, широты горизонта. Секретом такого гармонического объединения в русской литературе к концу 80-х годов обладал только Чехов.

* * *

Некоторые важные стороны литературной позиции Чехова открываются при сравнении его произведений с творчеством Игнатия Потапенко.

Сейчас с именем Потапенко, прогремевшим в самом начале 90-х годов после появления его произведений "Здравые понятия", "Секретарь его превосходительства", "На действительной службе", "Не герой", связано несколько устоявшихся одиозных характеристик: певец "негероев", типичный представитель русского натурализма…

Заглавие наиболее известного романа писателя "Не герой", ставшее впоследствии не только обозначением основного направления творчества Потапенко, но и знамением целой литературной эпохи, толкуется как выражение авторской симпатии к "негеронм". Как вызов, брошенный Потапенко тем читателям и критикам, которые ждали от литературы изображения настоящих героев.

Но это недоразумение. Слово "не герой" в заглавии стоит в кавычках, смысл которых раскрывается всем содержанием романа: тот, кого могут назвать "негероем", кто сам не претендует на звание героя, и есть подлинный герой. Иными словами, автор романа — не воспевает безгеройность, а как раз указывает современникам на того, кто, по его мнению, является подливным героем времени.

Потапенко стремится следовать исконной для русской литературы традиции поисков героя времени, разъясняя суть такой героичности, "передовитости" (словцо из романа "Не герой"). Другое дело — в чем, по мнению писателя, нужно было видеть героизм, "передовитость" на рубеже 80-90-х годов. Здесь следует искать и причину взлета, и причину недолговечности читательских симпатий к Потапенко.

Делать добро, но такое добро, которое посильно каждому, — вот, собственно, вся жизнеустановка Рачеева, авторского протагониста в романе. "Не герой", хотя он и подчеркивает, что у него нет ни программы, ни системы. То, чем занимается Рачеев, — это типичные "малые дела", и он очень напоминает более позднюю героиню Чехова Лиду Волчанинову из "Дома с мезонином".

Рачеев и сам понимает, что его дела — малые. Но если мы чаще обращаем внимание на то, что они малые, и осуждаем Потапенко и его героев, то для них главным было, что это все-таки дела в противовес бездействию, или эгоистическому существованию, или обычной благотворительности. Для них, как позже и для Лиды Волчаниновой, это было вполне достаточным оправданием в собственных глазах, было их "правдой". Эта правда была и маленькой, и "ненастоящей", но справедливость требует отметить, что такого рода противопоставленность героев практического дела героям "бумажных идей" увлекала писателей и несравненно большего масштаба. Рассуждения Рачеева приводят на память речи тургеневского Соломина, гончаровского Тушина.

Устоявшееся мнение о том, что воспевание "малых дел" было главной целью и основным мотивом творчества Потапенко, также нуждается в уточнении.

У Потапенко немало произведений, в которых нет ни "малых дел", ни героев, а есть, так сказать, антигерои. Так, его роман "Здравые понятия", вместе с "Встречей" Гаршина, "Всходами" Ясинского, "Цветами запоздалыми" Чехова, "Козырем" Тихонова, затрагивал весьма актуальную для литературы 80-х годов тему: выдвижение новой разновидности интеллигента — циничного и расчетливого дельца, махнувшего рукой на "идеалы", завещанные предшествующими десятилетиями. Этот роман, а также такие произведения Потапенко, как "Секретарь его превосходительства", "Задача", "На пенсию", "Жестокое счастье", свидетельствуют о том, что образы отрицательных героев писателю удавались гораздо лучше, чем образы идеальных героев типа Обновленского ("На действительной службе"), Рачеева или героини повести "Генеральская дочка" сельской учительницы Клавдии Антоновны.

Поиски героев времени — сквозная тема творчества Потапенко. Герои, посвятившие себя "малым делам", — частный случай в галерее изображенных им современников. Они исповедуют жизненную философию, близкую той, что пропагандировалась в статьях правонароднической "Недели", и разделяют всю несостоятельность "культурно-заплаточной" деятельности. Интерес читателей к формам деятельности положительных и идеальных героев Потапенко был связан с определенным историческим отрезком времени. Но сам пафос поиска героя времени был шире тех или иных форм "передовитости", которые писатель находил в свою эпоху.