Муслим Магомаев - Живут во мне воспоминания

• Название: Живут во мне воспоминания
• Автор: Муслим Магомаев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91631-058-0

Трудно представлять такого всенародно любимого певца, как автор этой книги. Но лучше всех это получилось у Святослава Бэлзы. «Звездно сейчас на нашей эстраде. Но, как известно с незапамятных времен, "звезда от звезды равенствует во славе". Редкий же пример настоящего певца, превратившегося в суперзвезду, — Муслим Магомаев, яркость и подлинность дарования которого особенно выделяются на фоне той звездной пыли, что навязчиво пытается прельстить публику мишурным блеском. Мало кто в отечественном эстрадном искусстве мог соперничать по популярности с Муслимом Магомаевым, чей восхитительный баритон, высокий артистизм и душевная щедрость покорили не одно поколение слушателей. Певец никогда не гнался за переменчивой модой, не заигрывал с публикой, но его талант и обаяние завоевали миллионы сердец. Переполненные залы, кордоны конной милиции, море цветов, легенды и сплетни — все это Магомаев вкусил сполна. И притом сохранил истинную скромность, совмещая внутреннее достоинство с трезвостью самооценки».

В книге использованы фотографии из личного архива автора

---

Началось все с приезда в Баку журналиста из Грозного Башира Чахкиева и его коллег. Они собирали материалы о моем деде для музея, который хотели открыть в своем городе. Естественно, они познакомились и со мной, потом стали предлагать мне поехать поработать в Грозненской филармонии, посмотреть родину моего прадеда Магомета.

Здесь надо рассказать об одной легенде, которая сохранялась в нашей семье. В девятнадцатом веке знаменитый горец-герой Шамиль шел со своим войском по Северному Кавказу с прекрасной миссией — объединить все кавказские народы. Он брал малых детей из одного селения и перевозил в другое — делал межплеменной, межнациональный замес, в который совсем еще несмышленым мальчишкой попал и мой прадед. Откуда Шамиль привез его, никто не знает. (Для меня это не столь важно. С таким количеством кровей, что перемешаны во мне, я по самой природе своей интернационалист.)

Потом мой предок оказался в Грозном, где был кузнецом-оружейником, жил в маленьком домике на улице Субботников (так она называлась в то время, когда я работал там, а Грозный был столицей тогдашней Чечено-Ингушетии). В семье кузнеца Магомета было три сына и три дочери. Несмотря на трудную жизнь, родители дали сыновьям образование. Неподалеку от домика Магомаевых находилась Грозненская городская школа, которую братья и закончили. Мой дед Муслим продолжил учебу в Закавказской учительской семинарии в городе Гори… Кем был мой прадед по национальности, неизвестно. Давно умерла родная сестра деда Маликат. Когда я расспрашивал ее о происхождении нашего рода, она только хитро улыбалась и отговаривалась легендой о Шамиле…

Поддавшись на уговоры моих новых друзей-журналистов из Грозного, я решил поехать поработать в местной филармонии. Офелия тоже поехала со мной. Дядя Джамал в это время уже получил назначение в Москву — постоянным представителем Азербайджана — и вскоре должен был уехать. Нашу большую уютную квартиру он, как честный коммунист (говорю об этом без всякой иронии), собирался отдать. (В этой отдельной квартире мне потом оставили две комнаты.) В Грозном я сначала выступал с филармоническим оркестром. Помню битком набитый зал, слушатели оживлены — как же, приехал, как они считали, их земляк (памятуя историю моего прадеда). Был настоящий фурор. Выступил с сольным концертом раз, другой, третий… Фурор сменился устойчивым успехом. Потом филармоническая публика, которой в основном и была интересна моя программа, стала вежливо-сдержанной — сколько можно было ходить на мои концерты? Да и мне сколько можно было петь в одной и той же филармонии?

Из филармонического зала перешел на летние площадки, затем понял, что пора расширять аудиторию за счет близлежащих аулов. Автобус «Кубань» загромыхал по колдобинам местных дорог… Деньги директор филармонии платил от случая к случаю. Это стало у него привычкой…

Этот директор был весьма запоминающийся тип, по-своему занятный. В музыке он разбирался так же, как я в рукоделии. Зато очень хорошо понимал свой интерес. Помнится, в городе ждали какого-то гастролера-скрипача, но тот не смог приехать. Чтобы не срывать концерт, директор попросил скрипачку из симфонического оркестра Грозненской филармонии выручить его. Это была исполнительница с яркой техникой, но не ставшая солисткой по известным причинам: на Востоке женщине трудно пробиться в лидеры.

В связи с этим мне припомнился разговор с дирижером Ниязи. Я как-то спросил у него:

— Почему в оркестре на скрипке играют больше женщины?

Дирижер поморщился:

— Это по бедности. Мужчины должны играть!

— На скрипках женщинам играть нельзя, на духовых тем более. Но хоть арфистка должна быть женщина?

— Ничего ты не знаешь! Мужчина-арфист лучше! Ты хоть слышал, как мужчины на арфе играют?

Я был удивлен, что бывают мужчины-арфисты: я их никогда не видел и не слышал.

— Выходит, женщине вообще нет места в оркестре?

— Нет!

Итак, заезжий гастролер не приехал, а концерт объявлен, билеты проданы. Директор филармонии просит эту скрипачку:

— Муся! Сыграй! Выручи!

— Хорошо, сыграю. А вы мне заплатите?

— Конечно, заплачу.

Скрипачка занималась, готовилась, отыграла за гастролера — лучше не бывает. Все остались довольны. Пришла она к директору за гонораром.

— Слушай, какие деньги? — прикинулся простачком директор.

— Я же сольный концерт сыграла!

— Не понимаю! Тебе не все равно? Сидишь в оркестре — играешь или стоишь — играешь… (Мы потом так и шутили между собой: «Муся, тебе не все равно: ты сидишь — играешь или стоишь — играешь?»)

Вот таков был этот директор. Из-за его жадности я впервые в жизни оценил вкус обычного черного хлеба с килькой. В продуваемых всеми ветрами гостиницах мы кормили клопов… Я напростужался в разъездах по аулам, наорался в горах так, что у меня пропал голос. Нашли для меня в Грозном хорошего врача — специалистку по иглоукалыванию. Через две недели от ее иголок или от молчания голос вернулся. Я запел. Но Офелия не выдержала такой нашей жизни и уехала домой, в Баку.

Здесь же, в Грозном, я прошел посвящение в пьющего. До этого я никогда и в рот не брал спиртного. Что-то было раз, но вполне невинно, когда было мне лет девять. В нашем гостеприимном доме собралось очередное застолье. Дядя Джамал то ли в шутку, то ли в назидание предложил: «Попробуй, пахнет шоколадом». Я пригубил. Шоколад вкуснее, а это обожгло и ничего больше… И чего они пьют этот коньяк? Потом краснеют, смеются, обнимаются. Дядя, провожая гостей, идет по двору, а его ведет из стороны в сторону.

— Тетя Мура, что с дядей?

— Плохо себя чувствует, — говорит строго Мария Ивановна, — устал.

Позже я узнал, как можно «уставать» от коньяка. А еще у нас в доме любили на десерт вишневую наливку. Делали ее сами. Трехлитровые банки, набитые спелой вишней, хранились на кухне в специальных нишах (холодильника у нас еще не было). Я заметил, что наливку пьют, а ягоды остаются. Дай, думаю, поем. Поел. Чувствую, что меня ведет, как дядю Джамала, в глазах двоится, почему, не могу понять, весело и плакать хочется. Тетя Мура увидела меня, спрашивает:

— Ты чего, Муслимчик, такой?

— Ничего, я вишен из банки покушал.

— Так ты же опьянел! Отпаивали меня чаем…

В Грозном был у нас талантливый артист, конферансье Вильен Дарчиев. Будучи сам пьяницей, он и на сцене всегда изображал пьяниц — это был его коронный номер. Публика хохотала от его дурацких шуток. Как-то он говорит мне:

— Ты что, Муслим, вообще не пьешь?

— Даже не пробовал.

— Пойдем с нами. Ты уже взрослый мужик, сам себе на хлеб зарабатываешь.

Пошли в кафе, купили по бутылке на брата. Вильен наливает по полному стакану. Я смотрю и не понимаю: как это можно водку пить стаканами? Гляжу, а они — раз! — выпили до дна и смотрят на меня.

— Что же ты, давай за компанию…

Выпил я свой первый грозненский стакан водки, а закусить нечем. Конферансье Дарчиев тут же:

— Давай по второму. Потом слышу как с того света:

— Давай по третьему…

Хорошо, что до гостиницы было несколько шагов. Но каждый шаг — подвиг.

Целый год я не то что пить, смотреть на водку не мог. Но удивительно — голос от такой водочной атаки совсем не пострадал. Впервые он пропал от другого — как я уже говорил, от сквозняков и тряски.

Второй раз голос пропал на Дальнем Востоке — во время длительных и утомительных гастролей. Я соблазнился на поездку по Сибири и Дальнему Востоку в течение месяца. Мне тогда впервые представилась возможность как следует заработать. Был я молод, только что вернулся из Италии, посчитал, что мне всё по силам. Но не рассчитал. Число концертов оказалось для меня необычно большим. У меня так устроены связки, что я не могу беспрерывно петь — должен делать между концертами паузы. И голос стал изменять мне — связки взбунтовались.

Прежде я болел, как обычно болеют все, а тут «расклеился» настолько серьезно… Простуда, нервные перегрузки, грозившие перейти в невроз… Навалилась хандра, я захрипел, засипел. Отменять концерты я не мог, поэтому приходилось их переносить. И вместо запланированного месяца мы ездили с ансамблем «Гая», известным ныне имитатором, моим другом Юрием Григорьевым и конферансье Костей Крикоряном три месяца. (Совсем недавно я получил от ребят из «Гая» предложение выступить на их юбилейном вечере. Увы, некоторых из тех, с кем я когда-то был в той поездке, уже нет, им на смену пришли новые певцы, но ансамбль все равно остался единым целым. Это великолепные музыканты, прекрасные друзья, таких почти уже и не бывает.) В тех гастролях мы побывали в Красноярском и Хабаровском крае, во Владивостоке, на Сахалине… За время поездки мне пришлось еще и срочно слетать в Москву для участия в юбилейном вечере, посвященном сразу двум юбилеям, — 80-летию моего деда М. М. Магомаева и У. Г. Гаджибекова, которые, как я уже упоминал, родились в один год и в один день. Для меня это было дополнительной нагрузкой — и физической, и психологической. Во-первых, перелет за тысячи километров, перепад во времени, и, во-вторых, я буквально влетел в респектабельный зал имени Чайковского из гастрольной круговерти.