Георгий Плеханов - Н. Г. Чернышевский. Книга вторая

• Название: Н. Г. Чернышевский. Книга вторая
• Автор: Георгий Плеханов
• Жанр: Публицистика

Критик, публицист. Основатель русского революционного марксизма, деятель русского и международного рабочего социалистического движения.

Пропущена 9 страница.

---

Иначе и быть не могло. Теория стоимости недаром считается краеугольным камнем науки о хозяйстве буржуазного общества. Не имея ясного понятия о стоимости вообще, Чернышевский не мог подвергнуть основательной критике учение вульгарных экономистов о прибавочной стоимости. Возможность такой критики исключалась уже просто отношением его к буржуазной экономии. Возражая вульгарным экономистам, он в то же время целиком и без всякой проверки принимал многие основные "теоремы" буржуазной экономии, при чем и теоремы эти он брал не у классиков буржуазной экономии, а у исполненного противоречий Милля. К теориям Милля он и делал свои пополнения. В основе пополнений часто лежали очень важные и остроумные мысли, свидетельствующие как о замечательном, редком уме Чернышевского, так и о горячих симпатиях его к рабочему классу. Но, развивая эти мысли, Чернышевский не переставал, — и не мог перестать, — быть утопистом. Сделанные им пополнения имеют совершенно утопический характер. В дальнейшем изложении, сталкиваясь с основными теоремами, они скоро утрачивают всякое влияние на рассуждения Чернышевского, так что в последующих главах ему поневоле приходится повторять выводы буржуазных экономистов, по-видимому так блистательно, с такою горячностью, иронией и остроумием опровергнутые в предыдущих. Как много вредил ему при всем этом его абстрактный гипотетический метод, позволяющий рассматривать экономические явления вне их взаимной жизненной связи, одно после другого и одно независимо от другого, мы уже говорили не раз. Трудно открыть что-либо при помощи такого метода, заметили мы в первой главе. Теперь прибавим, — и читатель, надеемся, согласится с нами, — что, употребляя этот метод, легко наделать множество самых неожиданных ошибок. Пополняя Милля, Чернышевский, в своем пристрастии к "математическому" методу, дошел до самых бестелесных абстракций, устранив из своих соображений все реальные отношения производства. Он опирался на одну арифметику и вдался, можно сказать, в какой-то экономический пифагореизм, ища в "математических законах" причин экономических явлений. Но математика не может указать, да и не претендует на указание причин общественной жизни или природы. Она только помогает нам определить количественную сторону действия этих причин. Сила света обратно пропорциональна квадратам расстояний. Объясняет ли математика причину этот явления? Нет, она только помогает формулировать его закон, предоставляя физике отвечать на те "почему?", которые могут возникнуть в голове любознательного человека. Когда физика пытается сказать свое "потому", математика опять очень услужливо является ей на помощь, но опять-таки и здесь предоставляет последнее слово физике. Так же поступает она и с политической экономией, если речь идет о каком-нибудь экономическом явлении. Математика — очень почтенная, очень полезная и очень услужливая наука. Но не надо злоупотреблять ее услужливостью, не надо задавать ей такие задачи, которых решить она не может. Если вы вздумаете предъявлять ей неосновательные требования, она жестоко отомстит за это, заведя вас в такие дебри абстракции, из которых трудно и выбраться без своевременной помощи той науки, к области которой относится заинтересовавшее вас явление. Да и не одна математика отличается подобной мстительностью. Она глубоко коренится в характере всех прочих наук. Вот, например, людям, занимавшимся философией истории, приходила иногда мысль сводить к законам физиологии, — частью физиологии растительных процессов, а больше всего физиологии нервной системы, — решение вопроса о влиянии природы на развитие общественных отношений. И что же вышло? Умные люди, вроде Монтескье, наговорили массу страшного, чисто ребяческого вздора, который, правда, и до сих пор повторяется по временам тоже весьма толковыми людьми, но на самом деле только мешает решению в высшей степени важного научного вопроса. И нельзя удивляться появлению этого вздора. Стали задавать физиологии исторические задачи, к которым она не имеет и не может иметь никакого прямого отношения; стали применять ее "потому" к совершенно неподходящим случаям, ну и получились нелепости, от которых дай бог поскорее отделаться общественной науке. Это в порядке вещей.

IX.

Математическая возможность данного явления вовсе еще не ручается за то, что оно возможно в природе или в общественной жизни. Чернышевский прекрасно знал и очень остроумно доказывал это. Вот что говорит он по поводу книги немецкого писателя Зюсмильха, на которую ссылался Мальтус. "Зюсмильх, между прочим, просил Эйлера составить таблицы возрастания числа людей при разных пропорциях рождений и смертностей. Эйлер брал разные цифры и при одних — период удвоения выходил очень длинный, при других, разумеется, очень короткий, от 600 слишком лет до 7 с небольшим лет. Разумеется, можно было бы вычислить периоды еще более короткие. Иное дело, если спросить, какой процент возрастания допускается самим устройством человеческого организма. Можно ли положить, чтобы в действительности люди, при каких бы то ни было условиях, могли размножаться по ежегодной профессии приращения в 10 % или в 8 %, или хоть в 5 %? Но Зюсмильх не спрашивал об этом Эйлера; он только просил его составить таблицы удвоения по сложным процентам, при разных величинах процента, в том роде, как мог бы просить его рассчитать, сколько пищи в день понадобится человеку при различных величинах его роста, от 1 фута до 20 сажен. Эйлер сказал бы, сколько пищи понадобится человеку, имеющему рост в 10 сажен, имеющему рост в 11 сажен и т. д. Словом сказать, Эйлер решал тут задачу в том роде, какие очень часто попадаются в руководствах к математике или к физике. Например: во сколько времени достигнет до солнца ядро, летящее с быстротою, какую имеет в первую секунду полета; или: что будет с куском железа, постепенно опускаемым в колодезь, прорытый до центра земли? Математик очень правильно отвечает, что ядро долетит до солнца во столько-то времени, кусок железа дойдет до степени красного каления во стольких-то верстах ниже поверхности земли, до белого — во стольких-то, наконец, расплавится в стольких-то верстах. При этом математику нет никакого дела разбирать, существует ли предполагаемый колодезь, существует ли пушка, брошенное которою ядро могло бы полететь дальше немногих верст: подразумевается само собою, что математика только группирует цифры, вовсе не ручаясь за их действительность. Но вообразим себе, что прочитал решение таких задач человек, забывший или не знавший, что надобно подразумевать это. Вообразим себе, что ему показалось, будто бы автор алгебраического руководства не просто сгруппировал цифры, а прямо говорит, будто все эти выводы могут осуществиться на самом деле. Какие поразительные теории могут родиться в голове такого человека! Он предложит, например, раскалять железо не кузнечными печами, а просто опусканием на 20 верст под поверхность земли, или отбить ядром кусок луны, чтобы этот кусок упал на землю, и тогда мы знали бы, из чего состоит луна. Вот нечто в этом самом роде случилось с Мальтусом. Увидев цифры Эйлеровых таблиц, он прямо так и подумал, что население может удваиваться в 25, в 20, в 15, в 10 лет и даже еще быстрее, как написано в таблицах Эйлера у Зюсмильха. Если бы у него голова не была вся занята мыслью отыскать аргумент против теории Годвина [153], он, конечно, не сделал бы такой опрометчивой ошибки; но в таблицах Зюсмильха (Эйлера) он увидел нужный ему аргумент, имя Эйлера ручалось за верность вычислений, чего же больше?" [154]. Это все очень хорошо, но, оставляя пока в стороне вопрос о том, что и как случилось с Мальтусом, мы заметим, что именно нечто в этом роде случилось и с Чернышевским. Пополняя учение Милля о прибавочной стоимости, он именно только "группировал цифры", совершенно забывая об экономической действительности. И случилось это в значительной степени по той же причине, которою вызвана была, по его словам, опрометчивая ошибка Мальтуса: Чернышевский имел в виду исключительно только полемическую цель, руководствовался одним только желанием оттенить невыгодные стороны существующего порядка. Математика ручалась, по-видимому, за справедливость всех его расчетов. Он и удовольствовался этим ручательством. А как и отчего совершается действительное движение прибавочной стоимости, об этом справиться он и не подумал.

Разбор учения Мальтуса предшествует у Чернышевского исследованию о прибыли. Таким образом он повторяет ту ошибку, в которой упрекает Мальтуса, и повторяет уже после того, как она была им самим указана. И мы увидим, что он не только в исследовании о прибыли повторяет эту ошибку. Главное возражение его Мальтусу было построено на подобной же математической абстракции.

Чернышевский не хочет забавлять читателя "курьезными расчетами", доказывающими, что "если бы Адам положил в банк одну копейку, то ныне каждому из нас пришлось бы получить из банка массу золота, гораздо большую, чем какая могла бы поместиться в шарообразном мешке, диаметром своим равняющемся всему поперечнику солнечной системы до орбиты Нептуна" [155]. Почему же нет? Потому, что слишком бросается в глаза экономическая нелепость этого расчета. Но в применении к фактам новейшей экономической жизни совершенно подобный же расчет не кажется Чернышевскому нелепым и принимается, как нечто совершенно основательное. А между тем, вся разница заключается здесь просто во времени. "Чтобы соображение наше могло справиться с цифрами, какие будут получаться у нас, — говорит Чернышевский, приступая к составлению своей таблицы, — мы должны ограничить расчет времени, соответствующим деятельности одного поколения, тридцатью годами" [156]. Но неосновательный расчет остается одинаково неосновательным, как бы ни был короток тот промежуток времени, к которому он относится. При длинном промежутке сами цифры, своею ни с чем не сообразною величиною, напоминают нам о действительности. При коротком промежутке они не делают этого, оставляя нас в заблуждении относительно правильности наших рассуждений. В этом вся выгода (или невыгода) коротких промежутков.