Петроний Аматуни - На крыльях

• Название: На крыльях
• Автор: Петроний Аматуни
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1955

Сборник документальных очерков о авиации П. Аматуни.

---

Парашютист сорвал с головы шлем и… перед изумлёнными людьми предстала красивая златокудрая девушка! Гром аплодисментов приветствовал храбрую ростовчанку — не каждый день видишь воочию такие необыкновенные небесные «цветы»…

Затем в небе появились бесшумные изящные птицы с узкими длинными крыльями — юные планеристы показывали своё мастерство. Они выписывали в вышине чёткие петли и перевороты, виражили и, быстро вращаясь в штопоре, устремлялись вниз.

Да, теперь начальник Аэроклуба вряд ли сумеет предложить своим гостям что-нибудь более значительное!

Следующим номером был объявлен групповой фигурный полёт.

На старте появились три самолёта, выстроившиеся треугольником. В пилотской кабине передней машины сидел молодой лётчик-инструктор Иван Пашков.

Стартёр взмахнул белым флажком — и машины сомкнутым строем побежали по зелёному полю, точно связанные. Все три самолёта разом оторвались от земли и теперь все увидели, что их крылья, в самом деле, были связаны тонкими канатиками.

Зрители замерли… Такой полёт они видели впервые.

Набрав тысячу метров, звено появилось над центром лётного поля и с полёта по прямой перешло в левый глубокий вираж.

Самолёт слева осторожно опускался вниз, а крайний справа, забрался немного выше. Описав замкнутый круг, самолёты перешли в правый вираж: получилась «восьмерка» — излюбленная фигура лётчиков.

Сделав две «восьмерки», самолёты перешли в пикирование, ни на метр не отставая друг от друга. Затем все три самолёта энергично взмыли вверх, всё выше и выше, плавно легли на спину и вновь устремились к земле.

Это была петля Нестерова, выполненная связанными самолётами! За первой петлёй последовала другая, третья, четвёртая, пятая… десять петель одна за другой!

Окончив пилотаж, самолёты сделали полукруг и зашли на посадку. С земли наблюдали за ними, затаив дыхание… Вот осталось до посадочной полосы 70 метров, 50… 30… Все увидели, что самолёты по-прежнему связаны между собой, ни одна нить канатика не была оборвана дрогнувшей рукой.

Точно в заданном месте самолёты мягко коснулись земли и порулили на старт. Смелых лётчиков приветствовали овацией.

После перерыва, во время которого гости знакомились с лётчиками, и тут и там возникали импровизированные беседы о могуществе советской авиации, началось катание гостей на самолётах.

И хотя всем, конечно, нельзя было доставить это удовольствие, зрители не расходились.

Начальник Аэроклуба вызвал Пашкова, представил ему молодую женщину лет тридцати и сказал:

— Покатайте нашу знатную гостью, свозите её в зону.

— Слушаюсь, товарищ начальник. Как прикажете?

— Делайте всё, что положено. Она смелая женщина… Но не торопитесь!

Иван пошёл с гостьей к самолёту, усадил её, привязал ремнями, быстро вскочил в свою кабину (у него было так много силы и энергии, что он все делал быстро) и с помощью техника запустил мотор…

В зоне Пашков одну за одной выполнил две «восьмерки» и оглянулся: пассажирка возбужденно осматривалась, по её лицу было видно, что полет ей нравился.

Увеличив скорость, Пашков дал газ и пошёл на петлю. Самолёт круто взмыл вверх, принял вертикальное положение и затем стал плавно валиться на спину. Пассажирка, недоумевая, ухватилась за сидение и, повинуясь непреодолимой силе перегрузки, согнулась в своей кабине. В глазах у неё потемнело, тело стало тяжёлым и непослушным, было немного страшно и приятно.

Вдруг Пашков заметил, как сиденье стало уходить из под него и страшная догадка обожгла его мозг: он понял, что забыл привязаться ремнями и теперь вываливается из самолёта.

Испуг удесятерил его силы. Раздвинув локти, он уперся ими в борта кабины и двумя руками ухватился за ручку управления, продолжая тянуть её на себя, чтобы поскорее закончить петлю.

Подняв голову, он увидел землю, аэродром, толпы людей и ему впервые в жизни стало страшно до боли в висках. По спине пробежал мороз. Ему казалось, что он висит на локтях вниз головой целую вечность, да и впрямь самолёт неохотно и медленно переваливал на нос, точно раздумывал: лететь ему дальше вверх колесами или пощадить торопливого пилота?..

Но вот скорость опять стала нарастать, самолёт вошёл в пикирование, и обессилевший Пашков буквально упал на сиденье!..

Убрав газ и выведя самолёт на пологое планирование, Пашков сразу зашел на посадку, приземлился, отрулил на стоянку, выключил мотор и разгорячённым лбом прислонился к прохладной мягкой обшивке борта. Ободранные локти и плечи болезненно вздрагивали и ныли.

— Это и всё?! — разочарованно воскликнула пассажирка. — Я только стала входить во вкус…

— Да, да, пока всё… — ответил молодой лётчик и, подумав, добавил, впрочем обращаясь больше к себе, чем к ней: — Этого вполне достаточно!

Так благополучно закончилась последняя торопливость Ивана Пашкова в авиации.

* * *

Это была золотая пора авиационной юности. Она бывает в жизни каждого лётчика. Бывает и проходит… Навсегда… Её сменяет авиационная молодость, зрелость, высокое мастерство, но этой милой, дорогой сердцу авиационной юности уже не вернуть. Она остается лишь в самых светлых уголках памяти и напоминает о себе, когда изредка, оставшись в комнате один, не зная почему, достанешь из письменного стола свою старую курсантскую рабочую книжку.

Рабочая книжка курсанта похожа на блокнот. В неё записываются задания на полёты и замечания инструктора об имевшихся ошибках. В ней находит своё отражение каждая неудача или успех в воздухе.

Вот и я сейчас раскрываю свою курсантскую рабочую книжку и с её пожелтевших страниц до меня живо как бы донеслось из прошлого гудение мотора, голос моего инструктора; я как бы вновь вижу перед собой приборную доску в просторной кабине родного У-2; перед моим взором проходят мои первые посадки с «козлами», когда самолёт, грубо коснувшись колёсами земли, отскакивает от неё, как блоха, и, наконец, точные плавные посадки в последних самостоятельных полётах перед окончанием школы.

Я вспоминаю первые годы своей авиационной жизни; необыкновенное чудесное время… Нас много, мы объединены общим желанием обрести крылья. Нам нелегко. Нередко против нас восстаёт сама природа. Но ни снега и метели, ни мороз и густая облачность не поставят человека на колени, не отпугнут смельчаков, штурмующих высоты, не лишат сил романтиков, кому родное небо дорого и любо, так же, как и родная земля.

Пройдёт и зима, в роскошный летний наряд оденутся леса и горы, степи и холмы, а на учебных аэродромах всё также кипит весёлая бойкая жизнь.

Стоит жара, утомлённо замирают сады. В неподвижном воздухе, зной на полях, а самолёты всё летают вереницей вокруг аэродрома один за другим. Бывает, что инструкторам некогда и покурить, а командиры звеньев едва успевают пересаживаться из самолёта в самолёт, чтобы проверить в воздухе курсантов.

Иной раз сухой ветер пригонит за сотни километров песчаные тучи, закроет ими аэродромы, сыплет песок на дома и ангары, на самолёты и людей, затем умчится дальше, но самолёты уже снова весело гудят в прояснившемся небе.

А то гроза стремительно и шумно нагрянет в чёрном башлыке из туч и, опираясь молниями о землю, начинает поливать аэродромы то с одной стороны, то с другой, загоняя курсантов и командиров под крылья самолётов. Льёт и грохочет грозно-грозно, будто и в самом деле мчится по щербатой небесной мостовой Илья-пророк на колеснице.

Переждут лётчики и грозу — не век же ей бушевать… а ещё иной курсант-озорник задорно так крикнет из-под самолёта:

— Давай, давай, Илюша!..

А не гроза, так сам батюшка-шторм летит над горами и лесами. Всё живое склоняет перед ним головы и старается притаиться, уступить ему дорогу. Вырвет здоровенную сосну с корнем и потрясает косматой. Тут, конечно, не до смеха: вмиг объявляется штормовая тревога и собирается сила на силу.

Воет, грохочет шторм, бьёт, зверствует и в конце концов, обессилев, замертво распластается в широких степях… Бросит прощальный взгляд на поле боя, — а там уже снова жизнь идёт своим чередом и летают над ним самолёты по кругу!

Нет, никогда не позабыть мне всё это…

Я перелистываю старые страницы своей рабочей книжки и каждая из них оживает в памяти как глава из интересной, пережитой мною повести. Потом я закрываю её, любуюсь обложкой, открываю вновь и читаю на первой странице, над изображением фантастического ракетного самолёта свой трогательно-наивный девиз, написанный крупно, в красной рамке:

ЛЕТАТЬ МОГУ, А НЕ ЛЕТАТЬ — НЕТ!

И вспоминаю, что это было написано ещё тогда, когда всё было наоборот, то есть не летать я мог, а летать не умел…

Иные страницы воскрешают в памяти комические эпизоды в воздухе, а были случаи на первых порах, которые могли закончиться печально. Но твёрдая воля инструктора, его молниеносные и точные движения рулями выручали меня и полёт заканчивался благополучно. Я вылезал из кабины не особенно встревоженный, потому что многого не понимал, а инструктор вытирал платком капельки холодного пота со лба и, улыбнувшись, на секунду становился задумчивым…