Эдвард Уитмор - Иерусалимский покер

• Название: Иерусалимский покер
• Автор: Эдвард Уитмор
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-11731-8

31 декабря 1921 года три человека садятся в Иерусалиме играть в покер: голубоглазый негр, контролирующий ближневосточный рынок молотых мумий; молодой ирландец, наживший состояние, торгуя христианскими амулетами фаллической формы; и бывший полковник австро-венгерской разведки, маниакальный пожиратель чеснока.

Их игра, которая продлится двенадцать лет в лавке торговца древностями Хадж Гаруна, приманит сотни могущественных магнатов и лихих авантюристов со всего мира, ведь ставкой в ней — контроль над вечным городом, тайная власть над всем Иерусалимом.

Впервые на русском — второй роман «Иерусалимского квартета» Эдварда Уитмора, бывшего агента ЦРУ и безупречно ясного стилиста, которого тем не менее сравнивали с «постмодернистом номер один» Томасом Пинчоном и латиноамериканскими магическими реалистами.

---

Где? спрашивал пораженный турист.

Нубар протягивал ему тетрадь.

Гронк, взревел он. Вы рехнулись? Вы оглохли? Гронк, я сказал. Гронк.

К тому времени встревожились даже самые светские и невозмутимые туристы. Случалось, что в него теперь летели липкие пирожные и чашки густого кофе — подручные средства официантов и владельцев кафе, которых бесили его вихляние вокруг столиков, его вороватый шепот, его манера проскальзывать у них за спиной и попытки уронить им на колени одну из тетрадей, пока они не опомнились.

И вот на него обрушивался дождь липких пирожных, над ухом со свистом пролетали чашки густого, обжигающе горячего кофе, и Нубар обращался в бегство, натыкаясь в темноте на стены, в зловещей туманной пустоте огромной площади, где отдаленные шаги звучали так, словно вот-вот его настигнут, в ночь по скользкой брусчатке, потерявшись в туманах и мороси венецианской зимы, спотыкаясь и падая, прижимая к груди свои драгоценные тетради, которые могли с исчерпывающей полнотой объяснить, что случилось в Гронке, если бы только кто-нибудь согласился их прочитать, если бы только.

Уже перед рассветом он мешком валился в гондолу и приказывал гондольеру плыть по Большому каналу, чтобы он мог попасть в свой палаццо до рассвета. К его лицу пристали крошки черствых булочек, его вечерний костюм был весь в грязи, оперный плащ изорван, а цилиндр продавлен, и он лежал на дне гондолы, с мучительно идущей кругом головой, дрожа, проваливаясь все глубже в оцепенение, ослабевший, потому что теперь он съедал только одно жареное крылышко цыпленка дважды в день — весь последний год его томило болезненное желание уморить себя голодом. А еще он до бреда напивался тутовой ракии, которую всегда носил в деревянной фляге на плече и брал по вечерам на площадь, — еще один болезненный симптом тяги к саморазрушению, которая терзала его весь последний год.

Но вот наконец он дома. Нубар ступил на пристань и чуть не упал в воду, утопив ботинок и цилиндр. На пристани он потерял оперный плащ, он бессвязно бормотал, пробираясь по мокрым камням и срывая с себя одежду, и наконец исчез, уже почти нагой, в двери своего элегантного палаццо, чтобы прятаться там до тех пор, пока вновь не наступит вечер, и под покровом тьмы бродить по городу.

Так жил Нубар в последние дни 1933 года, безумный призрак, бродящий в зимних туманах Венеции. Никогда он еще не был так далек от вечного города своей мечты. Но все же скоро, очень скоро, он достигнет своей цели — бессмертия, прочитав последний ошеломительный отчет РБУ о Великом иерусалимском покере.

Часть четвертая

Глава 12 Мод

Боится Иерусалима, ты только подумай. Вообще боится чего-то, мы-то давным-давно не боимся ничего на свете.

Неудивительно, что долгая дружба Мод и Мунка началась в Смирне. Много лет спустя, оглядываясь на сорок лет, прожитые в Восточном Средиземноморье, она вспоминала только два города. Смирну воплощение тайн чувственной любви, и Иерусалим, хранивший тайны святой мечты.

На самом деле Мод совсем недолго прожила в этих городах, полгода в Смирне и чуть больше — в Иерусалиме. И все же много лет спустя поток времени для нее стал столь изменчив — несколько лет сокращались до немногих смутно всплывающих в памяти мгновений, а день или вечер превращался в месяцы воспоминаний, — что ей казалось, будто она прожила там дольше, чем в Афинах, Стамбуле и Каире.

Иерусалим, потому что там она встретила Джо. Смирна, из-за Сиви и Терезы.

Мунка она встретила в одном городе, но для нее он навсегда стал частью другого.

Итак, Смирна, 1921 год. Мод бежала из маленького иерихонского дома, утопающего в цветах, который нашел для нее обожавший ее Джо, чтобы ей не повредили зимние горные ветры. Их дитя было зачато прошлой весной, в первые дни и ночи их любви в крохотном оазисе на берегу Акабского залива. Месяц совершенного одиночества в том крохотном оазисе, бесконечный месяц в мире пламенеющих пустынных закатов и звездной тьмы, месяц напоенных солнцем часов на окаймляющих Синай сверкающих песках, месяц голубой воды, которая холодила пальцы их любви.

После этого — зима в другом оазисе, в цветущем Иерихоне, в ожидании рождения ребенка. Джо почти все время был далеко, он переправлял оружие в Палестину, потому что был беженцем и не мог иначе заработать на хлеб, он был далеко, потому что ничего иного не оставалось, и все же старые страхи Мод — а вдруг ее бросят? — возвращались из детства, без конца задавая ужасные детские вопросы.

Почему все уходят? Почему они все уходят?

Ушел ее картежник-отец, ушел с фермы в Пенсильвании, ушел на запад. Ушла ее мать, она в отчаянии проглотила парижскую зелень, и когда это не помогло, пошла в амбар и повесилась, как раз перед обедом. Ушла ее бабка, родом из индейцев-шайенов, вечно стоявшая за стойкой закопченного салуна, который она держала в шахтерском городке в Пенсильвании. Под конец старуха-индианка целыми днями молчала, а маленькая Мод училась арифметике, подсчитывая, сколько выпили шахтеры, и слышала от них, что ее дед осужден за убийство и сослан, ушел, чтобы никогда не возвращаться.

И потом мечта ее юности, мечта стать лучшей в мире фигуристкой. И она вполне могла бы ею стать — в шестнадцать лет она сбежала в Европу и оказалась самой младшей в олимпийской команде по фигурному катанию. Но вместо этого, не зная абсолютно ничего о мужчинах, она сделала романтическую ошибку, за которой последовала катастрофа. Она вышла замуж за человека, которого совсем не знала. Он жил в албанском замке семнадцатого века и звался Екатерин Валленштейн.

Екатерина раздирали два безумных проклятия, наложенных на него отцом. Последний из Скандербег-Валленштейнов возомнил, будто он Господь, а его сын, следовательно, Христос, и назвал сына в честь того синайского монастыря, где обнаружил подлинную Библию. Этот двойной груз был для Екатерина Валленштейна невыносим, и он все глубже запутывался в символах святой Екатерины — меч, корона, колесо и книга. Колесо, чтобы мучить мальчиков в албанских лесах, меч — чтобы медленно их убивать, а сам он в это время истекал кровью в терновом венце и переплетал книгу своей короткой жестокой жизни в жертвенную человеческую кожу, в диком безумии вновь заставляя свои жертвы пережить мученичество исторической Екатерины и ее мистический брак с Христом.

Он был обречен с самого начала, Екатерин Валленштейн. Он был проклят, потому что его отец подделал Синайскую библию, дабы создать порядок из хаоса и дать верующим хоть какую-то духовную опору.

Мод спаслась от него благодаря загадочной старухе, которая странным образом держала в руках весь замок, Софии Молчунье, — в то время Мод еще не знала, что она мать Екатерина. В 1906 году, когда Мод вот-вот должна была родить, София помогла ей сбежать из замка. Она родила прежде срока, в крестьянском доме, а Екатерин во главе отряда из сорока всадников тем временем искал ее и нашел, перебив крестьянскую семью, приютившую Мод. Екатерин галопом мчался во главе отряда, он хотел убить Софию и отвезти новорожденного сына в замок. Но София положила конец проклятиям, лежащим на своем сыне, на месте убив его. Взглядом, как потом думала Мод, — и осенив сына крестным знамением.

И так сын Мод Валленштейн, Нубар, оказался потерян для нее в самый день его рождения. И семью годами позже, в Афинах — умершая дочка. Второй муж Мод, греческий патриот Яни, был где-то далеко, сражался на одной из бесконечных войн, но в 1916 году и он погиб на Македонском фронте.

После четырех долгих лет тоски — мечта в Иерусалиме. Там она встретила своего волшебного ирландца, как раз в тот момент, когда он впервые выходил из Хадж-Гаруновых загадочных пещер прошлого в тенистой подземной крипте Церкви Гроба Господня Джо — весь вихрь слов и видений. Там Мод удивленно, не проронив ни слова, опустилась на колени и безмолвно дала неофиту впервые причаститься тайн.

А за этим последовала прекрасная весенняя Акаба, летние истертые иерусалимские камни, и цветущий осенний Иерихон, и вечера на холмах, когда незаметно холодает. И Джо часто оставлял ее одну, хотя и против своей воли, и ужасный страх терзал Мод, когда она смотрела на течение Иордана, илистой реки чудес, как раз у их домика завершающей краткий и отвесный путь с сочных склонов Галилеи к пустыне Мертвого моря.

Страх, что Джо покинет ее. Что его любовь тоже уйдет. У ее ног бежала река, а Джо был слишком молод, чтобы понять ужасное безмолвное одиночество, которое охватывало ее той зимой у Иордана, — Мод не могла оторвать глаз от воды, не могла протянуть руку и прикоснуться к любимому.

И вот когда к концу зимы родился Бернини,[59] она сбежала. Она ушла, не дав Джо увидеть сына, не оставив записки, потому что тогда она никак не могла объяснить ему про амбар в Пенсильвании и албанский замок, про дочь, умирающую, пока Яни был на фронте, про смерть Яни. Все эти неумолимые демоны возвращались и сокрушали ее мирные мечты, которые она, казалось, обрела в безмолвии иерусалимской крипты.