Владимир Контровский - Мы вращаем Землю! Остановившие Зло

• Название: Мы вращаем Землю! Остановившие Зло
• Автор: Владимир Контровский
• Издательство: Литагент «Яуза»9382d88b-b5b7-102b-be5d-990e772e7ff5
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-38324-5

Великую Отечественную войну не зря нарекли Священной. Фронтовики знают: заглянув в глаза смерти, трудно остаться материалистом. В горниле войны, когда ворота в Рай и Ад распахнуты настежь, а реальность и чудо образуют невероятные сплавы, каждый твой выстрел отзывается в Вечности, павшие встают плечом к плечу с живыми, за оскалом эсэсовских «мертвых голов» и паучьими лапами свастики клубится нездешнее Зло, а огненные трассы «катюш» подобны божественному мечу, прорубающему путь Свету.

Небо держится на твоих плечах, солдат. И Солнце восходит лишь потому, что русская пехота, истекая кровью, рвется на Запад и гусеницы наших танков вращают Землю…

Самый неожиданный, самый поразительный и яркий роман о Великой Отечественной войне! Больше, чем «военная проза». Больше, чем боевая фантастика. Удивительный сплав жестокой «окопной правды» и славянской мистики. МАГИЧЕСКИЙ РЕАЛИЗМ Второй Мировой.

---

– Хенде хох!

После этого он вывел из землянки еще не совсем проснувшихся и полуодетых людей и битых полчаса распекал их на морозе, называя изменниками Родины и пособниками врага.

Узнав о случившемся, Дементьев отозвал комиссара в сторонку и в кратких, но очень энергичных выражениях высказал ему все, что он о нем думает.

– Ты издевался над людьми и не подумал, что любой из них мог спросонок схватить карабин, да пристрелить тебя за милую душу! – закончил Павел свое внушение, добавив про себя: «Жаль, что никто этого не сделал». – И что тогда? Трибунал солдату? Про тебя самого я уже не говорю – покойнику уже без разницы.

Комиссар смолчал, но доложил Вайнштейну, и Павел не получил положенного ему по занимаемой должности звания старшего лейтенанта, несмотря на то что требовавшиеся для этого три месяца пребывания на фронте давно истекли.

* * *

– Пушкари, едрить вашу распротак! – бушевал начальник артиллерии дивизии полковник Коробченко, невысокий украинец с круглым лицом и объемистым животом. – Вы собьете наконец этот гондон или нет, артиллеристы хреновы?

Причиной праведного гнева начарта был привязной аэростат, уже три недели подряд регулярно взмывавший в небо над передним краем противника. Рассмотрев наши позиции, «гондон» вызывал огонь немецкой артиллерии, а сам быстренько нырял вниз, к земле. Сбить аэростат оказалось не так просто: задачу встречи снаряда с целью приходилось решать не на плоскости, а в трехмерном пространстве, и пока батарейцы пристреливались, он уже уходил.

И все-таки Дементьеву удалось его подловить. Немцев подвела их пунктуальность: лейтенант заметил, что аэростат поднимается в воздух в одно и то же время, хотя и в разных точках. Дальнейшее было уже делом артиллерийской техники – «колбаса» лопнула в небе на глазах сотен солдат и офицеров.

– Ну, ты у меня прямо снайпер, Дементьев, – похвалил его Коробченко. – Не только танки умеешь дуплетом бить, факт!

Прямым следствием удачной охоты на аэростат явилась еще одна боевая задача весьма деликатного свойства, выполнение которой было поручено батарее лейтенанта Дементьева.

Разведка обнаружила в деревне Вороново, в ближайшем немецком тылу, публичный дом, организованный завоевателями. Туда для них свозили русских девушек из окрестных деревень, чтобы доблестные солдаты фюрера могли почувствовать себя победителями, а заодно и расслабиться. И Павел получил приказ ликвидировать этот «дом отдыха».

На совещании офицеров доблестный комиссар батареи, нахватавшийся услышанных от артиллеристов умных слов вроде «массированный налет» и «стрельба по площадям», впал в раж и требовал «выжечь начисто это фашистское гнездо», подразумевая под «гнездом» всю злополучную деревню. «Дай тебе волю, – подумал Дементьев, слушая воинственную речь политрука, – так ты ради десятка фрицев расстреляешь все местное мирное население этой деревушки».

К необычной операции лейтенант подготовился основательно. Его старые орудия не могли достать цель с острова, и поэтому пришлось скрытно оборудовать огневую позицию ближе к линии фронта. Настелили гать и осторожно, без лишнего шума, перекатили туда трехдюймовых «старушек». Сверившись с картой, Дементьев подготовил данные для стрельбы – все было готово, а противник ничего не подозревал и чувствовал себя в полной безопасности.

Обстрел начали под утро, когда сон сладок и крепок, особенно если под боком теплая женщина.

– По бардаку, гранатой, первому – взрыватель фугасный, второму – осколочный! Прицел… Уровень… Буссоль… Огонь!

В морозном утреннем воздухе ахнули выстрелы, со звоном упали на подмерзшую землю стреляные гильзы. Первые два снаряда легли недолетом, но следующие два десятка гранат накрыли цель – «дом отдыха» вспыхнул ярким пламенем, разваливаясь от прямых попаданий. Добавив для верности еще несколько шрапнелей, лейтенант скомандовал отход, не дожидаясь ответного удара немецкой артиллерии.

Батарея вышла из боя без потерь, и настроение у бойцов было приподнятым.

– Как мы их, а? – возбужденно твердил конопатый солдат-заряжающий, поминутно оглядываясь на столб дыма, ясно различимый в прозрачном зимнем небе. – Фрицы небось без кальсон на мороз выскакивали!

– А то! – поддержал его другой боец. – Все причиндалы себе поморозили!

– Чему радуетесь, молодые, – угрюмо отозвался ездовой Тимофеев, сосредоточенно глядя перед собой. – Там ведь не только германцы были, но и наши русские девчата. Силком их туда сволокли, не сами они под немцев легли, а мы их – снарядами…

– Так уж и силком, – возразил ему подносчик, крепкий парень с наглыми глазами и повадками блатаря с Лиговки. – Бабы – они такие: как в передке засвербит, так они и бегут, подол задирая.

– Что ты знаешь о бабах, сопля, – отрезал Тимофеев. – Русские бабы – они последний кусок хлеба от своих детишек отнимут да нам, солдатам, отдадут, лишь бы мы их от врага заслонили. А мы их не заслонили, оставили баб наших на потеху немцу, герои… – Он зло сплюнул и без нужды хлестнул вожжами коренника: – Н-но-о-о, волчья сыть!

Слушая Тимофеева, пожилого и по-крестьянски мудрого мужика, Павел вдруг зримо представил себе растерзанные его снарядами женские тела, оставшиеся там, в разрушенном «доме отдыха» вместе с трупами немцев, беззащитные в жизни и в смерти, и почувствовал, что у этой его победы очень горький привкус. И даже когда его в очередной раз – за сбитую «колбасу» и за разрушенный публичный дом – представили к награде, горечь эта не исчезла.

* * *

Но и на этот раз Дементьев не получил ни ордена, ни даже медали – Вайнштейн ничего не забыл. И Павел понял, что житья ему здесь не будет, и начал подумывать о том, как бы ему перевестись в другую часть. Легко сказать, да трудно сделать – шла война, и служебные неурядицы простого лейтенанта-артиллериста никого не волновали.

Помог случай: как-то раз на батарею заехал полковник Коробченко в сопровождении своего адъютанта Юры Забегайлова, однокашника Дементьева по училищу. Пока полковник, приняв в землянке фронтовые сто грамм с прицепом (Павел спиртное не уважал и законные свои порции сливал во фляжки для угощения гостей), общался с батарейцами, Дементьев поведал приятелю о своих трениях с полковым комиссаром и попросил помочь с переводом в другую часть.

Юра обещал помочь, и слово свое сдержал: в конце февраля позвонил на батарею и сообщил Дементьеву, что есть возможность откомандироваться в Москву, в Артиллерийское управление. «Должность комбата во вновь формируемой части тебе гарантирована, Паша», – заверил Забегайлов, и Дементьев с радостью согласился.

Приказ об откомандировании пришел быстро, однако Павлу пришлось пережить пару неприятных минут, когда его вызвал командир полка подполковник Деркач и сказал, что не хочет отпускать из своей части толкового офицера.

– Чего ты забыл в Москве, Дементьев? – спросил он напрямик. – Служи здесь, чем плохо? Я тебя помню еще по сентябрьским боям – будет тебе повышение, помяни мое слово.

Пришлось открыться и выложить начальству все как на духу. Выслушав лейтенанта, Деркач покачал головой:

– Так вот в чем закавыка… То-то я смотрю, Вайнштейн все норовит тебя обойти – предлоги пустяковые, а не подкопаешься. Здорово ты ему на мозоль наступил… Ладно, коли так, езжай. Захвати только от меня письмо жене – с тобой оно до Москвы быстрей доедет.

В отличие от Деркача, Коробченко историю злоключений лейтенанта Дементьева уже знал, и потому удерживать его не стал. Наоборот, посоветовал, «ежели что», обратиться в Москве к начальнику управления полковнику Гамову – мы с ним, мол, старые знакомцы: мужик он хороший, скажешь, что ты от меня, и он для тебя все сделает. А в качестве услуги «не в службу, а в дружбу» начарт попросил отвезти в Москву «мимо цензуры» два письма – жене и любовнице, причем если первое письмо достаточно было просто бросить в любой московский почтовый ящик, то второе требовалось доставить адресату лично и передать кое-что на словах.

– Саша (так звали пассию полковника) бомбардирует меня письмами, – разъяснил Коробченко, – хочу, мол, к тебе на фронт, и все тут, а мне это, сам понимаешь, не с руки – война, какая тут любовь. Так что вот тебе боевая задача: отговори ее от этой идеи, лейтенант, напугай, в конце концов. В общем, – закончил инструктаж бравый полковник, – чтоб духу ее тут не было: мне лишняя головная боль ни к чему.

Дементьев понимал, причем понимал больше, чем сказал ему Коробченко. В сложной иерархической армейской системе, сильно напоминавшей феодальную лестницу со всеми ее обязанностями и привилегиями, существовал целый свод неписаных правил. Вызови начарт на фронт законную жену или заведи шашни с какой-нибудь связисткой или медсестрой, ему бы и слова никто не сказал – как-никак, полковник. Но вызывать из тыла любовницу – это уже другое дело, по штату не положено. Вот станешь генералом – тогда, пожалуйста, тащи к себе в блиндаж хоть киноактрису, хоть солистку балета Большого театра. А пока – знай, сверчок, свой шесток. Вайнштейн знал все эти тонкости и не преминул бы устроить начарту какую-нибудь соответствующую пакость, если бы Саша приехала к Коробченко на фронт.